Виктор Гюго - Труженики моря
Старая ткачиха, часто проходившая по переулку, расположенному вдоль усадьбы «Смельчаки», заметила, что Жиллиат подолгу простаивает у садовой ограды в пустынном месте, где, казалось бы, ему нечего делать. Сообразила ли она, что присутствие этого человека указывает на то, что за стеной должна скрываться женщина; заметила ли невидимую нить, протянувшуюся от Жиллиата к Дерюшетте; сохранила ли в старости воспоминания о лучшей поре своей жизни, о том, что такое заря, – но только однажды, проходя мимо Жиллиата, занятого своим делом, она улыбнулась ему со всей лукавостью, на которую была еще способна, и прошамкала: «Ага, загорелось!»
Жиллиат был поражен, услыхав эти слова, и пробормотал с недоумением: «Загорелось?» Что она хотела этим сказать? Он машинально повторял слово весь день, но так его и не понял.
Как-то вечером он стоял у окна в Бю-де-ля-Рю и увидел несколько девушек, прибежавших к берегу моря, чтобы выкупаться. Они беззаботно стали плескаться в воде, в ста шагах от него. Тогда он с сердцем захлопнул окошко. Жиллиат почувствовал, что обнаженная женщина вызывает в нем трепет.
Песенка «Бонни-Денди» рождает эхо за холмом
Вблизи ограды сада Дерюшетты, в нише стены, густо заросшей пышной зеленью, Жиллиат провел почти все лето. Он сидел здесь, глубоко задумавшись. Ящерицы настолько привыкли к нему, что продолжали греться на солнце, застыв на камнях. Стояло роскошное лето. Лежа в траве, Жиллиат следил за бегущими облачками. Воздух был наполнен щебетанием птиц. Молодой человек сжимал голову обеими руками и спрашивал себя: «Почему она написала мое имя на снегу?» Изредка до него доносились порывы морского ветра. Время от времени из дальних каменоломен долетал звук трубы, возвещавший – прохожие должны держаться в стороне, потому что сейчас будет взорвана мина. Порт не был виден отсюда, но из-за деревьев проглядывались верхушки мачт. Над морем реяли чайки.
Жиллиат слышал как-то от своей матери, что женщины бывают влюблены в мужчин. В этом он нашел для себя ответ: «Ясно. Теперь я понял, Дерюшетта влюблена в меня!» Он чувствовал непонятную грусть и размышлял: «Но ведь она тоже думает обо мне, значит, все хорошо». Потом он вспоминал о том, что Дерюшетта богата, а он беден. Жиллиат находил, что пароход – гнусная выдумка. Он никогда не знал точно, какое сегодня число. Лежа, рассматривал черных жуков с желтыми брюшками и короткими крыльями, прячущихся с громким жужжаньем в расщелинах стены.
Как-то вечером Дерюшетта, собираясь лечь спать, подошла к окну, чтобы закрыть его. Ночь была темная. Внезапно девушка насторожилась. Из глубокой тьмы неслись звуки музыки. За холмом, где-то недалеко от Валльского замка, а может быть, и еще дальше, кто-то наигрывал мелодию на странном инструменте. Дерюшетта вслушалась и узнала свою любимую песенку «Бонни-Денди», исполняемую на волынке. Она не могла понять, в чем дело.
С тех пор музыка стала повторяться время от времени в те же часы, чаще всего в самые темные ночи. Дерюшетте это не нравилось.
«Я дядя-опекун, и нет мне в том отрады, чтоб под окном лились ночные серенады»
(Из неизданной комедии)
Прошло четыре года.
Дерюшетте шел двадцать первый, но она все еще не была замужем.
Кто-то сказал: упорная мысль – это буран. С каждым годом он врезается все глубже. Если попробовать вырвать его в первый год – он вырвет вместе с собой волосы; на второй – изранит кожу; на третий – раздробятся кости; на четвертый его можно вырвать только вместе с мозгом.
Для Жиллиата наступил этот четвертый год.
Он все еще не обменялся с Дерюшеттой ни единым словом, а продолжал мечтать о девушке втайне – вот и все.
Как-то раз случилось, что он, возвращаясь из Сен-Сампсона, увидел Дерюшетту и господина Летьерри. Они стояли у калитки своей усадьбы и разговаривали. Жиллиат осмелился приблизиться к ним. Он был убежден в том, что в тот момент, когда проходил мимо, Дерюшетта улыбнулась. В этом не было ничего невозможного.
Дерюшетта все еще время от времени слышала звуки волынки.
Господин Летьерри тоже слышал их. Он заметил, что музыка раздается под окнами Дерюшетты. Звуки ее были нежны, но показались ему опасными. Ночной воздыхатель – это не то, что нужно Летьерри. Он хотел выдать Дерюшетту замуж, когда придет время, когда этого захочет и она и он сам, выдать просто и открыто, без романов и музыки. Раздраженный, начал следить, и ему показалось, что увидел Жиллиата. Он почесал себе бороду – явный признак гнева – и проворчал: «Чего он дудит, дурак? Он любит Дерюшетту, это ясно. Напрасно теряешь время, дружище! Если тебе нравится Дерюшетта, ты должен обратиться ко мне, а не играть на дудочке».
Событие, которого давно все ожидали, свершилось. Пастор Жакмен Герод получил повышение, был назначен в порт Сен-Пьер и собирался покинуть Сен-Сампсон, как только приедет его заместитель.
Нового пастора ожидали со дня на день. Это был нормандец, Иов Эбенезер Кодре, в английском произношении – Коудрей.
О будущем священнике ходило много слухов, как лестных, так и нелестных. Говорили, что он молод и беден, но, несмотря на молодость, обладает большой ученостью и у него самые блестящие виды на будущее. Для тех, кто ожидает наследства, смерть родственников называется «видами на будущее». Он был племянником и наследником старого настоятеля какого-то монастыря. После смерти этого настоятеля должен был разбогатеть. Кодре происходил из знатной семьи, и сам он имел право на высокий титул. О его религиозных убеждениях отзывались по-разному. Он был суровым англиканцем, ненавидел фарисейство и мечтал о первобытной церкви.
Заслуженный успех всегда порождает ненависть
Дела господина Летьерри находились в то время в следующем положении: Дюранда оправдала все возложенные на нее надежды; Летьерри устранил долги, оплатил все счета и в Бремене, и в Сен-Мало. Он выплатил ипотечный долг, числившийся за домом при его покупке. Летьерри являлся обладателем капитала, приносившего прибыль, – Дюранды. Пароход давал теперь чистый доход в тысячу фунтов стерлингов, и прибыль эта продолжала расти. Собственно говоря, все его состояние заключалось в Дюранде. Но она была в то же время и состоянием всего острова. Так как перевозка скота считалась основной доходной статьей судна, для того чтобы облегчить погрузку и выгрузку быков, пришлось снять с парохода перила и подвешенные по бокам спасательные шлюпки. Возможно, это было неразумно, ведь теперь Дюранда имела только одну шлюпку, правда великолепную.
Со времени бегства Рантена прошло десять лет.
Процветание Дюранды, однако, все еще продолжало вызывать недоверие; на него смотрели как на чистую случайность. Положение Летьерри рассматривали в качестве исключительного случая, полагая, что ему просто повезло. Кто-то на одном из соседних островов попытался последовать примеру этого господина, но добиться ничего не смог. Попытка разорила дельцов. Летьерри говорил, что их машина была плохо сделана, но с ним не соглашались и качали головой. Всякое новшество всегда вызывает всеобщее недовольство, поэтому малейшая ошибка влечет за собой злорадство. Один из коммерческих тузов Нормандского архипелага, банкир Жож, живущий в Париже, на предложение принять участие в постройке пароходов ответил: «Вы предлагаете мне бросить деньги на ветер. Не могу же я превращать золото в дым».
Зато парусные суда он строил охотно. Моряки упорно отдавали им предпочтение, не признавая паровой машины. Существование Дюранды на Гернзее было свершившимся фактом, но не служило поводом для признания пара. Такова сила противодействия всякому прогрессу. Многие говорили Летьерри: «Ну что ж, ваше дело хорошее, но никто не последует вашему примеру». Вместо того чтобы вдохновить, его пример отпугивал. Никто не рисковал создать вторую Дюранду.
Счастье путешественника, замеченного рыбаком
В течение нескольких дней над морем висел непроницаемый туман. После этого разыгралась сильная буря. Но, несмотря на шквал, почтовое судно «Кашмир» благополучно прибыло из Англии. Оно вошло в порт Сен-Пьер с первыми лучами солнца, в ту минуту, когда во дворе замка Корнэ раздался обычный пушечный выстрел. Небо прояснилось. Все знали, что на «Кашмире» должен был прибыть новый пастор Сен-Сампсона. Вскоре после прибытия «Кашмира» распространился слух, что корабль подобрал ночью шлюпку, в которой находился экипаж какого-то судна, потерпевшего крушение.
В эту ночь, когда улегся ветер, Жиллиат отправился на рыбную ловлю, не думая о том, что происходит в открытом море.
Возвращаясь часа в два дня, во время прилива, при ярком солнечном свете, и проезжая мимо утеса «Бычий Рог» по направлению к бухте, расположенной возле Бю-де-ля-Рю, он увидел на камнях какую-то тень. Ее не мог отбрасывать один из выступов утеса. Жиллиат подъехал ближе и увидал, что в кресле Гильд-Гольм-Ур сидит человек. Море уже порядочно поднялось, волны окружили скалу, и перебраться на берег теперь было невозможно. Жиллиат стал делать знаки – человек оставался неподвижным. Жиллиат приблизился. Человек спал.
