Уильям Фолкнер - Когда я умирала
"Это общественная улица. Имеем право здесь останавливаться и покупать, как всякий другой человек. Деньги у нас имеются, и нет такого закона, чтобы человек не мог тратить деньги, где хочет".
А остановились они, чтобы купить цемента. Другой сын зашел к Граммету и хотел, чтобы Граммет разрезал мешок и продал ему на десять центов; Граммет в конце концов разрезал, лишь бы уехали. Они хотели зацементировать тому сломанную ногу.
"Вы его погубите, -- сказал полицейский. -- Он из-за вас ногу потеряет. Отвезите его к врачу, а это похороните поскорее. Подвергаете опасности здоровье населения -- знаете, что за это полагается тюрьма?"
"Мы стараемся как можем, -- сказал отец. И начал длинную историю о том, как им пришлось ждать, когда вернется повозка, как смыло мост, и они поехали за восемь миль к другому мосту, но его тоже залило, и тогда они вернулись, пошли вброд, и как там утонули их мулы, и как они раздобыли новую упряжку, но оказалось, что дорога под водой, и пришлось ехать аж через Моттсон, -- но тут пришел сын с цементом и велел отцу замолчать.
"Сию минуту уедем", -- сказал он полицейскому.
"Мы не хотели никому мешать", -- сказал отец.
"Отвезите его к врачу", -- сказал полицейский тому, что с цементом.
"Да он вроде ничего".
"Мы не такие бессердечные, -- сказал полицейский. -- Но вы же сами чувствуете, что делается".
"Ну да, -- тот говорит. -- Сейчас Дюи Делл вернется, и поедем. Она сверток понесла".
Они стояли, а люди прижимали к носам платки и отступали подальше; вскоре пришла эта девушка с газетным свертком.
"Залезайте", -- сказал тот, с цементом, -- сколько времени потеряли".
Они влезли в повозку и поехали. Когда я ужинать пошел, все равно казалось, что слышу запах. На другой день мы с полицейским принюхались, и я сказал:
-- Пахнет?
-- Да уж они, наверно, в Джефферсоне.
-- Или в тюрьме. Слава богу, что не в вашей.
-- Да уж, -- сказал он.
ДАРЛ
-- Вот тут, -- говорит папа. Он натягивает вожжи и сидит, повернувшись в дому. -- Можем попросить у них воды.
-- Хорошо, -- я говорю. -- Придется одолжить у них ведро, Дюи Дэлл.
-- Видит Бог, -- говорит папа. -- Я не хочу одалживаться, видит Бог.
-- Попадется консервная банка побольше, можешь в ней принести, -- я говорю. Дюи Дэлл вылезает из повозки со свертком. -- А в Моттсоне-то пироги труднее продать, чем ты думала, -- говорю. Как разматываются наши жизни в безветрие, в беззвучность, усталые жесты усталым итогом; отголоски былых побуждений бесструнны, бесперсты: на закате мы застываем в неистовых позах, мертвых кукольных жестах. Кеш сломал ногу, и теперь высыпаются опилки. Он истекает кровью, Кеш.
-- Я не хочу одалживаться, -- говорит папа. -- Видит Бог.
-- Тогда налей сам, -- отвечаю. -- Подставим тебе шляпу Кеша.
Дюи Дэлл возвращается не одна, а с каким-то человеком. Она подходит, а он остановился на полдороге, постоял, а потом возвращается к дому и стоит на веранде, наблюдает за нами.
-- Спускать его на землю не стоит, -- говорит папа. -- Можем сделать прямо здесь.
-- Кеш, -- говорю я, -- тебя спустить на землю?
-- А завтра в Джефферсон не попадем? -- спрашивает он. Глаза его смотрят на нас вопросительно, настойчиво, печально. -- Я бы потерпел.
-- Тебе полегчает, -- говорит папа. -- Тереться не будут друг об дружку.
-- Я потерплю, -- говорит Кеш. -- Останавливаться -- время терять.
-- Мы цемент уже купили, -- говорит папа.
-- Я бы потерпел. Один день остался. Нисколько не беспокоит, можно сказать. -- Большими глазами он вопросительно смотрит на нас; лицо худое и серое. -- Схватывается он крепко.
-- Мы уже купили, -- говорит папа.
Я развожу цемент в жестянке. Размешиваю жижу толстыми зеленоватыми спиралями. Несу цемент к повозке показать Кешу. Он лежит на спине, его острый профиль, аскетический и значительный, обращен к небу.
-- Как по-твоему, правильно замесил? -- спрашиваю я.
-- Лишней воды не нужно, не будет держать, -- говорит он.
-- Я лишнего налил?
-- Может, песку сумеешь добыть, -- отвечает он.
Один день остался. Не беспокоит нисколько.
Вардаман уходит назад по дороге, туда, где мы пересекли ручей, и возвращается с песком. Медленно сыпет его на витое тесто в жестянке. Я снова подхожу к Кешу.
-- Теперь правильно замесил?
-- Да, -- говорит Кеш. -- Я бы потерпел. Не беспокоит нисколько.
Мы распускаем лубки и медленно льем цемент ему на ногу.
-- Поаккуратней, -- говорит Кеш. -- Постарайтесь на него не пролить.
-- Да, -- говорю я.
Дюи Дэлл отрывает от свертка кусок газеты и вытирает с крышки цемент, капающий с ноги Кеша.
-- Ну как?
-- Приятно, -- говорит Кеш. -- Он холодный. Приятно.
-- Лишь бы помог тебе, -- говорит папа. -- Я прошу у тебя прощения. Я этого не мог предвидеть, и ты не мог.
-- Приятно, -- говорит Кеш.
Размотаться бы во времени. Вот было бы хорошо. Хорошо бы, если можно было размотаться во времени.
Мы накладываем лубки, стягиваем веревкой, и зеленоватый цемент густо выдавливается между веревками. Кеш молча смотрит на нас глубоким вопросительным взглядом.
-- Будет держать ее, -- говорю я.
-- Да, -- говорит Кеш. -- Спасибо
Потом мы все оборачиваемся на повозке и смотрим на него. Он подходит по дороге сзади -- спина деревянная, лицо деревянное, движутся только ноги. Подходит без единого слова, -- светлые глаза тверды, длинное лицо угрюмо, -- и лезет в повозку.
-- Тут холм, -- говорит папа. -- Придется вам вылезти и пешком пройти.
ВАРДАМАН
Дарл, Джул, Дюи Дэлл и я поднимаемся на холм за повозкой. Джул вернулся. Он пришел по дороге и влез в повозку. Он шел пешком. У Джула больше нет коня. Джул -- мой брат. Кеш -- мой брат. Кеш сломал ногу. Мы залепили Кешу ногу, чтобы не болела. Кеш -- мой брат. Джул тоже брат, но у него нога целая.
Теперь их пять в вышине, высокими черными кружками.
-- Дарл, а где они ночью бывают? -- спрашиваю я. -- Когда мы ночуем в сарае, где они бывают?
Холм уходит в небо. Потом солнце показывается из-за холма, а мулы, повозка и папа идут по солнцу. На них нельзя смотреть, медленно идут по солнцу. В Джефферсоне он красный на рельсах, за стеклом. Рельсы блестят и бегут кругом, кругом. Дюи Дэлл говорила.
Ночью я узнаю, где они бывают, когда мы в сарае.
ДАРЛ
-- Джул, -- говорю я, -- ты чей сын?
Ветер потянул от сарая, поэтому мы поставили ее под яблоней, где луна рисует кружевную тень листвы на длинных спящих стенках, а за стенками она иногда разговаривает -- невнятным тихим журчанием, таинственным бульканьем. Я позвал Вардамана послушать. Когда мы подошли, с него соскочила кошка с серебряным глазом и серебряным когтем и шмыгнула в тень.
-- Твоя мать была лошадью, Джул, а кто был твой отец?
-- Врешь, паскуда.
-- Не обзывай меня.
-- Врешь, паскуда.
-- Не обзывай меня, Джул. -- Под высокой луной глаза его похожи на клочки белой бумаги, прилепленные к продолговатой дыне.
После ужина Кеш начал потихоньку потеть.
-- Немного горячая, чувствую, -- он сказал. -- Видно, потому, что солнце весь день на нее светило.
-- Хочешь, обольем ее водой? -- спрашиваем мы. -- Может, полегче станет.
-- Вот спасибо, -- говорит Кеш. -- Видно, потому, что солнце на нее светило. Надо было мне догадаться прикрыть ее.
-- Нам надо было догадаться, -- говорим мы. -- Откуда же ты мог знать.
-- Я даже не заметил, что горячеет, -- сказал Кеш. -- Надо было прислушиваться.
Мы облили ее водой. Нога ниже цемента -- как ошпаренная.
-- Полегчало? -- спросили мы.
-- Спасибо, -- сказал Кеш. -- Хорошо стало.
Дюи Дэлл вытирает ему лицо подолом платья.
-- Попробуй поспать немного, -- говорим мы.
-- Ага, -- говорит Кеш. -- Большое спасибо. Теперь хорошо.
{Джул, говорю я. Кто был твоим отцом, Джул?
Черт бы тебя взял. Черт бы тебя взял}.
ВАРДАМАН
Она была под яблоней, мы с Дарлом пошли при луне, кошка спрыгнула и убежала, а мы слышим, как она разговаривает за досками.
-- Слышишь? -- Дарл говорит. -- Приложи ухо.
Я приложил ухо и слышу ее. Только не разберу, что она говорит.
-- Дарл, что она говорит? С кем она разговаривает?
-- Она разговаривает с Богом. Зовет Его, чтобы Он помог.
-- Чтобы Он как помог? -- спрашиваю я.
-- Чтобы Он спрятал ее от людских глаз, -- говорит Дарл.
-- Зачем, чтобы Он спрятал ее от людских глаз, Дарл?
-- Чтобы могла расстаться с жизнью.
-- Зачем расстаться с жизнью, Дарл?
-- Слушай, -- говорит Дарл. Мы ее слышим. Мы слышим, как она повернулась на бок. -- Слушай, -- говорит Дарл.
-- Она повернулась. Она смотрит на меня через доски.
-- Да, -- говорит Дарл.
-- Дарл, как она может видеть через доски?
-- Пошли, Пусть полежит спокойно. Пошли.
-- Она сюда не может видеть, дырки-то наверху. Как она может видеть, Дарл?
-- Пойдем посмотрим, как там Кеш, -- говорит Дарл.
{А что я видел, Дюи Дэлл не велела никому говорить}.
Кеш болеет от ноги. Днем мы чинили ему ногу, но он опять от нее болеет, лежит на кровати. Мы обливаем ему ногу водой, и ему хорошо.
