Болеслав Прус - Приключение Стася
* * *
В эту тяжелую минуту мельница снова решила прийти ей на помощь, и в один прекрасный день внутри ее что-то лопнуло с оглушительным треском... Перепачканные в муке подручные мельника побледнели от страха, а сам Ставинский швырнул шапку оземь... Немедля остановили воду и стали раздумывать, что делать, обращаясь за советом ко всем, кто проезжал по плотине. Весь дом пришел в смятение. Батраки препирались на мосту, к соблазну проезжих; старик не пожелал обедать, клянясь всеми святыми, что, наверное, скоро помрет; а боровки, жившие под мельницей, видя, что никто им не подсыпает отрубей, верещали так, словно началось светопреставление.
В этой сумятице раз сто упоминалось имя кузнеца Шарака, и наконец один из батраков впряг лошадь в телегу и поехал по направлению к юроду Малгосю охватил страх, совсем как в тот день, когда она, простудившись, ждала фельдшера, который должен был поставить ей банки. Она причесалась, обула новые башмаки и побежала к мельнице, которая, насолив всем, как только могла, стояла, преспокойно развалясь над плотиной, и с довольным видом скалила зубы.
Стемнело, настала ночь, подул холодный ветер, и девушке пришлось отправиться к себе в светелку. Едва она улеглась, во дворе что-то затарахтело, и с мельницы донесся какой-то чужой голос "О, Иисусе!.." подумала Малгося, мигом оделась и ну доставать водку, да раздувать огонь, да разогревать колбасу с подливкой. За пятнадцать минут было готово все, чего разоспавшаяся служанка не сделала бы и за час.
Тем временем кузнец осмотрел мельницу, словно бабка недужного, и пошел со Ставинским в хату. Уже в сенях на него повеяло благоуханием жаркого; кузнец ухмыльнулся, - так ему было приятно, что мельник уважает его и до полуночи поджидает с ужином. Однако он был весьма удивлен, увидев в горнице прекрасно накрытый стол, на нем дымящееся блюдо и два стула один против другого, а хозяйки - ни следа!
Озабоченный мельник выпил с ним водки, потчевал его, ел и сам, но все молчком, как это было в его обыкновении... Наконец, уже после ужина, он крикнул:
- Малгось!.. Как бы это на мельнице постлать... ну там подушку и попону: пан кузнец будет у нас ночевать.
Появилась Малгося, красная до того, что самой было стыдно. Досадуя на себя, она, потупив взгляд, теребила краешек фартука. Но когда, решившись посмотреть, девушка увидела молодое, веселое лицо кузнеца и его глаза, блестевшие из-под черных бровей, она прыснула со смеху и убежала в сени отдать распоряжение служанке. Смеялся и кузнец, сам не зная чему, а все еще расстроенный Ставинский пробормотал под нос:
- Ну как есть коза!.. Редко она видит людей, оттого и смешлива... Глупа еще, всего-то восемнадцать сравнялось...
На другой день, чуть свет, Шарак взялся за работу, но не успел он соорудить наковальню и приладить у очага мехи, как ему уже подали завтрак. Первый раз в жизни сам Ставинский признал, что дочь его хорошая хозяйка и умеет позаботиться о гостях. Но не могло не тронуться сердце старого мельника, когда он увидел, как тревожится Малгося о мельнице, как часто туда забегает и обо всем расспрашивает Шарака. Уже меньше нравилось ему, что кузнец во время работы болтает или показывает всевозможные фокусы, вроде того, что хватает голыми руками раскаленное добела железо. Однако старик помалкивал, видя, что работа так и горит в руках мастера и что хоть он и не прочь немного потрепать языком, зато как начнет ковать, так земля стонет...
Починка продолжалась несколько дней. За это время кузнец и Мельникова дочь очень подружились; вечера они непременно проводили вместе и только вдвоем, так как Ставинский, успокоившись, снова занялся делами и на дочь меньше обращал внимания. И вот в последний вечер, сидя перед хатой на лавочке, молодая чета вела следующий разговор - правда, вполголоса, потому что так у них складней получалось.
- Так вы, пан Юзеф, живете не доезжая полмили до города, на горке? спросила девушка.
- Вот, вот!.. На этой самой. Это где идти к лугам да где загорожено плетнем и стоят деревца, - ответил кузнец.
- А какой огород там можно бы развести! Я бы сейчас посадила свеклу, картошку, фасоль да всякие цветики, будь это мое!
Кузнец опустил голову и промолчал.
- И хата у вас хороша. Это ведь та, где колодец с журавлем?
- Та самая. Да только где уж там она хороша. Некому о ней позаботиться...
- Приведись это мне, - заявила Малгося, - я бы выбелила ее хорошенько, окна убрала бы занавесками, поставила бы горшки с цветами, а в горнице повесила бы все, какие у меня есть, картинки... Почему бы вам так не сделать? Сразу стало б у вас куда веселей!..
Кузнец вздохнул.
- Эх, Малгося! - наконец заговорил он. - Жили бы мы с вами поближе, вы бы сейчас и приохотили меня и научили, как да что сделать!..
- Ох! Да я бы и сама все вам сделала, пока вы уходите в кузницу...
- А тут такая даль, - продолжал кузнец, беря девушку за палец, - что вы, верно, не захотите оставить старика?
Теперь уж промолчала Малгося.
- Страшное дело, до чего вы мне нравитесь, это я вам по справедливости говорю!.. Эхма!.. Теперь воротишься домой, так и места себе не найдешь... Да вам-то что до этого!.. Вам поди уже какой-нибудь управляющий приглянулся?..
- Да что вы, пан Юзеф, я-то знаю, чего вы стоите! - прикрикнула на него девушка, отворачиваясь. - И никаких управляющих у меня и в мыслях нет, а только...
Она снова умолкла, но теперь кузнец взял уже всю ее руку.
- А что, Малгося, - неожиданно спросил он, - пошли бы вы за меня?..
У нее дух захватило.
- Да я уж и не знаю!.. - ответила она.
В ту же минуту Шарак прижал ее к себе и поцеловал в полуоткрытые губы.
- Ну-у-у... Ну вас с такими шутками! - обиделась девушка, вырвалась из ею объятий и, убежав в хату, задвинула дверь засовом.
В эту ночь они оба не спали.
На другой день завинтили последние винты и открыли шлюзы. Поток воды с шумом хлынул на высохшие со скуки колеса, они поколебались и завертелись. Мельница отлично работала!..
Ставинский прикусил губу, чтобы не выдать своих чувств, но у него руки дрожали от радости. Он все осмотрел, отругал батраков, наконец пригласил кузнеца в хату для расчета и поставил бутылку меду.
Пока он выкладывал на стол новенькие бумажки, Шарак почесывал затылок и мрачно усмехался. Мельник, заметив это, спросил:
- Что, сынок, никак ты же и в обиде, что вытряхнул у меня из кармана двадцать три рубля?
- За такую починку мне бы надо с вас дочку потребовать, - шепнул Юзеф.
- Что?.. - вскинулся старик. - Так, может, девка тебе дороже денег?
- Дорого мне и то и это.
Ставинский пристально поглядел ему в глаза.
- Только сейчас я за ней денег не дам, это уж после моей смерти, сказал он.
- Мне-то дольше, чем вам, жить на свете! - ответил Шарак и поцеловал ему руку. - Без приданого вы девку не отдадите, а мне одному до того скучно, особенно как придет зима, что...
За открытым окном мелькнула голова Малгоси.
- А ну-ка поди сюда! - позвал ее отец.
- Не пойду я... - отнекивалась девушка, закрывая руками глаза. - Вы уж сами, отец, решайте!..
Ставинский покачал головой.
- Ай да кузнец!.. - сказал он. - Ну, вижу, не терял ты тут времени даром. Что ж, коли на то воля божья, отдам я тебе девку за то, что ты мастер хороший и знаю, что живешь в достатке... Но смотри не обижай мое дитя, а то этою я тебе не прощу...
Несколько недель спустя сыграли свадьбу Малгоси с кузнецом, причем изрядно поели, выпили и поплясали. По этому случаю помирились двое издавна враждовавших соседей, а перессорились четверо. Один из батраков Ставинского, слегка подвыпив, поклялся, что утопится с горя, и утешился лишь тем, что выпил еще основательней. А какой-то хозяин, давно уже давший зарок не пить водки, невзначай упал в пруд, за что и получил от своей супруги энергичное внушение. В день свадьбы кривоногий столяр, добивавшийся руки Малгоси, так же как и непрестанно ухмыляющийся владелец ветряка, наперебой рассказывали знакомым и незнакомым, что девушка-де с изъяном, а отец ее отдает деньги в рост и ворует из мешков зерно у людей, чем и отпугнул всех от своей мельницы. Покуда оба отвергнутых жениха уверяли, что никогда бы не женились на Мельниковой дочке, новобрачные уехали к себе в кузницу...
Тут Малгося свято выполнила данное кузнецу обещание: побелила хату, увила ее плющом, убрала внутри картинками и всевозможной утварью, а также развела прекрасный огород на горке, спускавшейся к лугу. Под ее присмотром увеличился достаток кузнеца, хата стала выглядеть, как шляхетская усадебка, а сам Шарак обзавелся новым кожаным фартуком таких гигантских размеров, что из него можно было выкроить двух порядочных варшавян, да еще кое-что осталось бы на варшавянку...
* * *
За этими делами в доме молодых незаметно прошел год. Весной прилетели аисты, поселились в старом гнезде на крыше гумна да как принялись курлыкать, так в конце концов и накурлыкали маленького Стася.
В этот день Шарак запер свою кузницу, а дед Ставинский без седла прискакал за милю с гаком и от переполнявших его чувств расплакался, увидев толстого, розового внука, у которою на ручках и на ножках было столько же ямочек, сколько косточек, что не мешало ему орать так, словно с него кожу сдирали.
