Шарлотте Вайце - Письмоносец
На следующий день Каспар быстро относит почту Софии и торопится обратно на вершину горы. У него с собой фотография Руска, и он выбрал то направление, в котором показывает почтмейстер на фотографии. Каспар сходит с тропы и идет к леднику. Через каждые десять шагов он наклеивает на камни и скалы марку за двадцать пять эре. Горы везде одинаковые, тальник, овсяница и лиловые цветы. Плоскость наклонно уходит вверх, вскоре он видит на каменистом поле обломки скал в человеческий рост, которые пролежали там тысячи лет с тех пор, как язык льда втянулся в голубой рот ледника. Камни растрескались от мороза и напоминают руины времен войны, здесь умудрился вырасти только желтый лишайник. Ледниковые лютики, которые зацветают на седьмой год, здесь — всего лишь тоненькие листочки. Ни птиц, ни овец. Толстые сверкающие росинки катятся с униформы, и Каспар дрожит в этом мрачном краю, следуя за улиткиными извивами ледника, и на его пути попадается все больше и больше островков снега.
Как Руск нашел дорогу, может, он услышал зов прежних почтальонов? Ведь они тоже прокладывали себе путь через гору, как веющий ветер. Пара форменных ботинок почтальона держится полгода, потом они снашиваются. Подошвы у Каспара тонкие и скользкие, от хождения по горам кожа стерлась в порошок. Когда-то утесы были кипящей лавой, которая поднималась над землей. Теперь земля мало-помалу превращается в пыль, однажды она рассыплется, и пылинки полетят в космическом пространстве без всякой связи друг с другом.
Каспар-Король задевает головой облака, и влага струится по его лицу, как слезы. Временами слышится холодное дыхание ледника. Теперь он подошел так близко, что ледник больше не ориентир.
И тут он замечает изгородь Софии. В одном месте между ним и изгородью в облаках дыра, из нее солнце ярко светит, лучи отвесно падают вниз. Каспар останавливается, намазывается солнцезащитным кремом, поправляет темные очки и входит в полосу света.
Кладбище почтальонов окружено зарослями пушицы. Это большая куча вылинявших старых униформ, коричневых сумок и черных фуражек. Размякшие тряпки трепещут на ветру, серебряные пуговицы и железные части сумок гремят. Почтальоны похожи на сгрудившихся вместе зверенышей. То тут, то там виднеются белесые кости, поросшие лишайником. Пахнет известью. Каспар некоторое время роется в куче ногой, смотрит на солнце и видит, как танцуют ангелы. Затем он прикрывает глаза рукой, наклоняет голову и ищет Руска.
Он лежит у края кучи. Лицо устремлено в землю, но фуражка еще сидит на белом затылке. Его почтовая сумка закинута на тела других. Каспар трогает сумку. Если он и хотел бы что-то унаследовать после Руска, то именно ее.
Здесь, в остром свете солнца, он пытается открыть сумку, но она рвется под руками. Там лежит альбом с марками, несколько измерительных приборов, небольшой блокнот, старая сушеная треска и фляга. Затем сумка совсем разваливается, и оттуда вылетает пара писем. Сперва Каспар думает, что они завалились за подкладку, но когда осматривает сумку внимательнее, обнаруживает, что в ней было дополнительное отделение. Это все письма Софии, а отправитель — ее сестра Мира. Самый старый штемпель — тридцатилетней давности, самое новое письмо отправлено с пару месяцев назад. Каспар открывает и свою сумку, осматривает все, что в ней есть, и обнаруживает такое же потайное отделение у себя. Это, наверное, такая стандартная экипировка. Он кладет письма к Софии в свое потайное отделение. Им ни к чему гнить здесь.
Каспар снимает форменную фуражку, подставляет голову палящему солнцу и говорит Руску что-то неслышное другим. Он некоторое время плачет, хлопает его по твердой спине, вынимает письмо Лэрке и сует его в костлявую руку. Каспар покидает кладбище почтальонов и Райнара Руска.
Ледник дышит ему в затылок, а он находит путь по своим маркам в двадцать пять эре, которые виднеются на камнях как красные звездочки. Чем дальше он спускается к тропе, тем больше они отклеиваются. Марки отваливаются, и гора замыкается сама на себе. Камни и лишайники одного цвета, здесь нет ощущения пространства и времени.
Все же Каспар выходит на хорошо знакомую тропу, и солнце уже вот-вот зайдет. Вокруг него растут скалы, ветер свистит: не бодро, а визгливо, фальшиво. Скалы превращаются в почтальонов-призраков, которые сердито топают на него длинными ногами. Их униформы красны, как кровь, черты лиц стерты. Они кидаются камнями, и земля скользит.
— Я ухожу! — кричит Каспар.
Его визит в мир мертвых — очевидно, исключение, которому не дано повториться. Может быть, почтальоны позволили ему это, потому что он слишком рано остался один. Руск не успел рассказать ему все. Каспар бежит со всех ног, пока тропу не завалил камнепад. Свою горящую голову он покрывает фуражкой.
Много вечеров Каспар сидит с письмами Софии в руках и размышляет. Затем он делает уборку и перебирает одежду Руска. Кое-что он выбрасывает, остальное складывает на полки. Каспар приводит комнату Руска в порядок, чтобы ее смог занять новый почтальон, который когда-нибудь придет сюда. Он перекладывает утварь в ящиках на кухне, теперь ножи и вилки лежат там, где ему удобнее. Звонит телефон, но он знает, что это Ханс и Анна-Грета, и выдергивает вилку из розетки.
«От Миры, — написано на конвертах, — «Солнце Мира», ул. Дальсгатен, 2». Это недалеко от того места, где живет мать Каспара.
И вот настает день, когда он больше не может удержаться. Каспар знает, что его никто не увидит, потому что почта — самое высокое здание в Форехайме, но он все же задергивает все шторы. В этот вечер весной пахнет даже в городе, а у ягненка влажная шерстка. Вскоре вода в чайнике закипает, и он держит над ним письма своим пинцетом. Конверт разворачивается, он надевает перчатки и вытаскивает письмо, которое было отправлено тридцать лет назад.
Дорогая София!
Почему ты молчишь? Я скучаю по тебе и надеюсь, что ты сможешь простить. Ты, наверно, слышала, что я ушла от Райнара. Однажды я уехала в большой город, и тогда до меня дошло, как в мире много мужчин. Выбирай — не хочу! Я не понимаю, как мы раньше думали, что Райнар Андерссон — единственный.
Как твои овцы? Пожалуйста, береги себя и не работай на износ, ведь для женщины важно всегда оставаться молодой и красивой. Помнишь, какие у мамы стали большие руки от тяжелого труда? С тобой такого быть не должно.
Я часто думаю о том времени, когда мы с тобой лежали рядом, смотрели в небо и знали, что хотим чего-то другого, чем наши родители. Но я знаю, горы широкие, через них не докричаться.
На прошлой неделе я съездила в отпуск, это называется «чартерный тур». Я полетела на Средиземное море и жила там в отеле. Люди там веселее, чем у нас. Солнце светит круглый год, можно купаться в море, а растения, которые у нашей мамы стояли на подоконнике в горшках, вымахивают в человеческий рост. Наверно, это рай. Ты помнишь, в каком диком восторге мы были от всего пары-тройки солнечных дней в году в нашем поселке?
Я рада, что уехала из поселка, но Райнар был моей зарей. А представляешь, что было бы, если б мы его поделили? Если б мы до сих пор были сросшимися, его пришлось бы поделить; вот весело было бы! Наверно, ты сможешь меня простить?
Я решила открыть солярий. Сейчас последней новинкой считается горное солнце, знаешь, это такое искусственное солнце, когда ты лежишь под трубками со светом и загораешь. За большим концертным залом продается помещение, а мой солярий будет, естественно, называться «Солнце Мира».
Приезжай в гости, София, позагорай в солярии. Начинать надо потихоньку, с маленькой дозы, а потом все больше и больше. София, я почти ощущаю тебя, когда ложусь греться. Ты маленькая, теплая и глубоко дышишь. Иногда я ловлю себя на том, что разговариваю с тобой. Прости меня; но я узнала, что мир велик, и теперь хочу показать его тебе.
Сестрица, мы лежали рядом, обвивали руки друг вокруг друга и смотрели друг другу в глаза. Мы плакали вместе, когда родились.
Пиши мне!
Твоя сестра Мира.
В остальных письмах — почти то же самое. Мира жалуется, что София не пишет, умоляет простить ее. Однажды Мира даже попыталась перейти через гору, но обнаружила, что там все обнесено изгородью.
Мира пишет, что ее предприятие процветает, она все время расширяется, постепенно возникла даже целая сеть соляриев. Каспар хорошо знает «Солнце Мира». В его родном городе эти солярии на каждом углу. Туда ходят многие, иногда даже его мать.
Каспар снова заклеивает конверты и предается размышлениям. Почему Руск не хотел, чтобы эти письма дошли до Софии; неужели он так сильно рассердился на Миру за то, что она от него ушла? Зачем во всех сумках почтальонов потайное отделение? Чтобы почтальонам было где прятать письма, которые, по их мнению, не надо давать адресату? Каспар долго думает, но ему так и не удается ни в чем разобраться. Может, Руск чувствовал, что у него так много общего с Софией, что ему хотелось защитить ее от сестры, которая, как-никак, изменила ей, несмотря на красивые слова. Если человеку когда-то растерзали сердце, целым оно уже не станет. Шрам так и останется и будет мешать ровному течению крови.
