Юнас Гардель - Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно
Что ж, значит, остается жить по-старому. Спокойно двигаться дальше, спокойно приносить себя в жертву. Не покидать бомбоубежище со складом консервов. Не покидать ни в коем случае.
Наверное, так и надо. Скорее всего, да. Почти наверняка. Господи Иисусе Христе, смилостивись над нами!
Подумать только: она могла бы заставить стольких людей страдать, и ради чего? Если бы она получила свой запретный плод, даже не зная, нужен ли он ей, что было бы дальше? Нет, он не мог ей достаться.
От такой тоски люди зажигают звезды.
Песчинки натирают ей мозоль.
Надо просто как-то пережить это время.
Как там сказал Андерс?
Что сказал Андерс?
«Кажется, я влюблен… Но ты никогда не оставишь ради меня все, что у тебя есть».
Он сказал: «Оставь все, что имеешь, и иди за мной».
Он имел право этого требовать. «Оставь все, что имеешь, и иди за мной».
И Анна отошла с печалью, потому что у нее было большое имение и она не хотела его терять.
Анна в раю, а в раю надо быть очень осторожным. Господь показал ей запретный плод, и если она его вкусит, ее выгонят и врата рая закроются для нее навсегда.
Человек не должен искушать Господа. Поэтому лучше вообще ничего не делать. Не нарушать хрупкий порядок рая. Даже не помышлять о запретном плоде.
Анна сидит в коридоре, около телефона, в пустоте, облокотившись о деревянные перила лестницы. Декабрьский мрак окутывает ее, делает невидимой, и перила кажутся решеткой за ее спиной.
Анна в раю.
В раю лучше не рыпаться.
28.
Вчера вечером Пия сидела в баре, и за соседним столиком оказался молодой парень, лет восемнадцати. Он держался немного жеманно и говорил с заметным эстерготским акцентом. Он только что приехал в Стокгольм из Моталы и сейчас рассказывал своей спутнице — а заодно и всем заинтересованным окружающим, — что на могиле Эдит Пиаф написано… что бы вы подумали? — «Non je ne regrette rien».
— Ты в курсе, что это значит? — спросил он с серьезным видом. — Это переводится как «Я не жалею ни о чем».
— Ух ты! — воскликнула его спутница. — Здорово!
Жеманный юноша важно кивнул и добавил еще более серьезно:
— На моей могиле будет написано то же самое. «Non je ne regrette rien».
Пия с трудом сдержалась, чтобы не треснуть его в этот момент по башке книжкой, которая была у нее в руках. Что такого успел натворить этот восемнадцатилетний шкет у себя в Мотале, чтобы обещать об этом не жалеть?
Что он вообще знает о сожалении, о раскаянии? Коль скоро человеку дана лишь одна жизнь…
У Пии нет работы, нет парня, нет собственной квартиры, зато она закончила факультет культурологии. А еще она, как и все ее поколение, уже в двадцать пять лет начала откладывать деньги в пенсионный накопительный фонд, чтобы смотреть в будущее с большей уверенностью. И что же это за будущее?
К этому моменту она должна была уже родить ребенка, завести себе персонального банкира, устроиться в жизни как-то получше.
Каждый раз, поднимаясь на лифте домой, она рассматривает себя в зеркале и бормочет, словно мантру:
— Черт, до чего же я страшная! До чего же страшная!
На часах 14:22. На улице тихо и пасмурно. С самого Рождества на улице тихо и пасмурно. За весь день ничего не произошло. Ничего и не произойдет. День теряет свои возможности, утрачивает свою энергию, разряжается словно батарейка.
Пия читает вечернюю газету. Там снова пишут про Йессику Гедин[21]. Образ Йессики Гедин преследует Пию всю жизнь.
У нее роскошные волосы. Она невероятно умна. У нее красивые большие десны. Йессика Гедин стала тем, кем Пия не стала. У Йессики Гедин есть все, чего нет у Пии. Йессика Гедин — молодая, эффектная, успешная, знает себе цену, не стесняется своих связей, своих родственников, своих пристрастий, своей удавшейся жизни.
— Надо не бояться пиарить себя! — призывает Йессика Гедин и улыбается, обнажая всю сотню своих ровных белых зубов.
А Пия в это время сидит в своей ужасной съемной квартире и кусает локти.
Йессика Гедин стала тем, кем Пия стать не смогла.
Она руководит издательством, выпускает газеты, ее приглашают на молодежный канал ZTV, она крута, уверена в себе и в своем будущем.
Пии хочется, чтобы Йессика Гедин была несчастлива, но Йессика Гедин счастлива.
— Надо заниматься только тем, что тебе нравится! — восклицает Йессика Гедин и встряхивает своей шевелюрой.
По ночам Йессику Гедин трахает молодой парень с красивым телом и большим членом. Это, пожалуй, помогает держаться в форме.
Часть лета она проводит на роскошной семейной даче в Руслагене, а другую часть на маленьком острове в Греции, где она с подругами снимает дом.
Йессика Гедин дружит со всеми, кто имеет хоть какой-то вес в обществе. Кстати, список VIP-персон она тоже составляет сама.
У нее нет недостатков. У нее регулярные месячные. У нее веселый и заразительный смех.
Пию просто трясет от ненависти. Пии нет в списке Йессики Гедин. Пии нет вообще ни в одном списке. Пия ничто.
День догнивает вокруг нее. Тухнет, плесневеет. Ускользает из рук.
Когда Пия была маленькая, она мечтала быть актрисой, исследователем, археологом, испытателем, садовником, поваром, пилотом, кинозвездой, художницей и даже учителем в средней школе.
Кем только она не мечтала стать.
Единственное, кем она не хотела стать, это тем, кем она стала.
— Главное — это всегда оставаться собой! — призывает Йессика Гедин и заливается смехом.
А как узнать, кто ты? И, к слову, разве мы и не остаемся сами собой в любом случае, всегда?
Беда, скорее всего, в том, что ты — это кто-нибудь унылый, капризный, некрасивый и вечно всем недовольный, и поэтому оставаться собой вовсе не хочется.
Пия была собой всю свою жизнь. Ничего интересного из этого не вышло.
Она предпочла бы быть Йессикой Гедин.
29.
Одну попытку поговорить с отцом откровенно Хокан все-таки предпринял.
Уложив детей спать после обеда, Хокан выходит на улицу. Отец убирает с участка шишки — одно из множества бесполезных занятий, которым он всецело себя посвятил. На дворе декабрь, земля замерзла, и ближайшие месяцы шишки никому бы не помешали. Но Хеннинг относится к участку как к отрезку вселенной, за которую он несет личную ответственность. И поэтому он всегда поддерживает здесь чистоту и порядок.
Вдоль засыпанной гравием дорожки, что тянется от ворот до летнего киоска неподалеку, стоят разноцветные фонарики. Вселенная бесконечна. Но здесь Хеннинг дома. У себя дома.
Хокан подходит к отцу и встает рядом. Хеннинг замечает присутствие сына, но не произносит ни слова. Хокан чувствует себя неловко. Когда хочешь поговорить о чем-то действительно важном, начать не так-то просто. Поэтому Хокан молчит. Он хочет дотронуться до отца, но так и застывает в нерешительности. Отец продолжает собирать шишки, что-то бормоча себе под нос, и Хокану ничего не остается, кроме как идти рядом и наблюдать.
Наконец Хеннинг, по-прежнему не глядя на сына, произносит:
— Ты чего хотел-то?
Вот. Это его шанс. Сейчас Хокан должен сказать: «Хочу поговорить с тобой кое о чем. Я ушел от Анны и не собираюсь возвращаться в Эллагорд».
— Да вот, хотел поговорить, — неуверенно начинает Хокан, но отец не дает ему продолжить.
— Нет, ты только посмотри! — восклицает Хеннинг.
— Ч-что? — заикаясь от растерянности, переспрашивает Хокан.
— Уму непостижимо! — продолжает Хеннинг и возмущенно качает головой. — И как они сюда попадают? Ты только посмотри на это.
Он тяжело вздыхает, поднимает что-то с земли и показывает Хокану.
— Черт бы их всех побрал. Почему-то я регулярно нахожу тут и около мыса использованные презервативы. Удивительно! Господи, да, я понимаю, здесь очень хорошо и вообще море, но зачем это тут разбрасывать?
Хокан совершенно сбит с толку. Презервативы? При чем тут презервативы? Он рассказывает о своей неудавшейся жизни, а отец переживает из-за каких-то презервативов!
— Видимо, подростки по ночам залезают на участок и… занимаются этим прямо здесь, — серьезно рассуждает отец. — Наверняка специально дожидаются, чтобы все вокруг заснули. И как только у них наглости хватает! Причем мне ведь ни разу не удалось их застукать. Ни разу не просыпался.
— Да уж, безобразие. Не знаю, что и сказать, — мямлит Хокан.
— Я даже думал как-нибудь не ложиться ночью и проследить за ними, да что-то так и не собрался.
— М-да. Но, пап, послушай, — Хокан решил предпринять еще одну попытку, — я хотел кое о чем с тобой поговорить.
— Что ж я буду, как шпион какой-нибудь…
— Да-да. Пап…
— А еще скажут, что те, кто этим тут занимаются, по закону имеют право доступа ко всем угодьям, находящимся в частной собственности. И в общем, так оно и есть.
