Вашингтон Ирвинг - Легенда об арабском астрологе
Макушку башни увенчивал шпиль; на этом шпиле была укреплена фигура мавританского всадника, который в одной руке держал щит, а в другой отвесно поднятое копье. Лицо всадника было обращено к городу, точно он охранял его и следил за порядком; но если на Гранаду двинется неприятель, всадник тотчас же повернется в нужную сторону и возьмет на изготовку копье, как бы собираясь пустить его в дело.
Чудесный талисман был наконец изготовлен, и Абен Абус стал нетерпеливо ожидать случая, который позволил бы испытать его необыкновенные свойства; теперь он столь же пламенно жаждал нашествия, как прежде - покоя. Его желания вскоре исполнились. Однажды - это произошло в ранний утренний час страж, приставленный охранять башню, прибежал с вестью, что бронзовый всадник повернулся лицом к Эльвирским горам и его копье направлено прямо на перевал Лопе.
- Пусть бьют в барабан и трубят в трубы, пусть зовут горожан к оружию, пусть вся Гранада будет поставлена на ноги! - приказал Абен Абус.
- О повелитель, - молвил астролог, - незачем тревожить твой город и звать к оружию воинов; мы не нуждаемся в силе, чтобы избавиться от врагов. Отпусти свиту, и поднимемся в нашу секретную горницу.
Престарелый Абен Абус поднялся по башенной лестнице, опираясь на руку еще более престарелого Ибрагима ибн Абу Аюба. Они отомкнули медную дверь и вошли. Окно, обращенное в сторону перевала Лопе, было открыто.
- В этом-то направлении, - заявил астролог, - и таится опасность; приблизься, о повелитель, и познай тайну стола.
Султан Абен Абус подошел к столу, на котором, словно на шахматной доске, были расставлены крошечные фигурки, резанные из дерева. Вдруг, к своему великому изумлению, он обнаружил, что они двигаются, будто живые. Гарцевали и выделывали курбеты кони, воины размахивали мечами и копьями, слышались глухие и слабые звуки барабанов и труб, звон оружия, ржанье боевых скакунов, причем все было не громче и не отчетливее, чем жужжание пчелы или мухи над ухом дремлющего в тени в знойный полуденный час.
- Заметь себе, о повелитель, - сказал астролог, - пред тобою свидетельство, что враги твои уже идут на тебя. Они сейчас вот в этих горах и должны пройти через перевал Лопе. Если желаешь посеять среди них панику и смятение, заставить их отступить без пролития крови, прикоснись к фигурам тупым концом магического копья; но если тебе больше по сердцу кровавая распря и побоище между ними, коснись его острием.
Лицо Абен Абуса стало мертвенно-бледным; дрожа от нетерпения, схватил он игрушечное копье, и его седая борода тряслась от овладевшего им ликования, когда он ковылял, направляясь к столу.
- Сын Абу Аюба! - вскричал он, хихикая. - Полагаю, что малая толика крови все же необходима.
С этими словами он рьяно взялся за дело: одни фигурки он колол острым концом магического копья, другие ударял его тупой стороною; иные из них тут же пали, иные, обратившись друг против друга, начали беспорядочное побоище.
Астрологу с величайшим трудом удалось остановить руку миролюбивейшего из государей и удержать его от поголовного истребления неприятеля; наконец он убедил султана покинуть башню и послать в горы, к перевалу Лопе, разведчиков.
Они вернулись с известием, что христианскому войску удалось проникнуть в самое сердце окрестных гор и оно было уже почти что в виду Гранады, но в его рядах возникли раздоры, и после кровавой братоубийственной сечи оно удалилось в свои пределы.
Испытав на деле замечательные свойства чудесного талисмана, Абен Абус был в восторге.
- Наконец-то, - повторял он, - я могу вести спокойную жизнь и держать врагов в своей власти. О премудрый сын Абу Аюба, чем же вознаградить тебя за столь великое благодеяние?
- Потребности старца, к тому же философа, нетрудно исчислить - они скромны: предоставь мне средства, чтобы обставить мою пещеру и превратить ее в более или менее сносную келью отшельника, - и большего мне не нужно.
- О, сколь благородна умеренность настоящего мудреца! - воскликнул Абен Абус, втайне довольный незначительностью просимого философом вознаграждения. Он позвал своего казначея и отдал ему приказание не ограничивать Ибрагима в расходах и отпускать ему столько денег, сколько понадобится для расширения и убранства его скромной кельи.
Астролог велел вырубить в скале анфилады комнат, и притом так, чтобы они соединялись с его астрологическим залом; он пожелал обставить эти покои роскошными турецкими диванами и завесить стены драгоценными шелками Дамаска. "Я стар, - говорил он, - я не могу томить свои кости на каменном ложе; что же касается сочащихся сыростью стен, то нужно же их прикрыть".
Сверх того, он выстроил бани, снабдив их всевозможными благовониями и ароматическими маслами, "ибо омовение, - сказал он, - необходимо, чтобы бороться со старостью и восстанавливать свежесть и гибкость истомленного умственными трудами тела".
Он велел, кроме того, повесить во вновь выстроенных покоях неисчислимые хрустальные и серебряные светильники, которые заправлялись ароматическим маслом, приготовленным согласно рецепту, найденному им в гробницах Египта. Оно было неугасимым и вечным и горело неярким и ровным светом, который, напоминая дневной, был вместе с тем мягче его. "Солнечный свет, - говорил он, - слишком резок и ярок для старческих глаз, тогда как порожденный светильником больше подходит для занятий философа".
Между тем казначей Абен Абуса начал ворчать из-за непомерности сумм, ежедневно расходуемых астрологом на отделку и украшение его кельи; в конце концов он отправился со своими жалобами к султану. Но раз царское слово дано, оно нерушимо. Абен Абус только пожал плечами.
- Мы должны запастись терпением, - сказал он, - старик задумал устроить жилище философа в соответствии с тем, что он видел внутри пирамид и среди гигантских развалин Египта; но всему бывает конец, - то же случится и с расходами по убранству его пещеры.
Султан был прав; келья была наконец отделана и обставлена; она представляла собою великолепный подземный дворец. Астролог заявил, что теперь ему уже ничего не потребуется, и, запершись у себя, провел трое суток в непрерывных трудах. После этого он снова пришел к казначею.
- Мне нужна еще одна вещь, - сказал он. - Дело идет о совершеннейшем пустяке, о том, что доставит мне развлечение в перерывах между моими занятиями.
- О премудрый мой Ибрагим, я имею султанское приказание снабжать тебя всем, что бы в твоем уединении тебе ни понадобилось; чего ты еще желаешь?
- Мне хотелось бы иметь нескольких танцовщиц.
- Танцовщиц! - повторил, как эхо, поверженный в изумление казначей.
- Да, танцовщиц, - ответил степенно мудрец, - пусть они будут молоды и приятны на вид, ибо лицезрение юности и красоты действует на стариков освежающе. Мне достаточно будет немногих, ибо я - философ, потребности мои невелики и удовлетворить их нетрудно.
Пока философ Ибрагим ибн Абу Аюб столь мудро проводил время у себя в келье, миролюбивый Абен Абус, сидя в башне, заочно предавался яростным битвам.
И действительно, разве не замечательное занятие для престарелого государя, и притом миролюбца, вести войны с такой поразительной легкостью, не выходя из собственной комнаты, и шутя рассеивать целые армии, точно дело шло о каких-нибудь мушиных роях!
Мало-помалу он настолько вошел во вкус этой забавы, что принялся даже задирать и оскорблять соседних монархов, стремясь вызвать их на войну, но, потерпев неоднократные поражения, они становились все более и более осторожными, и в конце концов среди них не осталось ни одного, кто бы отважился пойти походом на его земли. В течение многих месяцев бронзовый всадник неизменно пребывал в одном положении, а именно - с поднятым кверху копьем, и почтенный старый султан, тоскуя по привычной забаве, начал жаловаться на скуку и стал раздражителен.
Наконец настал вожделенный день: волшебный всадник круто повернулся на своем шпиле и, опустив копье, замер в том направлении, где высятся горы Гвадиса. Абен Абус торопливо поднялся на свою башню, но - увы! - магический стол оставался спокойным, воины сохраняли полную неподвижность. Озабоченный этой непостижимой загадкой, он выслал конный отряд с приказанием произвести разведку в горах. Разведчики возвратились через три дня.
- Мы обшарили все перевалы, все тропы, - сообщили они, - но нигде не шелохнулись ни один вражеский шлем, ни одно копье. Единственное, что мы обнаружили за время наших разъездов, - это христианская девушка редкостной красоты, спавшая в знойный полдень у родника, и эту девушку мы привезли с собою как пленницу.
- Девушку редкостной красоты! - воскликнул Абен Абус, и его глаза загорелись воодушевлением. - Пусть она немедленно предстанет пред наши очи!
В соответствии с приказанием красавицу немедленно привели пред его очи. Она была одета с той роскошью, какая господствовала среди испанских вестготов во времена арабского завоевания. Жемчуга ослепительной белизны были вплетены в ее черные как смоль косы, на ее лбу сверкали драгоценные украшения, соперничавшие с сиянием ее глаз. Через плечо была перекинута золотая цепь, на которой висела лира из чистого серебра, покоившаяся у нее на бедре.
