Вишну Кхандекар - Король Яяти
— Как было бы прекрасно, если бы ты уезжал в обитель богов с молодой женой!
Кача улыбнулся и ответил:
— Совершенное счастье недоступно смертным, но в этом-то и прелесть жизни.
Возможно, это справедливо для мудреца, но мне понятней то, что говорят поэты о любовных муках. Я обливалась слезами, когда читала о страданиях влюбленных, которых разлучила судьба.
— Не лучше ли, — спросила я, — вообще не знать любви?
— О нет, — возразил Кача, — одна только любовь дарует нам способность объять душу другого.
Каче было пора собираться в путь, Прощаясь, он признался:
— Милая принцесса, не нужно огорчаться из-за того, что не познал я счастья в любви. Моя в том вина, я не сумел любить самозабвенно, но все же я испытал это чувство. Теперь я до конца жизни не забуду, что такое любовь. Принцесса, Деваяни ваша подруга, поэтому вы знаете — она упряма, вспыльчива, тщеславна, Я это знаю тоже. Но не в том ли великое чудо любви, что она нас учит, все видя, ничего не замечать. Любовь открывает в человеке иное зрение, и Деваяни я вижу новыми, любовью мне дарованными глазами. Что поделаешь? Как ни возвышенна любовь, но она не выше долга, ибо долг связует мир узами праведности. Если случится Деваяни распахнуть свое сердце перед вами, принцесса, скажите ей: Кача предан своему долгу, но Деваяни вечно пребудет в его сердце.
Великий боже! Ведь Кача все мне объяснил. Почему же я так долго блуждала впотьмах, неужели я нарочно старалась не видеть света? Но вот я вспомнила прощальные слова Качи и как прозрела! Я знаю, что мне нужно делать!
Я кинулась к дверям в тот самый миг, когда они распахнулись перед матерью. Я радостно приникла к ней со словами:
— Скорей скажи отцу, чтоб он велел собирать меня в дорогу, Шармишта готова пойти в служанки к Деваяни!
…Не стану скрывать: мое сердце дрогнуло, когда я в первый раз переступила порог хастинапурского дворца. Однако я оправилась и приступила к исполнению моих новых обязанностей.
Деваяни вступила в покои королевы-матери. Я скромно следовала за ней.
— Деваяни, дочь моя!
После объятий и поцелуев, когда королева-мать усадила Деваяни рядом с собой, она обратила внимание и на меня.
— Мне приятно, Деваяни, что твоя подруга так же прекрасна, как ты!
Я опустила глаза.
— Матушка, — надменно вздернула подбородок Деваяни. — Ваша догадка верна лишь отчасти. Это принцесса Шармишта. Но здесь она не принцесса и, уж конечно, не моя подруга. Шармишта прислуживает мне.
— Я что-то не пойму, Деваяни…
— Его высочество может рассказать вам о могуществе моего отца…
— Постой, Деваяни. Мой августейший супруг был могущественным королем, прославившимся своими победами. Кшатрий по касте, великий воитель Нахуша не допустил бы, чтобы в его дворце с принцессой из касты кшатриев обращались как с прислугой. Я тоже считаю это недостойным хастинапурского двора!
— Но я сама буду решать, кто мне прислуживает!
Так я послужила поводом для первой стычки между свекровью и невесткой.
Стычки следовали одна за другой. Деваяни росла балованным и своевольным ребенком и даже, когда подросла, ни в чем не знала отказа. Быть может, королева-мать тоже не привыкла, чтобы перечили ее воле. Свекровь с невесткой были подобны двум грозовым тучам — стоило им сблизиться, как тотчас ударяла молния. Зачем только судьба свела их под одной крышей?
Как ни странно, их постоянная война помогла мне освоиться на новом месте. Я сильно тосковала без матери, без ее нежных рук и негромкого голоса. Чуть ли не после каждой ссоры с Деваяни королева призывала меня в свои покои и всячески старалась обласкать. То ли делала она это, чтобы досадить Деваяни, то ли желала напомнить придворным, что я принцесса и одной с ней касты — не знаю. Знаю только, что мне становилось чуть полегче. Пусть даже королева выказывала чувства, которых не испытывала на самом деле, пусть это был обман, но разве обман не помогает нам переносить тяготы жизни?
Но тут произошла престранная история.
В один прекрасный день в Хастинапуру явился известный предсказатель. Узнав об этом, Деваяни немедленно потребовала, чтобы за ним послали.
Королева тоже пожелала видеть предсказателя и велела мне быть в ее покоях, когда он явится.
Посмотрев ладонь Деваяни, предсказатель объявил, что года не пройдет, как она родит сына.
Деваяни так и зарделась от радости, королева тоже была счастлива, но вдруг ей пришло в голову узнать и мое будущее.
Она усадила меня перед собой и приказала предсказателю посмотреть мою ладонь.
Мне оставалось только подчиниться.
Предсказатель долго молчал, изучая линии моей ладони.
— Линии не предвещают счастья, — тихо проговорил он наконец.
Он посмотрел на меня, опять на мою ладонь.
— Линии предвещают много горя, но когда родится сын…
Деваяни громко расхохоталась.
— Сын у моей служанки? И что же, он будет принцем, да?
Предсказатель вспыхнул — такие люди не выносят насмешек над их искусством.
— Простите меня, ваше высочество. Возможно, я глуп и многого не понимаю. Но я владею знанием, которое раскрывает передо мной будущее. Будущее этой особы ясно начертано на ее ладони. Я знаю, что говорю: ее сын унаследует престол.
Деваяни уже не смеялась, когда, резко встав с подушек, бросила предсказателю:
— О каком престоле речь? Взгляни внимательней на ее руку — может быть, ее сын унаследует шкуру издохшего льва?
Я не выдержала и, вырвав руку, бросилась вон, чтобы никто не услышал моих рыданий.
Зато ночью я наплакалась всласть. Какая девушка не мечтает о замужестве, о детях? Где та девушка, которая не металась ночами в постели, разгоряченная попытками вообразить того, кто станет ее суженым?
Разве не снились и мне эти сладкие сны? Пеплом развеялись они, когда я решила ехать в Хастинапуру.
Согласившись прислуживать Деваяни, я стала ее рабыней. Нужно ли сомневаться, что Деваяни никогда не даст мне позволения выйти замуж? А коль не быть мне ничьей женой, то и сына у меня не будет — сына, которому суждено наследовать престол… Я же прислуга! Но предсказатель так рассердился, когда ему не поверили… Как можно увидеть будущее в линиях руки? Все это сказки. А если и не сказки, что толку мне об этом думать!
Как слабенький росток пробивает себе путь к солнцу через тяжкую могильную плиту, так прорастали слова предсказателя в моей душе. Шармишта, которая не уронила ни слезинки, прощаясь с отцом и матерью, плачет теперь в глухом одиночестве хастинапурского дворца. Хорошо, что не видят мои родители меня сейчас…
О, день отъезда! Впервые мне предстояло покинуть дворец, в котором я прожила всю жизнь. Отец стоял прямой и неподвижный — как гора. Я опустила глаза и подошла к его благословению — и вдруг отец рухнул и простерся у моих ног! В растерянности я сначала отпрянула, потом хотела поднять отца… Отец сам встал и, молитвенно соединив ладони, сказал:
— Дочь моя милая, я недостоин знаков твоей преданности. Теперь я вижу в тебе не дочь, но мать. О матушка, мы, твои дети покорные, молим тебя благословить нас!
Во мне все задрожало.
— Отец, — спросила я, — будь я не дочерью твоей, а сыном, который готовится к битве, какие чувства ты бы испытывал?
— Я бы гордился сыном!
— Тогда гордись мной! Я, твоя Шама, отправляюсь в поход. Благослови меня, отец!
Отец послал со мной в Хастинапуру моих служанок, которые относились ко мне по-прежнему, как к принцессе. Собственно, так относились ко мне все при хастинапурском дворе. Меня никто не пытался там унизить, я никому не прислуживала. Одной только Деваяни. Когда же я освобождалась от ее поручений, мне было нечего делать и нечем занять себя. Часы тянулись томительно и тоскливо, я изнывала от пустоты. В конце концов я нашла себе занятие: я с детства любила рисовать. Теперь я отыскала кисти, краски, доски и отдалась живописи.
Не знаю, хороши ли были мои рисунки, но радости они мне доставляли много. Я могла подолгу бродить по дворцовому парку, запечатлевая кистью пугливую красоту оленей, яркость павлиньего оперенья, змеиную гибкость лебединых шей. А как пышно наряжала себя земля изобилием цветов, лиан, деревьев! Всякий раз неповторимы были восходы и закаты, весенние лунные ночи, темнеющее серебро реки под дождем, ровная зелень осенних полей, узоры обнаженных ветвей на фоне чистой зимней синевы.
Живопись вновь пробудила мою душу. Я вновь прозрела к многообразной красоте жизни и понемногу начинала понимать ранее скрытое от меня. Сама суть жизни заключена в мимолетности ее проявлений.
С королем Яяти мне почти не случалось встречаться. С первого же дня Деваяни постаралась устроить так, чтобы я не попадалась королю на глаза. Причину легко было угадать: король испытывал неловкость в моем присутствии и явно избегал моих услуг. Когда он видел меня с подносом в руках, то с неудовольствием спрашивал, куда девалась челядь, и посылал меня за слугами.
