Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
Слезинки на ресницах в предвечерних сумерках, и красиво очерченные губы дрожат, чтобы вызвать сочувствие.
- Ах, была б у меня хоть одна душа, к которой прибегнуть в тоске...
- Я ваш, донья Фелисиана.
Обхватила его руку обеими ладонями, А они - теплые, и благоухание исходит от женщины.
- Не называйте меня больше доньей, обещайте, Мигель!
- Обещаю, Фелисиана.
Она погладила его по голове.
Мигель дрожит, как в лихорадке. Тоска по любви. Страх перед любовью.
Рука Фелисианы гладит его щеки - теплая, ласкающая рука.
Сумбур и кружение в голове.
- Вы нравитесь мне, Мигель.
Голос женщины - охрипший, беззвучный. Ее губы приближаются к его губам.
Страх Мигеля сильнее любовного голода.
В подсознании дремлет ужас перед грехом. В сознании - робость, растерянность, стыд.
Вырвался из объятий, без единого слова бежал из будуара, бежал из дома, бежал по темным улицам, тяжко дыша.
Вечер прохладными пальцами остудил его лоб.
Остановился.
Я бежал, как трус. Чего я боюсь? Мигель Маньяра боится! Удирает трусливо! Отчего? Почему?
Стиснул ладонями виски.
Заговорил - и голос его жесток и горек:
- О матушка! Падре Трифон! Вы бы порадовались... я избежал соблазна. Устоял. Увы, устоял!..
* * *
Спасаясь от дождя, друзья затащили Мигеля в заведение "У херувима", что на улице Торрехон, куда сами они частенько заглядывали по студенческой привычке.
Спустились по ступенькам в просторный зал.
- Эй, сестрички! Где вы там? - позвал Альфонсо. - Мы промокли до нитки! Скорей вина, надо и внутренность промочить, чтобы уравновесить небесную влагу!
В зале мерцает несколько свечей; ни души.
- Гром и молния! - кричит Альфонсо. - Эй, девочки! К вам - гости дорогие!
Несколько красных завес по сторонам зала откинулось, из-за них выглянули девичьи лица.
- Дон Альфонсо! Добро пожаловать. Сейчас выйдем.
"У херувима" одно просторное помещение и ряд маленьких келий, отгороженных красными портьерами - отличие публичного дома.
В зале - сводчатый потолок, с которого свисают красивые кованые фонари с масляными светильниками. В масле плавают конопляные фитили. Сейчас эти фонари еще черны и мертвы, как клетки без птиц. Образ святой девы, под ним негасимая лампада и кропило.
Красные портьеры шевельнулись. Выходят гетеры. Хитроумные прически кудри черные, светлые, рыжие. Легкие ниспадающие одежды всех цветов, на плечах - короткие мантильки из овечьей шерсти. На босых ногах - сандалии. Браслеты, ожерелья, золотые кольца в ушах, в волосах - цветы. Раскачивающаяся походка.
Девушки кланяются гостям, называют свои имена.
Сабина, маленькая каталонка, волосы - светлые, как грива буланых жеребят;
Лусилья, смуглая, высокая, как кипарис в сумерках, дитя Севильи, ее смеющаяся прелесть;
Базилия, девчонка с гор, дочь дикой Гвадаррамы, рыжая, как лиса, угловатая и стройная;
Пандора, цыганка из Трианы, родная сестра Билитино, творение ада и пламени;
Марселина из Прованса, желтая, как поле спелой кукурузы, девушка с янтарными глазами;
Фаустина, итальянка из Умбрии, - ветровая свежесть, непоседливый язычок, - и много других, хорошеньких и безобразных, полных и худых, все с пышной прической и звучным именем.
Базилия встала на стул, зажгла огонь в светильниках.
- Кабальеро, - обратилась к Мигелю желтая провансалка, - что будете пить? Мансанилью?
- Нет. Впрочем, да, - ответил Мигель, беспокойно меряя взглядом это создание, в котором спокойствие и уверенность здорового животного.
- А вы, благородные сеньоры? - спросила Сабина Альфонсо и Паскуаля.
- То же, что и я, - сказал Мигель. - Сеньоры - мои гости.
Марселина, поклонившись, вышла.
- Выберите из нас подругу на сегодняшний вечер, - предложила Лусилья.
Мигель, не глядя на девушек, тихо разговаривает с Паскуалем.
- Э, да это благородный сеньор граф Мигель Маньяра! - раздается чей-то новый голос.
- Граф Маньяра! - изумленно ахают девушки - они знают цену этому имени.
Мигель поднял голову, смотрит на женщину, которая подходит к нему.
- Помните меня, ваша милость? Несколько лет назад "У святых братьев" в Бренесе я имела честь... Мое имя Аврора... Не помните...
Мигель поражен. Да, он помнит, помнит, но каким образом эта женщина очутилась здесь?
- Я вспомнил вас, - растерянно отвечает он. - Садитесь, пожалуйста.
Другие девицы недовольны: золотая рыбка ускользает... Ну, ничего, мы не сдадимся! Еще посмотрим...
Тем временем зал заполняется гостями.
Мигель присматривается к Авроре. Те же буйные рыжие волосы, только блеск их потух. Морщинки у глаз, накрашенные губы. Годы беззвучно текут, вписывая на лица свои жестокие знаки...
Аврора опускает глаза.
- Вы удивлены, встретив меня здесь? Я осталась одна... Голод, нищета...
- Знаю, - прерывает ее Мигель. - Вашего дядю, дона Эмилио, сожгли... в Страстную пятницу...
- Он не был мне дядей, - сорвалось у Авроры.
- Вот как?
Сколько лет назад солгала ему эта женщина! Но и сейчас эта ложь действует на Мигеля, как пощечина. Нахмурившись, он замолчал, устремил взгляд в потолок.
Диего уже шарит руками по телу Базилии, Фаустина сидит на коленях Альфонсо. Сабина ластится к Паскуалю, а тот сидит, стиснув губы, неподвижный, словно деревянный.
- Я спою вам славную сегидилью. - Аврора старается привлечь внимание Мигеля. - Когда-то вам нравилось мое пение...
Мигель не ответил, но Аврора уже взяла гитару.
В харчевне "Виверос"
Пристанище райском
Поил христианин нас
Вином мавританским.
В харчевне "Виверос"
Известно давно
Поят христиан
Мавританским вином.
Гости рукоплещут, Мигель молчит равнодушно.
Поняв, что проиграла, Аврора вскоре отходит.
Зал наполняется. Мещане из Трианы, из старого города, из Макарены, кабальеро в бархате, при шпагах, студенты в поношенных плащах - все, у кого в кошельке бренчат золотые монеты, тянутся к источнику забвения.
За соседним столом, недалеко от Мигеля, сидит и пьет человек, и с ним три женщины.
- Я пил всю жизнь, - гнусит этот человек, - и завтра буду пить снова. Зачем же пропускать сегодня? Меня зовут Николас Санчес Феррано, сеньор, кричит он Мигелю, поймав на себе его взгляд. - Я токарь и севильский горожанин. Этого достаточно, не так ли? Или требуется больше? Я пропил уже один дом с садом, но не жалею. Теперь в том доме сидит этот шелудивый Вуэльго. Подавиться ему волчьей шкурой, скряге этакому! Копил грош ко грошику, пока не купил мой дом. А у меня еще два осталось, я и их пропью. Я, миленькие мои, искушенный и неисправимый пьяница, и бог о том ведает и считается с этим...
Вино течет рекой, мысли туманятся. Языки развязались, мелют вовсю, слова летают, как ножи, брошенные в соперника.
Диего и Альфонсо удалились со своими девицами за красные портьеры; через некоторое время они возвращаются, утомленно улыбаясь. Паскуаль все еще держится против Сабины, а Мигель молча наблюдает за всем.
- Хотите, станцую для вас? - спросила его Пандора.
Он не ответил.
Но уже застучали каблучки, защелкали кастаньеты, подхватили гитары цыганка пляшет неистово, юбки взлетают, открывая худые икры. Смуглая кожа ее ног окрашивается красноватым оттенком от пламени свечей, тонкие руки извиваются змеями.
- Подать сюда эту девку! - кричит Николас Санчес Феррано. - У нее черт в теле, а я люблю чертей наперекор святой инквизиции!
- Тссс...
Незаметный человек, сидевший в дальнем углу, встал, подходит.
- Поди сюда, цыганочка! - орет Николас. - Пляши на столе!
И он одним рывком смел со стола всю посуду.
Пандора кончила. Восхищенные клики, топот...
Николас пытается схватить ее, спотыкается, в конце зала два дворянина дерутся на шпагах, бренчат гитары, колышутся красные портьеры.
Вот она, ночная жизнь, которая так пьянит Альфонсо, говорит себе Мигель. Продажные затасканные прелести, продажные поцелуи, судорожные улыбки, прикрывающие желание выманить у мужчины все, что при нем есть...
В эту минуту к нему приблизилась женщина, непохожая на других. Разглядывая незнакомого гостя, поклонилась:
- Я - Руфина.
- Мигель, граф Маньяра, - представляет друга Альфонсо.
Мигель с удивлением смотрит на эту даму. Рослая, великолепно сложенная, лет под сорок - странная женщина, одетая с изощренным вкусом.
- Великая честь для моего дома, ваша милость, - говорит дама приятным голосом. - Простите, если мои девушки надоедали вам. Позвольте мне на минутку присесть с вами? Глупые девчонки, им хочется заслужить хоть несколько крох вашего богатства.
Мигель изумлен. Эта женщина, владелица лупанария, - несомненно, продажная, как и остальные, - разговаривает с ним как дама! У нее белое, чистое лицо, словно его не оскверняли тысячи раз липкие поцелуи развратных богачей! От нее веет материнской ласковостью, спокойствием и надежностью.
- Нехорошо, когда человек так безгранично богат, как ваша милость, продолжает Руфина.
