Ив Шеневьер - Турако - птица печали
Пьер встает, перешагивает через скамью, где сидит Камбэ. Элен смеется. Этот смех вырывается, как поток лавы, и заканчивается рыданием такой силы, что она задыхается. Пытается отдышаться, машет руками во все стороны, смотрит на Пьера. Тот стоит неподвижно. Он смотрит, как она хватает ртом воздух, давится им. Камбэ вскакивает. Лодка кренится. Элен теряет равновесие, падает в воду. Цепляется за борт лодки, но пальцы ее скользят, ногти ломаются. Она тонет. От охватившего ее холода спазмы в груди отпускают. Она бьется в воде, всплывает, втягивает в себя воздух. Откашливается. Лодка удаляется от нее. Камбэ пытается остановить ее. Пьер стоит и смотрит, как Элен протягивает к нему руки. Он поднимает руки, подходит к борту. Камбэ заставляет его сесть. Пьер не сопротивляется. Элен высовывается из воды. Кричит: "Марк, помоги!" И снова тонет. Камбэ склоняется к темной воде. Он ничего не видит. Пытается веслом разгрести плотный ковер кувшинок и лотосов. Делая еще одно невероятное усилие, Элен снова всплывает. Пьер дрожит всем телом. У него стучат зубы. Но он не двигается с места. Элен открывает рот. У нее нет больше сил кричать. От колик в желудке ее тошнит, тошнит грязной водой и блевотиной. Она шепчет имя своего отца.
И вот из темноты ей является отец. Он улыбается, протягивает к ней руки, зовет к себе. Откликаясь на этот призыв, она идет к нему, и он уносит ее с собой.
Камбэ мечется, пытаясь увидеть ее. Пьер закрывает глаза. Затем, услышав плеск крокодилов, валится на скамью.
Перелетая с дерева на дерево, Большой Турако, как оказалось, незаметно для них следил за их бегством к морю. Он опускается, парит достаточно низко, чтобы его узнали, кружит над крокодилами, разрывающими на куски свою добычу. Когда все успокаивается, он улетает к Вилле. И кричит там. Кричит долго-долго.
* * *
Полдень. Жюли спит в хижине Отшельника. Спешно покинув осажденную Виллу, Зиа решила идти к брату. Кровь подсказывала ей, что именно там она должна найти свою дочь. Правда, отвлекаемая тревогой за Нао, она долго не могла вспомнить дорогу, найти деревья, ручьи, скалы, служащие ей ориентирами. После долгих поисков, как раз услышав вдалеке крики Большого Турако, она узнала путь, по которому уже бессознательно шла. Когда они пришли, Отшельник спал. Утомленные ночным переходом, они выпили настой из трав и заснули глубоким спокойным сном.
В хижине, которую занимает Отшельник, когда-то укрывались охотники, охотившиеся с луком на обезьян, когда те спускались с деревьев, наевшись ягод и листьев. Глинобитные стены и кровля из веток кишат красными муравьями. Они таскают яйца червецов и мокриц, живущих во мху. Жюли просыпается. Она одна. Оттого, что она спала на сырой земле и пальмовых листьях, теперь у нее ноет поясница. Чтобы расправить затекшее тело, она делает несколько гимнастических движений, запомнившихся со школы. В этой убогой хижине такие сгибания и разгибания выглядят нелепо. Она усмехается, открывает плетеную дверь, выходит. Жмурится от яркого солнца. Оно слепит и жжет сквозь прогалину в лесном массиве. Мимо пролетает осиный рой. Жюли встает в тень мускатного дерева, на котором живут дятлы с алым брюшком. Рядом Пери собирает грибы со ствола засыхающей акации. Они расплодились на ослабшем дереве сразу после того, как его расколола молния. Поскольку статус личности зависит от мест и обстоятельств, здесь Пери не обязан обслуживать Жюли, как он делал это на Вилле. Он не обращает на нее никакого внимания. Она хочет пить. Но не собирается просить его принести чего-нибудь, чтобы напиться. В кадке, стоящей в тени, Отшельник держит воду, принесенную из ближайшего источника. Она снимает крышку, всматривается в воду, дует на нее, чтобы смахнуть налетевшую пыль, черпает пригоршнями и пьет то, что не успевает пролиться между пальцами. Оглядывается вокруг и, чтобы окончательно проснуться, бежит трусцой. Но во влажной почве на тропинке сохранились глубокие следы от ног буйволов, приходящих ночью полакомиться листьями колы, которую упорно выращивает у домика Отшельник, большой любитель ее вкусных орехов, и, опасаясь подвернуть ногу, Жюли, покинув тропинку, углубляется в подлесок.
В полутени под гигантскими мелиями растут дикие кофейные деревья, пальмы и нитчатые юкки, плотно окруженные амариллисами с их огромными цветами, древовидными папоротниками и орхидеями. Жюли восхищается этим разнообразием, утопающим в не менее разнообразных мхах. Она останавливается, чтобы полюбоваться деревянистыми спиралями лиан, кистями склонившихся цветущих алоэ, красными венчиками орхидей. Перегной, куда она ступает ногами, влажен, тепл и мягок. В нем скрываются пауки, сороконожки, жуки-бронзовки, термиты, муравьи, которые в поисках пищи копошатся, карабкаются, ловят и пожирают друг друга. В переплетающихся ветках деревьев порхают хохлатые бульбули, крикливые кукушки, бурые дрозды, черные ткачики, разноцветные попугаи. Разинув клювы, они на лету ловят мечущихся комаров и мошек. И все это кричит, жужжит, щебечет, пищит, тарахтит.
- Вот она, истинная тишина, - говорит Жюли, присоединяя свой голос к этому хаосу звуков, в котором она пытается выделить что-нибудь знакомое.
Она вдруг ловит себя на том, что думает об отце. "Благодеяния покойников, заставляющих нас улыбнуться им в зеркале нашей памяти", говорил он. А еще она думает о Пьере, тревожится о его судьбе. Ее успокаивает, что с ним Камбэ, она мысленно смеется, представляя себе, как они плывут по реке с Элен, протрезвевшей, капризной и агрессивной...
Стволы деревьев делят на бороздки солнечные лучи, распыляют их жар. Тень, словно туча, покрывает землю и все, что на ней, смягчает звуки и цвета, задерживает и охлаждает потоки воздуха. Жюли постепенно забывает о бурных событиях прошедших дней, не дает страху исподволь проникнуть в душу. Важен вот этот миг, ею переживаемый, и в нем нет места ни спорам, ни конфликтам, ни ошибкам. Ей хочется не думать больше ни о чем, ни о ком, даже о самой себе, забыться, раствориться в этом богатстве звуков, цветов и ароматов. Внезапно образ Нао вырывает Жюли из ее забытья и властно напоминает о себе. Она бежит к хижине.
Там она видит, как Отшельник растирает тело Зии теплой кровью бабуина, пойманного ими вместе и убитого им по просьбе сестры, в качестве жертвоприношения духам, чтобы они защитили Нао. Он вызывает дух их матери, от которой Зиа унаследовала силу, а он - мудрость. И, как она делает это каждый раз, когда приходит к нему, Зиа ложится на земляной пол, раскидывает руки и отдается брату, который овладевает ею без особой нежности.
Прежде чем покинуть его, она передает ему несколько прядей своих волос. Он бросит их в огонь вместе с листьями, на которых они только что лежали вместе.
VII
Восстание заканчивается, как и началось, без видимой причины. Обнаружение статуэтки, поставившей под сомнение превосходство Ибисов над Орлами, было лишь поводом для оживления вражды, тем более искусственной, что власть, хотя и не в равной степени, принадлежала обоим кланам. Они и продолжают править вместе, но кое-что изменилось: отныне у Орлов власти больше. Несколько старейшин теперь заменены другими людьми, чьи речи, поведение и действия полностью совпадают с речами, поведением и действиями прежних вождей. Меняются роли, но обряды, обязанности, запреты и наказания, предусмотренные обычаями, остаются неизменными.
В течение периода смуты Ребель держался несколько в стороне от событий, в которых он все же вынужден был участвовать, чтобы не утратить поддержку своих сторонников. Он рад, что кончилась эта беспричинная вражда: ведь от нее пострадали дорогие ему люди, от которых он не может ждать прощения за его сделку с совестью. Он снимает солдатскую форму и надевает строгий и банальный гражданский костюм, который снял с себя в день приезда на Остров Пьер Дост, а Жюли отдала Ребелю.
"Перемена" - так назвал Ребель происшедшие события, и это название останется в сознании последующих поколений, чтобы избежать долгих и ненужных подробностей. Об этих событиях напоминают несколько сожженных домов, которые теперь надо восстанавливать, разбитые окна, в которые надо вставить стекла, а на главной площади города - горы мусора, который развозят по болотам, где он быстрее сгниет. Торговцы, опасавшиеся грабежей и на несколько часов закрывшие магазины и лавки, наверстывают упущенное время. Теперь торговля ведется круглосуточно, а цены возросли. Снабжение восстанавливается. По существу, оно и не прекращалось. Ничто не может измениться. Ничто и не меняется.
Через несколько недель ничто не будет напоминать о событии тем, кто его пережил. Желая поскорее забыть о нем, люди просто не будут говорить на эту тему. По собственному предыдущему опыту они знают, что всякая победа всего лишь видимость. Через какое-то время вспыхнет новое восстание, столь же необоснованное и быстротечное, которое даст побежденным надежду на эфемерную победу. Впоследствии все смогут вспоминать героические подвиги, хотя никто уже не будет помнить, о каком восстании идет речь.
