Сюсаку Эндо - Женщина, которую я бросил
Пятна на запястье (5)
Опираясь на плечо сестры Ямагата, Мицу вышла из кабинета. Солнечный свет полосами лежал на полу коридора.
— Можешь идти сама?
— Д-да, — неуверенно ответила Мицу.
— Тогда я тебя отпущу.
Когда сестра Ямагата отняла руки, в глазах Мицу снова потемнело. Первое потрясение прошло, и теперь неудержимый поток радости подхватил ее и понес куда-то. На мгновение ей показалось, что все происшедшее с ней минуту назад только сон, но, ощутив спиной холодную стену коридора, она поняла, что не спит, и, поняв это, не знала, что теперь делать.
Мицу в изнеможении вздохнула и, схватившись руками за голову, повернулась к сестре Ямагата.
— Морита-сан! — испуганно сказала та. — Держите себя в руках, Морита-сан.
Но Мицу не удержалась и снова дала волю слезам. Она рыдала так громко, что все, кто был в корпусе, услышали ее.
Вырвавшись из рук сестры Ямагата, она выбежала во двор. Больной на костылях, встретившийся ей, удивленно посмотрел вслед Мицу.
Какое счастье чувствовать себя здоровой! Может быть, впервые в жизни она наслаждалась тем, что в глаза ей брызжет ослепительно яркое солнце, а лицо и грудь овевает свежий утренний ветер.
Она тотчас подумала об Ёсиоке-сан.
Далеко за больничными корпусами, над лесом, плыли молочные облака. «Теперь я могу с ним встретиться».
Сестра Ямагата растерянно глядела на Мицу. До сих пор не было случая, чтобы в лепрозорий прислали здорового человека, и теперь она не знала, что сказать Мицу.
— Ты сейчас будешь собирать вещи? — спросила она нерешительно.
— Что?
— Я говорю, ты можешь упаковывать свои вещи и хоть сейчас ехать домой. Ведь ты здорова!
Мицу кивнула. Ей не терпелось как можно скорей бежать отсюда, где лица у людей обезображены и распухли, где деревья, вздрагивая по ночам, шумно стряхивают с себя росу, и не дают спать стоны тяжелобольных.
«Больше я сюда не вернусь. Ни за что не вернусь!»
Сестра Ямагата печально глядела на Мицу.
— Мне жаль расставаться с вами, — сказала Мицу, — но я сюда никогда не вернусь.
— А писать нам будешь?
— Обязательно.
— Если хочешь успеть на дневной поезд, нужно поспешить.
— Когда он отправляется?
— В два и в три часа, но автобус до Одембы ходит очень редко.
— В Токио… В Токио…
Мицу не задумывалась о том, где она будет жить и где работать; мысль, что она возвращается в Токио, где живет Ёсиока, переполняла ее.
Весть, что Мицу оказалась здоровой и скоро уезжает, быстро распространилась среди больных. Многие высыпали во двор.
Волоча ногу, пришел и дядюшка Накано.
— Морита-сан, говорят, ты от нас уезжаешь. Повезло тебе.
— Да, да, — кивнула сияющая Мицу.
— Что же ты не собираешься? Не стоит здесь задерживаться…
— Прямо не знаю, что мне делать.
— Тебе ли это говорить?! Ведьма, которой тебя пугали в детстве, и та не так страшна, как это место. — Накано посмотрел на свои искривленные пальцы и грустно улыбнулся.
Мицу было больно чувствовать на себе взгляды из окон больничных корпусов. Женщины, которые еще утром относились к ней приветливо и предупредительно, теперь смотрели на Мицу хмуро, завистливо, лишь немногие со смирением, но большинство — отчужденно. Когда Мицу повернулась к ним, женщины поспешили отойти в глубь комнат. Они, конечно, радовались счастью Мицу, но ее отъезд лишний раз напомнил им об их горе.
— Ну что ты мешкаешь? Поторапливайся! — Почувствовав настроение больных, сестра Ямагата решила поскорее увести Мицу.
Кано Таэко вышивала у окна, греясь на солнышке. Увидев вошедшую Мицу, она подняла голову.
— Я рада за тебя. Я так рада, Мицу!
Она через силу улыбнулась, но улыбка не могла скрыть обреченности, которая сквозила в каждом ее движении.
Мицу села на татами и вздохнула.
— А я не очень.
— Что ты говоришь?
— Мне кажется, я готовлюсь совершить что-то нехорошее.
— Ну что ты! — крикнула Кано Таэко. — Надо же такое придумать. Конечно, кое-кто не в силах скрыть зависти и даже враждебности к тебе, но ведь это понятно. Скорей упаковывай вещи и уезжай.
Мицу открыла дверцы стенного шкафа и вытащила свой обшарпанный чемодан.
Осталось положить старую кофту да пару белья — вот и все сборы.
— Морита-сан!
— Да?
— Я хочу тебе подарить вот это, — Кано Таэко вынула из своего ящика серебряное кольцо.
— Мне? Что вы!
— Возьми. Я должна была надеть его на концерт. А теперь оно мне не нужно. Пальцы так скрючило, что кольцо не налезет, — слабо улыбнувшись, Таэко посмотрела на свои руки.
Мицу невольно отвела глаза.
— Или ты… — Мицу поняла, что Кано Таэко хочет сказать «брезгуешь», и поэтому поторопилась перебить ее:
— Нет! Нет! Что вы! Такое прекрасное кольцо. Оно, наверно, дорого стоит.
— Тогда надевай! — и Кано Таэко положила кольцо на крышку чемодана.
Приближалось время обеда.
Скоро с поля и из мастерских вернутся больные — так было вчера и позавчера, так будет завтра и послезавтра, так будет до тех пор, пока всех их не отнесут в лес, на кладбище.
— Попрощаемся?
Девушки встали, глядя друг другу в лицо.
— Я тебя не провожаю. Ты понимаешь почему.
— Да.
Мицу остановилась на пороге и тихо сказала:
— До свидания.
— До свидания. Всего тебе хорошего, Мицу, — Кано Таэко повернулась к окну. Плечи ее вздрагивали.
В тот день, когда Мицу приехала в лепрозорий, шел дождь. А сейчас погода была ясная. Акации по обеим сторонам дороги качались под ветром, их листья отливали серебром.
Возле каштана, под которым три недели назад ее обнаружила сестра милосердия, Мицу остановилась и посмотрела на лепрозорий. Из трубы общежития медперсонала поднимался тонкий дымок.
«Да, теперь я знаю, какие там живут люди… какие у них страшные лица… страшная жизнь… бессонные ночи… Но не нужно больше думать об этом… Что мне до них?.. Чем я могу им помочь?..»
На автобусной остановке Мицу поставила чемодан и повернулась спиной к лепрозорию, приняв равнодушный вид.
Две крестьянки, ожидавшие автобус, смотрели на нее с любопытством.
«Не смотрите так на меня. Я хоть и оттуда, но я не больная. Я не такая, как те, кто живет там. Не верите — пойдите и узнайте».
Но в эту минуту перед ней возникло воспаленное лицо Кано Таэко… глаза женщин, прильнувших к окнам больницы… снова Кано Таэко, отвернувшаяся к окну… Как ласковы были с ней эти люди… учили вышивать…
У Мицу было такое чувство, будто она совершила предательство.
«Какая я дрянь!» — подумала она.
Она опустила голову и стояла так, ковыряя землю носком ботинка, пока не пришел автобус.
В Одембе, выйдя из автобуса, Мицу глубоко вздохнула — теперь она дышала воздухом того мира, в который так жаждала вернуться. Полуденные лучи солнца заливали витрины с сувенирами, многочисленные киоски вокруг привокзальной площади. Продавцы протирали стекла витрин и магазинные полки.
По улице медленно шел серебристый автобус. Провезли рекламу нового фильма. Часы на кинотеатре показывали половину второго.
Куда ей спешить? В Токио, где ни родных, ни друзей? В Кавадзаки, в пивной бар? Нет, нет, только не туда. Да никто и не поверит ей: ни хозяин, ни девушки…
С чемоданом в руке Мицу пошла по незнакомой улице. В витринах была выставлена косметика, а за пыльными стеклами ресторанчика — китайская лапша, сделанная из парафина. Раньше Мицу и внимания не обратила бы на это, но сейчас она жадно рассматривала все, что попадалось ей на пути. После больницы, где пахнет хлоркой и смертью, она радовалась всем сердцем встрече с самыми обычными вещами.
Из магазина пластинок слышалась песня в исполнении Табаси Ёсио — любимого певца Мицу.
Она отправилась смотреть «Мы матросы», хотя уже видела этот фильм. Главную роль в нем исполнял Сата Кэйдзи — актер, которого Мицу не очень любила. Но при виде яркой рекламы она заволновалась и купила билет. В зале, полном знакомых запахов, было малолюдно. Плакали дети; какой-то сорванец, встав перед экраном, поднимал руки. Жуя земляные орехи, Мицу часто вздыхала.
Уже смеркалось, когда она вышла из кинотеатра. Тесную улицу заполнила толпа. В доме напротив кто-то играл на сямисене[6].
Мицу вернулась на вокзал и, узнав расписание поездов, присела на скамейку в зале ожидания. Альпинисты в широкополых шляпах и с альпенштоками спорили, каким поездом ехать.
Три недели назад здесь, в зале ожидания, тоже сидели альпинисты. Шел дождь, и они сетовали на непогоду. Одна из девушек угостила Мицу карамелью.
…Как тяжело было у нее на душе в тот день!
Мицу поглядела на запястье и вспомнила мокрую кошку во дворе клиники… вспомнила, как шла, еле волоча ноги, от больницы до вокзала Синдзуку.
