Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 3
Женщины, не дожидаясь приглашения, забирались в кузов. Марина собрала инструмент и запрятала Его в снег. Валерка встал на баллон и схватился за борт.
— Пусть, кто плохо одет, лезет в кабину, а мы наверху.
— Лаврова, садитесь в кабину! — крикнул Юрий. Он хотел, пока не улеглись страсти, разъединить женщин, но она отрицательно покачала головой и, легко подтянувшись на руках, перемахнула через борт.
— Челканова, тогда вы. — Та согласилась.
Водитель Ехал медленно. Месяц освещал редкий кустарник. Туман полз к небу, и серое марево мутило воздух.
— Что новенького, Валерка? — спросил Юрий.
— Новостей много. Еду на Юг подбирать рабочих для прииска. Управления больше нет — ликвидировано. Посёлок Оротукан передан заводу, горные предприятия подчинены Северу. Вот мы и пережили уже второе управление.
— Слышал — печально отозвался Юрий. Было больно за Юг. — Что Ещё?
— Никишов — Герой Социалистического Труда. Это первое.
— Да-аа… Ну а второе?
— Егоров уходит из Дальстроя.
— Сергей Егорович?
Самсонов навалился грудью на Колосова и понизил голос.
— Рассказывают, поехал в Москву с планом. Всё было обсчитано, оговорено, решено. Ну, он и отстаивал контрольные цифры. А Иван Фёдорович за Его спиной новую циферку прямо в правительство, Егоров, конечно, не знал, ходит, доказывает. Вот так и сгорел.
Под склоном показались жёлтые квадратики окон. Лаврова подняла голову и повернулась к Самсонову.
— Вы не забыли, Валерий Григорьевич? — спросила она тихо.
Самсонов порылся за пазухой, вынул несколько книг и протянул Марине.
— Пока это всё, что удалось найти. Но мне обещали кое-что подобрать в приисковой библиотеке.
— Спасибо вам.
— Валерка не ответил, а только заботливо поправил Её воротник, задержав на миг руку.
— Ты, может быть, разъяснишь, как всё это понимать? — спросил Юрий Самсонова, когда они вышли из машины.
— Ничего особенного. Девушка проговорилась, что скучает. Вот я Ей и подобрал кое-что из литературы. Давай, брат, не будем возвращаться к этому разговору.
Тёплые солнечные дни вдруг сменила метель. Запуржило, засвистел ветер, понеслись серые космы снега, точно было не начало мая, а снова октябрь. На сопках кричали гуси. Где-то в кустарнике за рекой скорбно плакали лебеди. Через три дня ветер утих, выглЯнуло солнце, и снова стало тепло. Юрий просмотрел газету и вышел во двор мастерских. Проводилась весенняя уборка территории. Грузили на машины металлолом, подсыпали дороги. Из цехов вывозили вагонетками мусор, старые детали. Из механического цеха женщины катили тЯжёлую станину лебёдки. Они не успели перевести стрелки, передний скат влетел на стык, и вагонетка соскочила с рельсов. Весь груз пополз в болото.
Юрий подхватил швеллер и скорее под раму.
— Марина, вон ту чурочку подсуньте, — попросил он девушку. Она притащила чурбан, — Ещё! Ещё!
Вагонетка качнулась, поднялась над рельсами.
— Челканова, подержите! — Он показал Ей на швеллер, а сам взял другой кусок железа и принялся заводить колёса на рельсы. — Есть! Отпускай!
Челканова вытянула швеллер и бросила на ногу Марине.
Девушка, громко вскрикнув, упала на шпалы.
— Больно? — бросился к ней Юрий. Марина побелела. Её трясло от боли. Юрий подогнал машину. До больницы пять километров, а там Ещё пешком метров пЯтьсот. Да разве в таких случаях считают? Он на руках перенёс Её через Чай-Урью.
Нина Ивановна ожидала у проходной.
— Давай сразу в операционную. — Она открыла дверь. Марина держалась за Его шею, как ребёнок, и тяжело дышала. Юрий осторожно положил Её на стол. Она открыла глаза. Сколько же в них было страдания! Юрий вышел. Через дверь донёсся спокойный голос Матвеевой:
— Ничего, милая, потерпи. Всё снова будет хорошо.
Только один раз застонала Марина. Юрий сидел и чувствовал себя виноватым и несчастным. Он был зол на себя. Не сунься он к этой вагонетке, может быть, ничего и не произошло бы. Минут через тридцать Матвеева вышла.
— Тяжёлый внутренний перелом. Это надолго. Девушка молодец. Вам, мужчинам, надо бы поучиться такому терпению.
У крыльца их ждал Белоглазов.
— Анатолий, оставляю тут девушку, зовут Мариной. Ногу Ей поломали. Пригляди за ней. Книжки любит, поможешь раздобыть, — попросил Его Юрий.
— Ладно, — рассеянно отозвался Белоглазов и тут же вытащил из кармана ватман. — Николай Иванович просил изготовить к Его приезду. Сделаешь?
— Конечно. А что, Герасимов приезжает?
— Ждём. Всё как будто успокоилось, и Валерка обещал в ближайшее время Его откомандировать.
Это была ученическая тетрадь в косую линейку. Её нашёл мастер Балакин за фанерной обшивкой стены в конторке механического цеха.
Юрий открыл первую страничку.
«Эти беспорядочные мысли всё же дадут объяснение тем странным слухам, возможно, дойдут до тебя, Если нам не суждено будет встретиться».
В дневнике записи.
«Бухта Ванино. 13 апреля 1941 года.
Пятьдесят восьмая — зловещая статья! Даже пять и восемь в сумме тринадцать. Тринадцатого числа старые моряки избегают выходить в море. А слепой и глупый котёнок плывёт один в открытом море. Куда? Как держаться? Что делать?
10 мая
Привезли Ещё женщин. Трактора поднимают целину. В прошлом году здесь шумел лес, а теперь огромный совхоз. Он будет обеспечивать Колыму овощами. Строится новый порт. Место изумительное, Тихий океан и почти российские леса. А может, котёнок напрасно мяукает? Комсомольск строили такие же девушки, только приехавшие по доброй воле.
15 мая
Наш бригадир тётя Феня рассказала, что пятьдесят восьмой после освобождения нельзя жить в крупных городах. А как же Ленинград, учёба?
22 мая
Сегодня мне исполнилось двадцать. Эх тоска, тоска. Выдержать бы только!
10 июня
Прибыли в совхоз освободившиеся из колымских лагерей. Бывшие з/к — так пишется во всех документах. Неужели этот Ярлык будет следовать за мной всю жизнь?
20 июня
Возраст, наверное. Хочется плакать, смеяться, любить! Любить? Видимо, чудесное это состояние.
Сегодня опять встретила надзирателя К. Он решительно наглеет, претендует на Единственное, что остаётся моим. Можно лишить гражданского, а человеческого? Нет, нет! Будь прокляты эти волосы с их пепельными волнами, это лицо, эта фигура. Не хочу, не хочу! Единственная защита — мои коготки. Выручайте, милые. Я пойду на всё…
25 июня
Война — это страшно! Не задумываясь ни минуты, пошла бы на передовую. Не берут — внутренний враг. Ну не глупость ли? Я — и враг. Усилили режим.
12 июля
Сводки Информбюро потрясают. Родной ты мой Ленинград, терзают и тебя. Провели частичную мобилизацию среди вольнонаёмных, а К. так и не взяли — остался по брони. И снова то же. Никогда! Но когтей одних, кажется, недостаточно. Так что же делать? Заболела Клара, положили в венерическое отделение, остригли. Что стало с лучшей из нас? Я плачу, а она смеётся; «Вылечат, зато оставят в покое!» А может быть и верно, так лучше?
5 февраля
Какой отвратительный человек! Устала. Сказал, что всё равно сломает. Ни за что!
А Если пойти к врачу Клары? Она, видимо, хорошая женщина. Рассказать, попросить, и пусть тут думают!
3 апреля
Вот и всё! Выгляжу нескладным подростком. Голова круглая, как мяч. Все косятся, сторонятся, всё идёт отлично! Теперь к чёрту юбку, жакет. Пусть внешность отталкивает.
5 мая
Откуда мог обо всём разузнать К.? Неужели Клара? Какая же я дура. Теперь всё — никогда, никому ни слова. Но что же делать?
20 мая
Произошёл отвратительный скандал на весь лагерь, но я победила. Пусть изолятор, пусть этап.
10 июня
Вот и плыву по настоящему морю, но уже не глупым и беспомощным котёнком, а злой, дикой кошкой Мариной Лавровой. Пускай презирают, лишь бы боялись, справлюсь ли? Хватит ли характера и силы? А Если нет, то и не буду стоить сожаления.
15 июня
Вот и Нагаево. Ну что ж, тайга как тайга…»
У проходной нетерпеливо загудела машина, Колосов торопливо закрыл дневник, положил в сейф и вышел из конторы. В лицо плеснуло жаркое солнце. У механического стояла «эмка», и в опущенное стекло дверки выглядывал Осепьян.
— Вы что? Из Магадана — и сюда? — спросил Юрий удивлённо, заметив толстый слой пыли, покрывающий машину.
— Да, да! Заехал проститься, дорогой! Завтра уезжаю! — говорил он, оглядывая цеха.
— Куда-нибудь выдвигают?!
— Задвигают, дорогой, задвигают. А я не жалею: будет меньше опекунов. Обидно, не успели мы с тобой доделать мастерские.
Колосов расспрашивать не стал. Было видно, что с тяжёлым сердцем оставляет Осепьян Чай-Урьинское управление.
— Ну, будь здоров, дорогой. Крути тут, как и раньше. Может быть, судьба сведёт, и мы всё же настоящий завод построим. Ой, дорогой, совсем было забыл. Электросвёрла пошли Краснову. Я обещал.
