Майкл Мартоун - Папа сожрал меня, мать извела меня
Актеры стонали кучкой.
— Это Деда, Гэри? — То несомненно был Деда. На очень, очень шаткой вершине кучи.
— Здравствуй, Деда, — сказала я.
— Привет, — ответил Деда. Он был не очень рад меня видеть. Я вышла замуж за черного, и он по-прежнему злился. — Это не про тебя, — сказал Деда. — А про Гэри и его груз грез.
— Смотри! — сказал Гэри. — Вот Носок. — Он имел в виду нашего папу.
— Привет, Па. — Мой отец вяло помахал. Между ним и дном было еще актера четыре. Там же присутствовали и мои одиннадцать других братьев: Юджин, Джек, Сид, Бенджамин, Дэниэл, Сол, Илай, Уолтер, Эдам, Ричард и Гас. Они стонали. Тетю Розу всунули между мамой и бабушкой. На самом дне клубком свернулись двоюродные.
— Дай мне ту лопату, — сказал Гэри.
— Какую лопату? — спросила я. Но Гэри уже направил свою жестянку прямо на кучу.
— Свет, — сказал Гэри. — Выключи свет! — Я выключила. — Камера, — сказал Гэри. — Мотор, — сказал Гэри. — Снято, — сказал Гэри.
— Можно спросить, Гэри?
— Что, Мышка?
— Гэри, почему ты снимаешь в темноте?
— С меня хватит, — завопила мама. — Я тут уже шесть клятых лет.
Тетя Роза заквохтала. Я зажгла свет. Гэри ушел в кухню и вернулся с большим подносом, на нем стояли крохотные чашки с водой.
— Я не могу жить в этой куче так близко от твоего отца, — завопила мама.
Мне стало интересно, что там с отснятым материалом.
— Мне нужен мани-педи, — завопила мама. — Мне, к черту, фен нужен.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказала я.
— Это не про тебя, — завопила мама. — А про Гэри и его груз грез.
Я дала ей чашечку воды.
— Вода на вкус липовая, — завопила мама.
— Она липовая, — сказал Гэри.
Запищал отцовский пейджер. Его родители умирали.
— А вам известно, — спросила Ба, — что страх перед чужими касаниями называется «афенфозмфобия»? — Мама закатила глаза.
— О чем будет кино, Гэри?
— Гимно про холокост, — сказал Гэри.
— А сценарий есть, Гэри?
— Принеси мне ту лестницу, — сказал Гэри. Я принесла ему лестницу. Он прислонил ее к куче, взобрался на самый верх и встал на Деду. Тот улыбнулся.
Гэри стащил с головы бумажный пакет. Выпали и рассыпались его серебряные волосы. Актеры заухали и заахали. Гэри залился румянцем. Бумажный пакет он вывернул наизнанку и стал читать с него сценарий:
— «Да не будет у тебя других богов; Не делай себе кумира; Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; Помни день субботний; Почитай отца твоего и мать твою; Не убивай; Не прелюбодействуй; Не кради; Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего; Не желай дома ближнего твоего… ничего, что у ближнего твоего».[9]
— Такой хороший мальчик, — сказала тетя Роза.
— Такой хороший мальчик, — сказал Деда.
— Такой хороший мальчик, — сказал мой отец.
— Пошел ты к черту, — сказала мама. Одиннадцать других моих братьев застонали.
— А вам известно, — сказала Ба, — что страх перед шкурами животных называется «дорафобия»? — Мне стало интересно: чье сердце — пропащая ложка? Мое или Гэри?
Теперь уже я ничем больше не могла Гэри помочь — только обнять и спросить, что он будет делать дальше.
— После чего? — спросил Гэри.
— После съемок, — сказала я.
— Поеду в Барселону, — сказал Гэри. Тут-то меня и размазало по потолку. Я бы сказала «скинуло с кучи», но на кучу меня не звали. Я, в общем, толком и не понимала, хочется ли мне на кучу. — В Барселоне такая болтунья, — сказал Гэри, — что мне очень нужно попробовать.
— Ой, Гэри, да ладно тебе. Ты же орать будешь всю дорогу. — В Штатах Гэри просто суетился. За границей же он орал.
И тут я вспомнила неполадку Гэри со словами.
— Барселона? — спросила я.
— Барселона, — ответил Гэри.
— Болтунья? — спросила я.
— Болтунья, — сказал Гэри.
Я перевела взгляд на кучу. Мать наполовину из нее выбралась.
— Еще шесть лет, — завопила она, — и с меня хватит.
Мой отец идеалистически засветил Гэри большие пальцы.
— А вам известно, — сказала Ба, — что страх перед куклами называется «пупафобия»?
— Ну что, — произнес Деда, — покедова.
— Я пока никуда не еду, — сказала я. Я по-прежнему обнимала Гэри. Прижимала его к себе так крепко, как затаиваю дух, когда иду мимо кладбища.
— Ты зачем так делаешь? — спросил Гэри.
— Что делаю?
— Затаиваешь дух, когда идешь мимо кладбища?
Я перевела взгляд на кучу. Тетя Роза с размаху прижала ко рту ладонь, чтобы приглушить смех, но она вообще не смеялась. Даже не улыбалась.
— Затем, что не хочу, — прошептала я, — чтобы призраки завидовали.
— Это не про тебя, — сказал Гэри, — а про меня и мой груз грез.
— Я знаю, Гэри.
— Я знаю, что знаешь, — сказал Гэри. Снял с жестянки несколько листиков и протянул мне. Я сунула в рот, пожевала и проглотила. Через месяц я забеременела.
На съемочной площадке я оставалась, пока не пришел муж, который черный, и меня не забрал.
* * *Жил-был однажды очень старый человек с большими серыми глазами, который собрал все волшебные сказки, что только есть на всем белом свете. Сложил их в большой мешок и стал его носить от деревни к деревне. Кое-кто считал, что мешок набит золотом, другие — что костями, но все боялись спрашивать. Я это знаю, потому что этот самый старик с большими серыми глазами — мой прапрадед. Перед смертью он оставил мне этот мешок. Много лет я его не развязывала. Повесила его на дерево у себя во дворе. Сначала висел он дремотно, но годы вызверили его, и вскоре он уже неистово раскачивался, даже если не было ветра. Сквозь него начали пробиваться желтые зубки. Мешок я открыла лишь на свой семьдесят седьмой день рождения. То, что в нем оказалось, вас не поразит: хрустальные гробы, брюхо страшного серого волка, печи, дремучие леса, волшебные зеркала, люди, попавшиеся зверям вовнутрь, и лягушки, а также кошки, сотни туфелек и башмачков, и еще сверкающее море. А на самом дне мешка была девушка, которая когда-то очень-очень давно в одной далекой стране забеременела от того, что проглотила розовый лепесток. Я у нее спросила, кто она.
— До мешка? — переспросила она.
— Да, — сказала я, — до мешка.
Она мне рассказала, что до мешка она жила в сказке Джамбаттисты Базиле под названием «La Schiauottella». Я ей поверила, потому что она была хорошенькая и грустная.
— А хочешь знать, — спросила она, — на что похоже все, что есть в мешке, набитом сказками?
— Очень хочу, — ответила я. Она поднесла мою руку к своему животу.
— Оно как дома.
— Дома? — переспросила я. Как-то не очень понятно.
— Хранится, — пояснила она. — Мы либо внутри, либо снаружи.
— Кто? — спросила я.
— Мы, — ответила она. — Герои… — она покраснела, — …волшебных сказок. Мы либо внутри… — Она снова влезла в мешок. — Либо снаружи. — И вылезла из мешка. — Совсем как у тебя в истории про твоего братика Гэри, который снял кино, и что из этого вышло, — когда ты не на куче.
— На самом деле там не совсем я, — сказала я.
— Вот именно, — сказала она. — Ты вне себя.
Я заглянула в свою историю.
— У Гэри голова — в бумажном пакете!
— Ну вот, теперь соображаешь, — сказала она. — Даже гимно — хранилище, — пояснила девушка.
— Потому что Гэри хочет запечатлеть холокост? — спросила я.
— Вот именно, — сказала девушка — и хорошенькая, и грустная. — Волшебные сказки — они о причастности, а Мышка ничему не причастна.
— Я? — спросила я.
— Да, Мышка, — ответила девушка, — ты.
— Это потому, что я вышла за черного? — спросила я.
— Это не про тебя, — ответила девушка.
— А, ну да, — сказала я.
Девушка протянула мне розовый лепесток. Я сунула его в рот, пожевала и проглотила. Девять месяцев спустя я родила очень старого человека с большими серыми глазами.
— С. О. М.
Перевод с английского Максима НемцоваЭйми Бендер
ВЛАДЫЧИЦА КРАСОК
Франция. «Ослиная шкура» Шарля Перро
Мастерская у нас дорогая — я имею в виду: До-Ро-Гая, — да и как ей не быть такой, если нам заказывают одежду только той расцветки, какую можно встретить в природе. Вон герцогский сын пожелал получить туфли цвета камня, чтобы ходить в них по камням и не видеть собственных ног. Таков род его тщеславия — он не любит, когда и собственные ноги попадаются ему на глаза. Хочет, чтобы издали казалось, будто он плывет по воздуху, не касаясь земли ступнями. Но ведь камни-то, разумеется, многокрасочны. В них присутствуют тонкие оттенки цветов, не один только незатейливо серый, уж вы мне поверьте, и нужно правильно их сочетать, а просто всучить сыну герцога пару туфель прелестного серого тона — это не дело. И нам пришлось целой компанией отправиться в герцогство, три дня пути, вернуться оттуда с мешками камней, по которым ему предстояло ходить, и использовать их в ателье как прототипы. Я однажды пять часов провела, всего лишь глядя на камень, стараясь вникнуть в его цветовую гамму. А в голове моей так и стучало: серый, серый. Я вижу серый цвет.
