Уильям Фолкнер - Мул на дворе
Железнодорожный агент вызвал Сноупса для объяснений, и когда Сноупс вышел от него, он был озабочен пуще обычного, только озабоченность теперь смешивалась с возмущением, которое уже не сходило с его лица; и тогда-то, глубокой ночью, в который уж раз, мулы прорвались через загородку его выпаса, опять-таки связанные по двое и по трое прочной, но только уже далеко не новой веревкой. И теперь уж казалось, что сами мулы это знали давно, еще привязанные на площади в Мемфисе, где он их сторговал, они каким-то нюхом это угадывали, как угадывали, что он их боится. С тех пор, раза три-четыре в год, словно по дьявольскому наущению, едва только их выгружали из товарного вагона, вся эта кутерьма - облако пыли, среди которого раздавались суровые, частые, истошные понукания и мельтешили адские призраки, претворялось в единый порыв чудовищного и безудержного вихря, не подвластного времени, пространству или вообще нашему бренному миру, и вихрь этот летел через тихий, удивленный город во двор миссис Хейт, где Сноупс в каком-то бездонном отчаянье, которое заглушало даже физический страх, увертывался и прыгал вокруг дома среди мятущихся чудищ (как полагали в городе, он подозревал, что даже стойкая краска, которой выкрашен этот дом, куплена за его счет, а там, внутри, хозяйка живет себе безбедно и даже в роскоши, как королева, на деньги, которые он, по крайней мере отчасти, считал своими), а соседи и жители всего квартала глазели из окон, приподняв занавески, и с веранд со шторами или без штор, и с тротуаров, и даже из фургонов и пролеток, остановившись посреди улицы, женщины в капотах и ночных чепцах, еще не снятых поутру, дети по дороге в школу, случайные прохожие, негры и белые, которые замерли от восторга.
Так было и теперь, когда миссис Хейт, за которой по пятам следовала старая Хет, с грязной метлой в очередной раз вынырнула из-за угла на крошечный, немногим больше носового платка клочок земли, который она именовала своим передним двором. Он был совсем маленький; всякая тварь, способная делать скачки длиной в три фута, свободно могла пересечь его тремя такими скачками, но в этот миг, вероятно, по причине застилающего глаза и обманчивого тумана, там, казалось, неистово кишела жизнь, обширная до невероятия, как в капле воды под микроскопом. Но и теперь она не дрогнула, крепко сжимая метлу и, видимо, вдохновляемая некоей возвышенной верой в свою неуязвимость, устремилась вслед за мулом с болтающимся недоуздком, а мул все еще пребывал в процессе этого недвижно-яростного и призрачного исчезновения в тумане, оставляя за собой мечущиеся и разбегающиеся тени девяти домашних птиц, словно девять клочков белой бумаги на ветру, в затихающих звуках, похожих на вой автомобильного рожка, и мужчину, который отчаянно скакал и увертывался. Мужчина этот и был Сноупс; тоже мокрый от сырости, лицо обезумевшее, рот разинут в хриплом крике, щеки сползли вниз, словно табачная жвачка, осевшая за долгие годы, и он кричит:
- Бог свидетель миссис Хейт! Я сделал все, что в моих силах!
Но она даже взглядом его не удостоила.
- Поймайте вон того здоровенного, с недоуздком, - сказала она холодно, с легкой одышкой. - Чтоб духу его здесь не было.
- Само собой! - завопил Сноупс. - Только обождите малость, дайте им успокоиться. Только не спугните их.
- Осторожней! - крикнула старая Хет. - Он снова сюда скачет!
- Несите веревку, - сказала миссис Хейт, опять уже на бегу.
Сноупс в ярости поглядел на старую Хет.
- Да где я ее возьму, эту веревку? - заорал он.
- Да в подполе! - заорала старая Хет, которая тоже не зевала. - Бегите с той стороны, наперехват.
Они с миссис Хейт снова свернули за угол в самое время, чтобы увидеть, как мул с недоуздком опять плыл на облаке кур, которых вновь настиг все там же, потому что они пробежали под домом по прямой, тогда как он бежал по окружности. Свернув в очередной раз за угол, они снова очутились на заднем дворе.
- Разрази меня бог! - крикнула старая Хет. - Он сейчас корову залягает!
Мул, наконец, остановился, и они его догнали. Собственно говоря, из-за угла они прямиком угодили в самую эту живую картину. Корова уже выскочила из коровника на середину двора. Теперь они с мулом стояли нос к носу, в нескольких шагах друг от друга. Неподвижные, пригнув головы и растопырив передние ноги, они словно составляли две симметричные части единого орнамента, который охотно купил бы всякий любитель буколики, а ребенок выудил бы из хлама, наигрался, поставил рядом и позабыл; голова и плечи Сноупса торчали теперь из подпола, где крышка была откинута и рядом все еще стояло ведро с угольями, а Сноупс торчал, будто зарытый в землю по плечи, как вдова, которую по испано-индейско-американскому обычаю хоронят вместе с мужем. Но опять же все это произошло во мгновение ока. Слишком быстро даже для живой картины; такие вещи даже память не может точно запечатлеть. И вот уже человек, корова и мул снова один за другим исчезли за углом, Сноупс мчался впереди, волоча веревку, за ним скакала корова, задрав хвост, прямой и слегка наклоненный, как древко флага на корме корабля. Миссис Хейт и старая Хет тоже бежали мимо открытого, зияющего подпола, где по вдовьему состоянию хозяйки грудами копился всякий хлам пустые ящики на растопку, старые газеты, поломанная мебель и прочее добро, которое ни одна женщина нипочем не выбросит; а еще там была куча угля и смолистых сосновых поленьев, - бежали, и снова повернули за угол, и увидели, как Сноупс, корова и мул, все трое, уже исчезали в облаке обезумевших, вездесущих кур, которые снова пробежали под домом и поспели в самое время. А они бежали, миссис Хейт все в том же суровом, непроницаемом молчании, а старая Хет по-детски удивленная, живая и радостная. Но, когда они опять очутились перед домом, там уже не было никого, кроме Сноупса. Он лежал на животе, пытаясь привстать на растопыренных руках, пиджак при падении завернулся ему на голову, и из-под него выглядывало его лицо с отвисшей челюстью в исступленной безмятежности, словно карикатура на упавшую монахиню.
- Где они? - крикнула Сноупсу старая Хет. Он не ответил. - Догоняют? крикнула она. - Они опять на заднем дворе!
Да, они и впрямь уже были там. Корова, видать, хотела вернуться в коровник, но поняла, надо думать, что взяла слишком большой разгон и, позабыв всякий страх, вдруг круто повернула назад. Только этого они не видели и мула не видели тоже, он уже свернул, чтоб не налететь на корову, и они услышали только треск и грохот, когда мул поворотил, споткнулся о крышку подпола и поскакал дальше. Когда они подоспели, мула уже не было. И ведра с угольями тоже не было, но они этого не заметили; только корова стояла посреди двора, там же, где и раньше, неподвижная, шумно дыша, растопырив ноги и пригнув голову, словно ребенок вернулся и убрал одну из своих брошенных игрушек. Они побежали дальше. Миссис Хейт теперь бежала тяжело, хватая ртом воздух, лицо у нее было цвета мастики, и одной рукой она держалась за грудь. Они обе уже выдохлись и теперь бежали так медленно, что мул, огибая дом по третьему разу, нагнал их сзади и перепрыгнул через них, не сбавляя прыти, только грянул короткий, дробный, дьявольский грохот копыт, как насмешливый окрик, повеяло едким запахом пота, резко и отрывисто, и он исчез. Но они упрямо свернули за угол в самое время, когда ему удалось все-таки окончательно исчезнуть в тумане; они услышали, как стук его копыт, отрывистый, дробный, словно короткая издевка, прокатился по булыжной мостовой и замер вдали.
- Ну-с, - сказала старая Хет, остановившись. Она тяжело дышала, сияя радостью. - Тише, друзья мои! Кажется, мы... - И тут она словно окаменела; потом медленно повернула голову, повела носом, широко раздувая ноздри; вероятно, на миг она снова увидела открытый подпол и приступку, на которой, когда они в последний раз пробегали мимо, ведра с угольями уже не было. - Мать честная, да ведь гарью пахнет! - сказала она. - Беги в дом, детка, хватай деньги.
Еще и десяти утра не было. А к полудню дом сгорел дотла. Сноупса в те времена заставали в лавке для фермеров; и в тот день многие постарались его там застать. Ему рассказали, что, когда подоспела пожарная машина и собралась толпа, миссис Хейт, за которой следовала старая Хет с бумажной сумкой в одной руке и портретом мистера Хейта в другой, вышла из дому, прихватив зонтик и накинув на себя новое коричневое, пальто, выписанное по почте, в одном кармане которого была банка из-под компота, набитая аккуратно свернутыми кредитками, а в другом - тяжелый никелированный револьвер, перешла через улицу к соседскому дому, где с тех пор и сидела на веранде в качалке, а рядом, в другой качалке, сидела старая Хет, и обе все время раскачивались, и миссис Хейт сурово, непроницаемо смотрела, как бесчинствуют пожарные, расшвыривая по улице ее посуду, мебель и постельное белье.
- А мне что за дело? - сказал Сноупс. - Ведь не я поставил это ведро с раскаленными угольями там, где невесть кто сшиб его прямо в подпол.
