Дэвид Кеслер - Мистические сюрпризы жизни и смерти (рассказы)
Епископ запретил отпевать Лоренцо в церкви. Как самоубийцу его похоронили за оградой кладбища.
В ту же ночь, при свете луны, цыгане танцевали фламенко на его могиле.
Прочитав мой рассказ, дон Хосе почти в ультимативной форме потребовал, чтобы я пришел в кафе "Gijon", место наших постоянных встреч.
"Ну, знаете, я не ожидал от вас такого!" - глаза его сверкали. - "Вы мне казались человеком порядочным, но я ошибся. Так полностью исказить то, что явилось результатом моих многолетних исследований, что я по наивности вам рассказал, считая своим другом! Больше того, вы оскорбили не только меня, но мои религиозные чувства. Я понимаю, что вам, человеку безбожному, это совершенно безразлично. Но я хочу все-таки сказать, что добрые дела - а то, что Лоренцо открыл миру фламенко, является, без сомнения, делом добрым, - не могут исходить от Дьявола. Все добрые дела являются только деянием Господним. Почему же Лоренцо не попросил помощи у Бога? Всевышний не оставил бы его. Так нет же! Вы заставили его обратиться к Царю Тьмы, сделав невинного человека грешником. Да, человек, продавший душу Дьяволу, помимо своей воли становится грешником, и все его дальнейшие поступки приносят не только ему самому, но и другим, только боль и страдание. Если вы интересуетесь историей, то вам известны люди, жившие в разное время и в разных странах и продавших душу Дьяволу ради своих корыстных, эгоистических интересов. Например, царь Мидас. Он жил в античные времена и потому не знал о существовании Дьявола, что, в прочем, его не оправдывает. Он поплатился за свою безграничную алчность, умерев от голода среди пищи из золота. Алхимик Фауст, живший в Германии в средние века, который в поисках философского камня провел молодость среди реторт, склянок с хемикалиями и перегонных аппаратов. Состарившись, он вдруг понял, что не вкусил в полной мере земных радостей и продал душу Мефистофелю, чтобы наверстать упущенное, за что и поплатился, попав в ад. Или человек по имени Рафаель во Франции. Этот совершил такой же грешный поступок ради исполнения своих многочисленных и разнообразных желаний, получив в замен кусок кожи из шагрени, который уменьшался с каждой исполненной прихотью владельца, пока не исчез; и тогда этот Рафаэль умер во грехе. Некий Дориан Грей, английский play-boy, тоже продал свою душу Дьяволу ради вечной молодости и даже пошел на убийство. Но ему ничего не помогло, и он умер грешным и старым. Я мог бы привести вам и другие примеры, но назвал лишь те имена, которые первыми пришли мне на ум. Я совершенно уверен, что грех не может двигать вперед искусство. Грех есть грех, из каких бы благих побуждений он не был бы совершен. Впрочем, доказывать вам что-либо бесполезно, вы все равно не поймете."
И он ушел, даже не попрощавшись.
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
"Олаф, дорогой, проснись." - Сильвия придвинула к нему свое плотное, дебелое тело, еще горячее и слегка влажное со сна.
"Который час?" - он посмотрел на будильник. - "Да ведь еще рано, можно поспать целых двадцать минут."
"Ты ведь любишь перед работой... Я думала, что эти двадцать минут мы могли бы провести интереснее, чем просто спать." - Она тяжело дышала.
"Сегодня я не расположен с утра заниматься любовью. У меня предвидится тяжелый день, даже неизвестно, когда я возвращусь домой. Давай лучше спать дальше. Не сердись. Я люблю тебя."
"Я люблю тебя тоже." - сказала Сильвия, вздохнула и отодвинулась от мужа.
Олаф закрыл глаза, но заснуть не смог. Он поворочался в постели какое-то время, понял, что все равно не уснет, с неохотой встал, накинул халат и пошел на кухню готовить утренний кофе.
Спал он плохо. Ему приснился человек которого он встретил не то в одном из баров для голубых, не то в ночью в темных кустах городского парка - ведь во сне все неважное так неопределенно и не остается в памяти. Странно, но лицо этого человека Олаф никак не мог вспомнить, хотя ему казалось, что ночью он видел его совершенно отчетливо, ему даже казалось, что они знакомы, а если формально и не были знакомы и не приветствовали друг друга на улице, их встреча была уже не первой. Но что он запомнил хорошо, это был высокий сильный человек примерно одного с ним возраста с крепкими, одновременно нежными руками и чувстительными полноватыми губами, которые вздрагивали, с благодарностью отвечая на поцелуи. Вспоминая его тело, гладкую кожу и зеленые глаза, блестевшие в темноте, как два прозрачных хризолита, Олаф почувствовал, что возбуждается.
"Хорошо, что Сильвия еще не встала." - подумал он. - "А то опять начнет приставать со своими ласками."
Сидя в бюро перед компьютером, Олаф поймал себя на том, что никак не мог сосредоточиться на работе, хотя нужно срочно и многое сделать, он, если и не сказал жене всю правду, то обманул ее совсем не на много. Дел на работе было действительно предостаточно. Но мысли его витали далеко, сон не давал ему покоя. Уже несколько дней он чувствовал, что ему чего-то не достает. Любовные занятия с женой перестали приносить прежнее удовольствие, хотелось чего-то другого. Теперь же все стало на свои места - ему не хватало мужчины, мужского тела, мужской ласки.
Первый раз он познал мужскую любовь, когда ему было около шестнадцати, со своим школьным другом Крисом. Крис часто ночевал у Олафа, а Олаф - у Криса, так было принято и всячески приветствовалось. Однажды Олаф залез в ванну к Крису, когда тот мылся перед сном, и с этого все началось. Обоим казалось, что пришла любовь, и они были вместе несколько лет, даже не представляя себе, как могут жить друг без друга. Но потом Олаф уехал в столицу, поступил в университет и перестал вспоминать о школьном друге.
В университе молодые люди только и говорили о девушках, о любовных связях с ними. Олаф решил не отставать от них и тоже подружился с одной. У нее были прямые плечи и узкие бедра, она носила коротко постриженные волосы и была настоящей девочкой-мальчиком, тип, который ему нравился и который был тогда в моде. Но в постели она была настоящей женщиной - нежной, мягкой, уступчивой. Их связь длилась недолго. Затем у Олафа появились другие подружки, и он прослыл сердцеедом. Теперь он не вспоминал о мужской любви и был совершенно уверен, что связь со школьным другом была если не ошибкой, то во всяком случае недоразумением, кратким эпизодом школьной жизни, тем более, что в университете к голубым относились не то что с презрением, но и без особой симпатии. Проходя после занятий по университетскому корридору, он услышал как-то разговор двух студентов.
"Знаешь, а Кнут оказался голубым. Он мне давно не нравился, теперь все стало ясно. В нем есть что-то неестественное, я бы даже сказал, больное, у него на лице написано, что он не такой, как мы." - сказал один из них. - "С тех пор, как я о нем это узнал, мне стало страшно, боюсь с ним разговаривать, а вдруг начнет приставать."
"Можешь не беспокоиться, у нас своя компания, а у них - своя, что-то вроде массонской ложи, и они к себе никого постороннего не пускают." сказал другой.
"Ну, в этом я не уверен. Я слыхал о них такое."
"Не знаю, ничего подобного я не слыхал, такие же, как остальные. Я ничего не имею против голубых, хотя мне не хотелось бы иметь друга-гомосексуалиста."
Олаф похолодел: "Неужели и у меня на лице написано, что в школе между мной и Крисом была любовь ? Теперь меня будут сторониться. Впрочем, это невозможно. Да и кому придет в голову копаться в моей далекой прошлой жизни, с этим уже давно покончено. Что было, то было, и никто об этом никогда не узнает. К тому же, я на курсе прослыл покорителем женских сердец, так что можно не беспокоиться."
Однажды, приехав на летние каникулы в родной город, он неожиданно встретил Криса, своего школьного друга. У Олафа от неожиданности перехватило дыхание, он покрылся потом. Глядя на друга, Олаф отчетливо вспомнил их любовные встречи в темном городском парке, даже зимой, когда было холодно. С бьющимся сердцем он уже собирался предложить Крису пойти в парк, но тут Крис рассказал, что влюблен в одну девушку, они уже помолвлены и вскоре поженятся. Он так красочно описывал свою будующую жену, что Олаф не решился напомнить ему о былых отношениях. На этом все и кончилось.
Возвратившись в университет и продолжая крутить любовь с девушками, Олаф начал смотреть на мужчин другими глазами, хотя и не позволял себе из страха оказаться среди изгоев никаких однополых отношений и продолжал крутить любовь с девушками.
После окончания университета он познакомился с одной, которую звали Сильвией, и, недолго думая, предложил ей стать его женой. Сильвия согласилась. Она была тем типом женщин, которые были особенно привлекательны в глазах Олафа - ни высокая и не маленькая, ни худая и не пышнотелая, у нее были прекрасные темные волосы и выразительные глаза, узкие бедра, прямые плечи и пышная грудь, а познакомившись с ней поближе, он восхищался тем, что ее веселость и неизменно ровное настроение соседствует с благоразумием. Они поженились, вскоре у них родился сын, которого по желанию отца назвали Крисом. Мальчик оказался слабеньким, часто болел, и мать Сильвии, которая жила в маленьком городке, уговорила родителей отдать ей ребенка, увезти его подальше от пыли, автомобильных выхлопов и шума столицы, на природу. Действительно, на парном молоке, свежих овощах и яйцах Крис выправился, поздоровел; бабушка не спешила отправить его обратно к родителям, да и те особенно не настаивали - ничем не обременненые кроме работы, Олаф и Сильвия вели спокойную семейную жизнь супругов, любящих и понимающих друг друга. После родов у Сильвии появилась округлость бедер, да и грудь стала больше. Вначале это расстраивало Олафа, но потом он привык, и ему жена даже больше нравилась в этом новом облике.
