Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
- Нехорошо, когда человек так безгранично богат, как ваша милость, продолжает Руфина.
- Почему? - недоумевает Мигель.
- Слишком легко все достается. Тот, к ногам которого склоняется все, стоит лишь ему появиться, не знает радости достижения. Не успеет он протянуть руку - и плод сам падает ему на ладонь. А такие плоды не очень вкусны.
- Что же делать богатому и знатному?
- Не знаю, - улыбается Руфина. - Быть может, возжаждать цели, которой не купишь на золото, не достанешь руками. Не знаю, дон Мигель.
Он задумался.
А Николас уже заметил около себя неприметного человека:
- Поди сюда, братец! Не сиди там так одиноко!
- Осторожнее, - шепчет Николасу одна из девушек. - Может быть, это шпион. Его здесь никто не знает.
- Никто не знает? - орет Николас. - Ну и что? Вот мы и узнаем! Давай-ка лапу, подсаживайся ко мне да выкладывай, кто ты таков?!
Человек подсел к нему, скрипучим голосом объявил:
- Коста.
Николас захохотал во все горло:
- Слыхали, дамы мои? Коста - и все! Все этим сказано! Вот и познакомились, ха-ха-ха! Нет у него ни имени, ни второго имени - ничего! Просто - Коста!
- Я фельдшер, сеньор, - говорит Коста, не спуская глаз с Мигеля. - Могу вправить сустав и вылечить пищеварение. Исцеляю от всех болезней.
- А сколько это приносит, если считать на кувшины вина? - грохочет Николас.
- Вином ли единым жив человек? - спорит Коста.
- Неужели же нет? - ужасается Николас. - Разве лягушатник какой на нем не продержится, а мы, севильцы, уже давно поняли, что первым великим деянием господа было, когда он посадил виноградную лозу. Ну-ка, возрази на это, Коста!
Коста ответил тихо, дуэлянты в углу закончили поединок и пьют теперь за вечную дружбу.
Гитары гремят, девушки щебечут, красные портьеры пропускают парочки в кельи любви, роскошный вертеп горит смоляным факелом, взрывы страстей заливает виноградная кровь земли, поддавая горючего в пламя.
Руфина наблюдает за Мигелем, в темных глазах которого все чаще вспыхивают огоньки.
- Есть люди со строгими правилами жизни, - медленно произносит она. Но подумайте сами, граф, ведь смех и радость - тоже часть жизни. Если в мужчине напряглось желание, лучше предвосхитить страшный взрыв, разрядив его маленьким удовольствием, - вы не находите?
- А если нельзя? - возражает Мигель.
- Не понимаю почему?
- Если этот мужчина должен стать священником?
Женщина улыбнулась, огляделась осторожно и, убедившись, что их никто не подслушивает, тихо сказала:
- Разве нынче священник или монах отказываются от радостей жизни из верности уставу? Это всего лишь вопрос денег. Разве я не поставляю ежедневно моих лучших девушек вельможам церкви? Взгляните на ту красавицу, что беседует с маркизом Игнасио. Ее зовут Эмеренсиа. Каждую неделю за ней приезжает закрытая коляска его преосвященства дона Викторио де Лареда.
- Что вы сказали?! - Мигель вскочил, как ужаленный. - Архиепископ?..
- Тише, ваша милость, - напоминает женщина. - Это так. Конечно, по внешности все выглядит несколько иначе. Эмеренсиа еженедельно отвозит его преосвященству корзину прекрасных цветов из моего сада, понимаете? А если она там задержится на часок-другой, то какая в том беда?
Мигель смотрит на Руфину, вытаращив глаза, - он не в силах поверить ей.
- Как?.. Дон Викторио - и девка из публичного дома...
- Это минутная прихоть, я знаю. Ведь у его преосвященства есть любовница, которой он купил дворец за стенами города. Ну, что ж - иногда ведь и ему хочется перемен. Это так человечно, не правда ли? Впрочем, мне кажется, Эмеренсиа уже не доставляет ему такого удовольствия, как месяц назад. Придется поискать другую красавицу. Дело есть дело, и это для меня не хуже всякого другого. Требования мои не чрезмерны, я живу скромно и неприхотливо...
Ложь ее была разоблачена тут же: откуда-то подбежала к ней девица и шепнула столь неосторожно, что Мигель расслышал:
- Граф Манфредо снова пришел с просьбой о займе... Ему нужно триста золотых. Процент, говорит, вы сами назначите...
- Пусть подождет, - сказала Руфина и повернулась к Мигелю. - Меня призывают дела, я покину вас ненадолго. Но прежде советую вашей милости забыть угрызения совести и выбрать лучшее из красоты, что вам предлагает жизнь. Вон Марселина, самая прелестная из моих девушек. Простая, как полевой цветок, очаровательная, как курочка, нежная и игривая, как котенок. Она у меня всего лишь три дня. Марселина!
Девушка подбежала:
- Что угодно, сеньора?
Руфина подняла ей юбку высоко над коленями.
- Видали ли вы ноги красивее, сударь? Погладьте ее. Крепкая, налитая, как персик. Гладкая, как атлас. И хотя еще так молода, знает много любовных чар. Рекомендую вам ее, дон Мигель. По-моему, вам нужно лекарство от неутоленности.
Девушка засмеялась, притворно стыдясь.
Злополучный смех! Он добавил в желчь Мигеля отвращения к этому вертепу порока. Мигель не видит прелестей Марселины - в глазах его темно от гнева, он чувствует себя оскорбленным и возмущенным. Вино, пробуждающее в мужчинах веселье и страсть, в нем пробуждает неистовство. Его натура, все его воспитание восстают против этого. Семена, брошенные Трифоном и матерью, пали на почву гнева.
Мрачный, встает он, и с бледным, осунувшимся, злым лицом подходит к девушке.
- Взгляните на нее, - говорит он ледяным, трезвым тоном. - Она крепкая, налитая, как персик. Знает тысячи любовных чар. Маняще улыбаются ее глаза, созданные, чтобы отражать великолепие неба, но улыбка маскирует бесстыдство, и в зрачках ее отразились лица распутников. Женщина! Сочетание плоти и похоти, которая кричит: купите меня! Ломоть хлеба, от которого за деньги волен откусывать всякий, оставляя на нем свою слюну. Одну мысль лелеет эта красота: блудить, выманивая деньги. Для того ли сотворил ее бог? Для того ли дал ей красоту?
- Верно, верно! - кричит Паскуаль. - Женщина - источник греха и падения!
- Стойте! - перекрикивает его Николас. - Не хулите девушку! Если нет у нее невинности, зато есть чувства! Не оскорбляйте ее!
Но Мигель, в фанатической предубежденности своей, забывает о рыцарственности и человечности.
- Глядите! - страстно продолжает он. - Вон та, и та, и та - и это женщины? Девушки? Творения любви? Они думают - достаточно повесить четки над ложем, и скроешь от божьего ока свою нечистоту? Ступай! - с отвращением говорит он Марселине. - Прочь с глаз моих, потаскушка!
Марселина скрылась. Зал притих, внимательно слушает.
- Бог милосерд бесконечно, - продолжает Мигель. - Но как вы хотите, чтобы он был милосерд к вам, участникам этих грязных безобразий...
- Я в них не участвую! Я только пью, сеньор!..
- ...чтоб он был снисходителен к вам, топящим в пьянстве последнюю каплю рассудка?
- О боже! - содрогается Николас. - Вот уж верно - утопил я свой рассудок...
- Вы - плевелы земли, дармоеды, бегущие своего предназначения, целей своих, бегущие к пьянству и разврату! - гремит Мигель словами Трифона.
- Мигель, - взмолился Альфонсо, - умоляю тебя, хватит...
Но голос Николаса Санчеса Феррано заглушает его:
- Нет! Пусть говорит! Этот человек прав! Он - святой, господа! Святой сошел к нам, и я узнал его! Я ноги тебе целовать буду, святой человек!
Николас бухается на колени перед Мигелем, бьется лбом об пол, кричит со слезами:
- Я жалкий человек! Пропил все, что имел... Прокутил тысячи ночей, а о боге забыл! Но я исправлюсь, я обращусь... Господи на небеси! - рыдает пьяный, рвет на себе волосы, рвет одежду. - Взгляни на мое раскаяние, спаси мою недостойную душу!
Мигель не обращает внимания на вопли пьяницы. Он подавлен лицемерием и порочностью архиепископа. Вспоминает, как часто его преосвященство целовал руки его матери. И чувство омерзения снова перерастает в гнев. Он поднялся, швырнул золото на стол.
- Вы уходите? - приблизилась к нему Руфина. - Жаль. Ваша милость необычайно заинтересовали меня. Надеюсь, вы придете еще.
- Никогда, - резко бросает Мигель, выходя.
- До свидания, - улыбается ему вслед Руфина.
Друзья Мигеля следуют за ним.
- О спаситель мой! - кричит с полу Николас. - Не уходи! Останься! Не оставляй мою слабую душу одну в этом львином рву! Слышишь? Не уходи, спаситель мой, сила моя, надежда моя!
Но вновь разгоревшееся веселье заглушает его крики, и светловолосая девушка, хлопнув в ладоши, восклицает:
- Вина дону Николасу Санчесу Феррано!
* * *
Вечер. Мигель открыл окно - и разом песня гитары ворвалась во всей своей силе, хрупкими аккордами заплясала вокруг. На улице, затопленной лунным сиянием, под стеною дома напротив, маячит тень певца:
О прелестное созданье,
От кого мне ждать наград
За любовь, за все страданья?
Не от вас ли, Соледад?
За узорной решеткой окна напротив мигнула свеча. Над нею выступило из тьмы девичье лицо. Девушка, бросив быстрый взгляд на певца, снова отодвинулась в глубь комнаты. Но за то время, что взор ее облетал улицу, она успела увидеть Мигеля.
