Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией
Лицо мое запылало от бешенства, словно но нему полоснули плеткой. У меня бы просто язык не повернулся произнести это, тем более в такую минуту, когда я вообще ни о чем постороннем и думать-то не мог. Воображение разыгралось и рисовало мне злачные места ночного Парижа, а она все испортила этим Донатом.
Я обтер губы и заявил, стараясь держаться как можно развязнее:
- Почему же ты не кинулась туда и не выгнала ею в три шеи?
- Кого? -переспросила она.
- Кого-кого, Доната!
Полумаешь, что за птица. Нечего с ним миндальничать. Если он бил меня. а не собаку. как она сказала, почему же она не кинулась туда и не срезала его: "Вы уволены.
убирайтесь!"
Или еще как-нибудь. Ей лучше знать, как такие вещи делаются.
- Не могла.
- Это почему же?
- Ничего-то ты не знаешь!
В Хоенгёрзе эта отговорка была самой ходовой. Мол, не знаешь, не суйся.
И впрямь, что я знал?
Разве я знал, что и Амелия, и ее мать боятся Доната как огня? Что он однажды ночью пробрался в одних носках в комнату матери и рылся у нее в комоде-искал русские письма? И что Амелия застала его за этим занятием? Ничегошеньки я обо всем этом не знал!
- Мама ни о чем не догадалась. Да она и не хочет догадываться. Поэтому я взяла письма, обвязала их бечевкой и бросила в пруд. Ведь это я сделала, к твоему сведению.
Так это она сделала.
Ну и перепугалась же она потом, когда письма всплыли! Тогда-то мы с ней и познакомились.
- В те дни он уже был уверен, что завладеет имением.
- Кто "он"?!
- Господи, да Донат же!
Дело в том, что Донат знал толк в хозяйстве и заправлял всем в имении; в его дела давно никто не вмешивался, в том числе и Карла фон Камеке.
- Мне кажется, что маму он совсем зажал в кулак.
Вон оно что. А тут еще такой случай!
- Мы обе чудом не попали в гестапо.
Она засмеялась. На их счастье, в дело вмешался отец. Но самое забавное:
- Письма-то были вовсе не коммунистические. А просто любовные. Ничего такого в них не было.
Я кивнул и вспомнил намеки своей матери по поводу этих писем.
- А что, коммунисты и большевики...
Это, наверное, одно и то же? - хотелось мне выяснить напоследок.
- Да, - ответила она, но думав. - Пожалуй, да.
- Почему же он идет в загон и избивает пса?
Вопрос не из легких. Она прислонилась затылком к старой каменной ограде и вздохнула. Потом этот быстрый смущенный взгляд искоса. Ей явно хотелось, чтобы я сам догадался. Но я не догадался.
Не нравилось мне все это. И я заклокотал:
- Кто вообще главный в имении? Ты или он?
Но она лишь тоскливо подняла глаза к небу. Если гак пойдет и дальше, подумал я, Донат в конце концов меня самого запрет в за1 оне, а Амелия будет ночью тайком приносить мне тарелку супа.
- Размазня.
Иначе и не назовешь.
Она вздрогнула и выпрямилась во весь рост.
- Ты и впрямь этого хочешь?
- Чего?
- Чтобы я была госпожой?
А почему бы и нет? Она сама себе госпожа и принадлежит только мне, и мы ни от кого не зависим.
Она прочла мои мысли по глазам.
- Ты еще совсем птенец! И, с улыбкой отступив на шаг, стала в позу п промолвила: - Проявите же широту. Дона г. дайте матери этого молодо! о человека мешок картошки. Донат, удались ли нынешний год пропашные? О, все уже подсчитано! Донат, велите заложить коляску, я хочу прокатиться. С Юргеном Зибушем. В лиственничный лес. Нет, не иод вечер, а в полдень!
Вот беда-то, мне было совсем не смешно.
Не доходил до меня этот юмор.
- Что я. недостоин тебя, что ли? - спросил я.
- А дальше что? спросила она.
Но понял я ее вопрос, к сожалению, лишь намного позже. Слишком поздно я его понял
А в тот раз я не понял ни слова и смотрел на нее как на глупую, к тому же еще и вздорную девчонку, которой хочется настоящей любви, но только тайком.
- Баранья моя башка! - воскликнул я и хлопнул себя ладонью по лбу.
Она поглядела на меня долгим взглядом, но прочла в моих глазах одно лишь глубокое презрение. Тогда она пожала плечами и повернулась уйти. Я, естественно, и пальцем не шевельнул, чтобы ее удержать.
Пусть себе сидит в замке, прислушивается к собачьему вою и дрожит от страха, раз уж такая пугливая. И я разражаюсь язвительным смехом и ору ей вслед во все горло:
- Худосочная кляча!
Только и всего.
21
Было такое ясное прохладное утро, когда легкий дымок вяло обтекает трубу-нет ветерка. чтобы подхватить eго и унести с собой, а солнце где-то там, за сосновым бором, как раз собирается взойти, и ни звука не доносится с той стороны, где Берлин, а всю ночь оттуда слышался грохот: в общем. земля и небо были объяты покоем, когда мои враги встретились, тихонько переговорили друг с другом и, лениво зевнув, послали за мной приказчика. И вот он- вес еще в унылой зеленой шляпе без кисточки - вошел к нам и спросил:
- Ты что, колокола не слышал?
Мне думается, приказчик сроду не посещал на дому тех, кто пропустил мимо ушей звук колокола, да при этом еще и в списке не числился. С тех пор как меня отставили от овец, я руководствовался правилом: при неясной обстановке все в укрытие.
Но оказалось, что с сегодняшнего дня я уже числился в списке, а кормовое зерно ждет выгрузки. И зерна много. Так что, если через десять минут меня на скотном дворе не будет, нам придется завтра же искать лру1 ое жилье. Барак нужен для беженцев.
Для работящих беженцев, у которых и сыновья, и дочери тоже работящие, и им всем нужен кров над головой.
Я пошел.
Перед хранилищем стояли два прицепа, доверху груженные мешками но семьдесят пять килограммов в каждом, а впереди тарахтел мотором трактор нашего соседа.
В дверях второго -этажа стоял приказчик и ждал... А до него было восемнадцать крутых ступенек. Когда я тащил по ним первый мешок, мысли мои кружились вокруг Каро, овчарки, которую избили ни за что ни про что. На втором мешке я понял, что нас всерьез собираются выбросить на улицу, а наше нищенское жилище с трухлявыми рамами и прожорливой печкой всетаки кров. На третьем мешке, который я еще без особого труда донес до верха и высыпал, как и первые, к зернодробилке, я услышал голос соседа, спрашивавшего у приказчика, когда приезжать за пустыми прицепами.
- Приезжать?! - ехидно переспросил тот. - Здесь подожди, мигом разгрузит. - Мол, и двигатель отключать не стоит-минутное дело.
- Раз-и готово! - добавил он. - Раз и готово!
Приказчик спустился вниз, а трактор взял на себя роль подгонялы. Он тарахтел так, словно сгорал от нетерпения. Его тарахтенье гнало меня вверх по лестнице, а мощный мотор, казалось, все наращивал и наращивал обороты, так что, когда я на седьмом мешке рухнул на колени, а мешок всей своей тяжестью прижал мою голову к ступеньке, грохот мотора отдавался у меня в мозгу с такой силой, что я поднялся на ноги и втащил проклятый мешок наверх.
Я уперся руками в пол, но встать не смог, и кровь хлынула носом: я задыхался, воздуху не хватало, а он все гремел и гремел в ушах. Мешки были толстые и неповоротливые, как свиньи, и с каждой секундой становились все больше и тяжелее. Спустившись, я увидел, что ни соседа, ни приказчика внизу нет. Но трактор все тарахтел.
А это означало, что они где-то неподалеку.
Я взвалил на спину очередной мешок, но уже на девятой ступеньке свалился под его тяжестью. Не годился я для этой работы.
Лежал под мешком и не шевелился. Если бы он не давил, я бы так и не встал. Тяжело дыша, я лежал и представлял себе, как вытащу прежнюю шляпу приказчика из сортира, прямо как есть напялю себе на голову и встану в дверях в верху лестницы. Пусть он тогда появится на дворе в своем шутовском колпаке. Я его выставлю отсюда, с позором погоню до нашего дома и заставлю переложить печь, чтоб топилась как следует, натереть ворованную свеклу и выжать сок, сварить сироп, напилить дров и сшить мне длинные брюки, причем все по-быстрому.
Но мечта оставалась мечтой. А мечтатель все лежал, придавленный мешком. Тяжелым мешком, набитым бесчисленными зернами, которым было все равно, что я задыхаюсь под ними-наружу выглядывала лишь одна ноздря. Мечтатель при последнем издыхании.
Но мечта помигает выжить. Мешок вдруг сам собой приподнялся, я смог дышать и двигаться. И, только встав на ноги и утерев кровь под носом, я понял, какая волшебная сила спасла меня. Хильнср! Ахим Хильнер. у которого спина как у вола, - тот самый кошкодав. Он нес мешок, как пуховую подушку.
Вернувшись и увидев, в каком я состоянии, он предложил:
- Расскажи-ка мне кое-что, а я тебе за это подсоблю.
И тут же бегом спустился по лестнице, схватил с прицепа мешок и поволок его наверх. Услуга за услугу: он бы мигом все перетаскал, а я бы быстренько рассказал ему кое-что. А именно: как было дело с Амелией.
- Ведь было же, красавчик! Бледная поганка липнет к тебе, как муха к меду. Не слепой, вижу!
Сегодня удары сыпались один за другим.
Я бы убил его за эти слова - но чем? И где взять силы?
А он уже тащил наверх второй мешок до того разохотился, до того был уверен в успехе.
