Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
Но прежде, чем я напишу хоть слово об этой школе, я вернусь к тому, с чего должен был начать, – расскажу немного о себе, поскольку может статься, что строки эти будут читать люди, живущие за границей и никогда не слыхавшие о Калдерах из Вест-инча.
Название Вест-инч, может быть, звучит и внушительно, но это не благородное поместье с возвышающимся на холме прекрасным особняком, нет, это всего лишь большая старая, побитая ветром овечья ферма, растянувшаяся вдоль морского берега. Человек бережливый и работящий может здесь свести концы с концами и заработать на масло вместо патоки по воскресеньям. Прямо посреди фермы стоит дом из серого камня с шиферной крышей, с коровником на заднем дворе и надписью «1703», выбитой на каменной перемычке над дверью. Здесь наши предки жили более ста лет, и несмотря на то, что никогда не были богачами, стали считаться уважаемыми людьми в округе, потому что у нас в деревнях старых фермеров порой уважают больше, чем новых лэрдов.
У нашего дома была одна интересная особенность. Инженеры и другие ученые люди высчитали, что граница между двумя странами проходит прямехонько через его середину, разделяя нашу спальню на английскую и шотландскую половины. Детская кровать, в которой я спал, была расположена так, что голова моя находилась к северу от границы, а ноги – к югу. Мои друзья шутят, что, если бы я ложился по-другому, голова у меня не была бы такой рыжей, а характер был бы попроще. И я с ними согласен, потому что не раз со мной случалось такое, что, когда мои шотландские мозги не видели выхода из какой-либо опасной ситуации, на выручку мне приходили крепкие мускулистые английские ноги, которые уносили меня туда, где мне ничто не угрожало. Но, когда я учился в школе, все это доставляло мне сплошные неприятности, мне даже прозвища давали соответствующие: Джок-половинка, Великобритания или Юнион Джек{12}. Когда шотландские мальчишки дрались с английскими, одна из сторон пинала меня по лодыжкам, а вторая колотила по ушам, пока обе враждующие стороны вдруг не останавливались и не начинали дружно хохотать, как будто в этом было что-то смешное.
Поначалу мне показалось, что худшего места, чем Бервикская академия, в мире просто не существует. У меня было два учителя, Бертвистл и Адамс, и оба они мне ужасно не нравились. Вообще я был скромным, даже пугливым ребенком и плохо сходился как с остальными ребятами, так и с учителями. От Бервика до моего родного Вест-инча, если напрямик, девять миль, если по дороге – одиннадцать с половиной, и, когда я думал, как далеко сейчас от меня моя мама, мне все время хотелось плакать. Однако учтите, любой мальчишка в таком возрасте делает вид, что он уже достаточно взрослый и может обходиться без материнской заботы, но как же горько ему приходится, когда бывает нужно доказать это на деле! Как-то раз я подумал, что больше этого не вынесу и твердо решил сбежать из школы и как можно скорее вернуться домой. Но случилось так, что в самую последнюю минуту мне удалось заслужить похвалу и вызвать восторг и восхищение всей школы, от самого директора до одноклассников, что значительно упростило мою жизнь в Бервике и сделало ее намного более приятной. И все благодаря тому, что я случайно выпал из окна третьего этажа.
Произошло это так. Однажды вечером меня отлупил Нед Бартон, главный задира в школе, и эта неприятность, соединившись с остальными обидами, переполнила мою маленькую чашу терпения. Ночью, утирая слезы под одеялом, я дал себе слово, что утро встречу либо дома в Вест-инче, либо на подходе к нему. Наша общая спальня находилась на третьем этаже, но у меня были цепкие руки и я совершенно не боялся высоты. Как-то раз в Вест-инче я даже забрался с веревкой на крышу, привязал один ее конец к какому-то выступу, а другой обмотал вокруг бедра, спрыгнул и стал раскачивать над землей. И это при том, что от земли до крыши там никак не меньше пятидесяти трех футов! Но я тогда был настолько мал, что не задумывался над тем, как это опасно. В общем, побег из школьной спальни казался мне плевым делом. Я еле дождался, пока вокруг меня утихнут покашливание и возня и длинный ряд деревянных кроватей погрузится в полную тишину. Потом тихонько встал, оделся, взял в руку ботинки и на цыпочках подошел к окну. Раскрыв рамы, я высунулся. Окно выходило в сад, и прямо перед ним росла старая груша, ветви которой почти упирались в стену. Для ловкого парня лучшей лестницы не придумать. Спустившись вниз по дереву, я должен был лишь перелезть через пятифутовую стену, а дальше путь домой был открыт. Одной рукой я крепко взялся за толстую прочную ветку, коленом уперся в другую и уже собирался перенести вес с подоконника на дерево, как вдруг словно окаменел.
Над стеной, окружающей сад, я увидел лицо, обращенное на меня. Оно было таким белым и неподвижным, что сердце мое сжалось от ужаса. Призрачный свет луны блеснул на этом жутком лике, глаза его медленно повернулись сначала в одну сторону, потом в другую, а после этого лицо какими-то рывками поползло вверх, и над стеной показались сперва шея, потом плечи, талия и колени. Человек уселся на стене, повернулся и одним рывком поднял и усадил рядом с собой мальчика примерно моего возраста, который время от времени набирал полную грудь воздуха, как будто сдерживая плач. Мужчина тряхнул его, шепнул что-то резкое, после чего они вместе спрыгнули со стены в сад. Я все еще стоял одной ногой на ветке, а второй на карнизе, не осмеливаясь шелохнуться, чтобы не привлечь к себе их внимание, потому что слышал, как они пробираются по саду, держась тени здания. И вдруг прямо у меня под ногой раздался тихий скрежещущий звук, потом тонко звякнуло стекло.
– Готово, – прошептал торопливый мужской голос. – Давай, лезь.
– Но тут же края острые! – жалобно попытался возразить дрожащий детский голос.
Мужчина выругался так, что у меня мурашки забегали по спине.
– Кому сказал, лезь внутрь, щенок, – прорычал он, – а не то…
Мне было не видно, что произошло внизу, но я услышал короткий сдавленный вскрик от боли.
– Лезу! Лезу! – захныкал мальчик.
Больше я не услышал ничего, потому что внезапно все закружилось у меня перед глазами, нога соскользнула с ветки, и я, издав истошный вопль, обрушился своими девяносто пятью футами веса прямехонько на согнутую спину грабителя. И сейчас, если вы меня спросите, я не смогу с уверенностью сказать, произошло это случайно или по моему желанию. Может быть, пока я размышлял над тем, стоит ли это делать, случайность сама все за меня решила. Мужчина в ту секунду стоял, наклонив голову, и пропихивал мальчика через маленькое окошко, и я упал на него как раз в том месте, где шея соединяется с позвоночником. Он, издав какой-то свистящий звук, повалился лицом в траву и три раза перекатился, дергая ногами. Его маленький помощник опрометью бросился через сад и в мгновение ока скрылся за стеной. Я же схватился за ногу, которая вдруг заболела так, словно ее затянули в раскаленный железный обруч, и заревел во все горло.
Можно не сомневаться, что уже в следующую минуту в саду с лампами и фонарями собрались все обитатели школы, от директора до помощника конюха. Долго ломать голову над тем, что произошло, не пришлось, мужчину положили на ставень и унесли, я же, весь в слезах, но с гордым видом позволил себя перенести в кабинет врача, где доктор Поди, младший из двух братьев с этой фамилией, благополучно вправил мне лодыжку. Что касается грабителя, вскоре выяснилось, что у него парализовало обе ноги, и доктора не могли сойтись во мнении, сможет ли он когда-либо встать на них. Впрочем, закон не дал им возможности выяснить это, потому через шесть недель после выездной сессии суда присяжных в Карлайле{13} его повесили. Оказалось, что это был один из самых отчаянных бандитов на севере Англии, на его счету было три убийства, и по совокупности обвинений его можно было осудить на десять смертных казней.
Ну вот, я не мог обойти вниманием такой случай, поскольку это самое важное, что произошло со мной в детстве. Но больше я не буду отвлекаться, ибо, думая о том, сколько еще мне предстоит рассказать, я прекрасно понимаю, что, если уходить в сторону от главной темы, я могу вообще никогда не добраться до конца. Дело в том, что, даже когда кто-либо, не профессиональный литератор, собирается изложить на бумаге всего лишь историю своей скромной жизни, даже это может отнять у него все время, однако, если уж ему случилось стать участником таких грандиозных событий, о которых придется вести рассказ мне, это задание может оказаться и вовсе невыполнимым. Но все же память моя, слава Богу, крепка, и я буду пытаться довести начатое до конца.
Именно благодаря этой истории с грабителем я подружился с Джимом Хорскрофтом, докторским сыном. В академии его с первого же дня стали считать первым силачом, потому что, не пробыв в стенах школы и часа, он подрался с Бартоном, считавшимся самым сильным до него, и от одного из его ударов Бартон так отлетел на большую классную доску, что та рассыпалась на мелкие кусочки. Для Джима в жизни всегда главными были мускулы и сила, и уже тогда он был высоким, крепким и немногословным. Больше всего он любил стоять где-нибудь в сторонке, прислонившись широкой спиной к стене и засунув руки глубоко в карманы штанов. Я даже помню, что он имел привычку жевать соломинку в том самом углу рта, в котором потом держал трубку. Если честно, я никогда не понимал, к чему он больше склонен, к добру или к злу.
![Джек Вэнс - Глаза другого мира [Глаза верхнего мира, Глаза чужого мира]](/uploads/posts/books/66124/66124.jpg)