Нил Гейман - Сошедшие с небес
Они держались подальше и вздрагивали всякий раз, когда я выкашливал микробов. Я знал об этом, даже не видя, потому что сам поступал бы так же. Когда я закрывал глаза, я видел падающий снег на темно-красном фоне. Наконец я уснул.
В Доме было тихо, когда меня разбудила Амели. Ее лицо сияло в полусвете, словно ледок, образующийся на реке, а длинные волосы свисали тусклыми свалявшимися прядями, в них остался лишь слабый намек на прежний золотистый цвет. Ее рука, касавшаяся моей, была горячей.
— Я хочу выйти наружу, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты видел. Я хочу видеть.
Она облизнула чуть дрогнувшие губы.
— Сейчас середина ночи.
— Уже почти рассвело. Я не могу спать. Ну, пожалуйста.
— Амели…
Я запнулся. Не хотелось вставать, не хотелось выходить наружу. Снег по-прежнему таил в себе загадку, но жестокий холод пугал меня. У противоположной стены палаты Сэм заворочался во сне и выкрикнул слово, которое не значило ничего, но было выброшено в мир со страстью, какой я никогда не слышал от этого улыбчивого парнишки. По ночам нашими снами правил рак. Я посмотрел на пылающее лицо Амели и понял, что люблю ее больше, чем боюсь холодной хватки метели.
— Ладно.
Ее слабая улыбка почти стоила того. Я отбросил одеяла и задрожал, но жар уже отступал. В отличие от Амели, в моей болезни перелом наступил между сумерками и нынешним моментом, и хотя конечности мои ныли, а спина болела, я знал, что худшая часть этого недомогания осталась позади.
Мы безмолвными призраками прошли по темному дому, закутались в пальто и шарфы в редко используемой гардеробной комнате и повернули старомодный ключ в двери черного хода Замок громко щелкнул. На секунду падающий снег замер, словно приветствуя нас. Холодный воздух пробрался в дом, подбросил горсть снежинок, и они влетели, чтобы растаять и умереть на каменном полу. Мы прикрыли дверь и вышли в метель.
На этот раз Амели не колебалась и не тратила время на то, чтобы смеяться и хватать горстями ускользающую белую массу, ныне покрывшую мерзлую землю слоем в несколько дюймов. Вместо этого она взяла меня за руку и повела через сад и поле на берег реки. К тому времени, как мы пришли туда, Дом остался на целую жизнь позади и казался мертвой черной громадой на фоне ночи. Мои волосы промокли от непрекращающегося снега, а голени промокли от ледяной сырости, ползущей вверх по джинсам от края ботинок. Холод щипал кожу, и я вздрагивал с каждым вдохом, обдирающим больное горло.
Амели, такая же промокшая и замерзшая, как я, просто улыбнулась, когда мы достигли откоса и остановились под прикрытием обледенелого дерева, мучившего меня во сне. Небо медленно превращалось из черного в темно-синее, и непрестанно падающий снег на его фоне казался звездами или алмазами. Я взглянул на реку. С нашего прошлого визита она проиграла битву со льдом, и по твердой ее поверхности тянулись, подобно разломам, полосы и ряды торосов.
— Они придут, — прошептала Амели. — Я знаю.
Вот так мы стояли, пока небо над нами менялось, выцветая из синего в серый — приближался рассвет. Мое тело онемело, кожа горела от возмущения, когда холод пытал ее своими жестокими поцелуями, но я стоял, глядя на реку и гадая, что я здесь делаю, хотя в глубине души знал — все это просто ради любви умирающей, больной девочки рядом со мной.
Когда небо и даль слились, приняв одинаковый оттенок, став одним бесконечным мертвенно-серым пространством, Амели неожиданно рассмеялась и прижала ладони к губам.
— Они здесь, — сказала она и легко запрыгала на месте, хотя мои ноги одеревенели и не гнулись. — Они здесь! — повторила она, и ее шепот вырвался облачком пара.
Амели смотрела вверх, а я уставился на реку. В центре замерзшего потока на поверхности кружились струи пурпурного и синего цвета. Вспышки мерцающего огня исходили одновременно от воздуха вверху и от воды внизу, как будто свет струился изнутри гладкого льда, а не от потрескавшейся поверхности. Падение снега приостановилось, по мере того, как неестественно яркие цвета становились заметней. Они выделялись, кружась и вспыхивая, на фоне серости, поглотившей весь мир, — слишком яркие, чтобы быть частью ее, но все же каждый из этих безумных оттенков складывался из призраков цвета, живущего на кончиках любой снежинки — у самого края видимости, надежно удерживаемого молекулами.
Мое дыхание замерло. Я ощущал, как радуется рядом со мной Амели, но увиденное мною поглотило меня так полно, что она могла бы находиться в милях отсюда. Я медленно поднял взгляд, переводя его с пляшущего на реке разноцветья на резкую белизну безграничного пространства.
И ахнул. Полосы цвета протянулись через все небо у нас над головами, их чистота сделалась еще отчетливей на фоне пустоты, и я подумал — может быть, это северное сияние, каким-то образом занесенное к нам ветром? Онемение в ногах прошло. С незаметным дуновением метель возобновилась, снег обрушивался на землю, кружился вокруг наших слабых тел, а цветные полосы начали стягиваться. В летящих потоках сформировались лица, пристально глядящие глаза и дивные улыбки, возникающие и пропадающие среди ветра.
— Какие же они красивые!
Тусклые волосы Амели взметнулись вокруг ее головы, когда холодный воздух взъерошил их, пальцы, состоящие из ледяных хлопьев, с любопытством перебирали каждую прядь. Ее слова с трудом достигали моего слуха, снегопад сгущался между нами, когда существа с небес летали вокруг, изучая нас. Снег касался моей кожи, словно крылья бабочек, несмотря на неослабевающую силу ветра. На миг я подумал, что она права. Они были красивыми. Они были ангелами — снежными ангелами, пришедшими поделиться с нами чем-то чудесным. Я в благоговении смотрел, пока воздух не дрогнул и что-то не изменилось. Ангелы разлетелись, проносясь по небу туда и сюда, прежде чем возвратиться.
Амели продолжала смеяться от радости, но мое сердце застыло. Свет в глазах ангелов стал жестоким Их сияющие улыбки растянулись в оскал, и я увидел, что они сверкают острыми зубами из черного льда. А потом ангелы бросились на меня.
Метель с неожиданной силой ударила мое тело, снег ужалил глаза. Я вздрогнул. Крылья, бившие меня, были покрыты палками, а не перьями, и когда я поднял руку, чтобы прикрыть лицо, ветер отбросил ее вниз. Я почти совсем зажмурил глаза, но через белую летящую пелену я видел жестокую насмешку во взорах ангелов и ощущал, как их холодное дыхание обжигает мою кожу — гнилая вода, добытая из стоячего мерзлого колодца. Слезы текли из уголков моих измученных глаз, и чудовищные создания слизывали их.
Мои ноги пытались унести меня прочь, но я замер на речном откосе, удерживаемый снегом, ветром и кружащимися созданиями, которые жадными пальцами раздирали мою кожу. Они говорили шепотом, который я едва мог уловить, их слова были подобны застывшей воде в моих ушах.
Они высасывали воздух из моих легких, оставляя внутри меня только ледяную пустоту, и сквозь безумие мне казалось, что я вижу нечто темное и ужасное, ждущее прямо позади них — существо еще более голодное и злое, не ведающее пощады и живущее в черноте, скрытой за пределами света.
Не знаю, как долго я стоял там. Когда ветер наконец утих, предоставив безжизненному снегу просто опускаться наземь, каждый дюйм моего тела болел. Пыльцы и лицо у меня онемели, все внутри обратилось в лед.
Амели повернулась и почти упала на меня, но на ее тонком бледном лице по-прежнему играла улыбка. Только на полпути обратно к Дому через заснеженное поле — ноги едва несли меня, а Амели устало опиралась на мое плечо, — я осознал, что спина у меня больше не болит. Она ныла, да, но не горела. Что-то изменилось.
Кажется, я знал, что должно случиться. Снег шел еще два дня, и все это время жар у Амели усиливался. Все втайне перешептывались насчет изолятора, а она лежала в своей промокшей от пота постели, безразличная ко всему. Что касается меня, то горло у меня распухло, голос пропал, но, несмотря на то, что сиделки не выпускали меня из палаты и поили горячим чаем, я понимал, что кризис миновал. Мальчишки вновь перебрались на мою половину спальни, даже бедняга Сэм, который едва дождался оттепели, — а потом его увезли наверх, из носа у него текла кровь и глаза глядели в разные стороны.
Тревога поднялась на второе утро. Как и все в Доме, она была тихой. Не было ни криков, ни паники, просто что-то изменилось в атмосфере. Поспешность в движениях сиделок. Было семь утра. Постель Амели была пуста, только отпечаток ее тощего тельца остался на влажной простыне.
Я знал, где она. Я позволил им обыскать Дом, а потом с трудом выдавил из распухшего горла одно слово: «река».
Снегопад прекратился, и когда я вышел наррку, на голубом небе ярко сияло солнце, обещая возвращение к обычной погоде. Мы шли через поле по скрипучему снегу, мои ботинки ступали по чуть заметным отпечаткам ног Амели — их контур был почти не виден, если не знать, куда смотреть.
