Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)
Не подумайте, что я рисуюсь своим смирением перед судьбой. Просто надежда на спасение так живуча в людях, что, несмотря на очевидную опасность, я не мог поверить в неминуемость нашей гибели. Разум твердил мне, что мы обречены, тело этому не верило. Подполковник подошел к пилоту и стал вместе с ним пристально вглядываться в желтеющий океан. Я видел, как он про
(84)
тянул руку. Самолет лег на крыло. Подполковник обернулся к нам, и его лицо, до этого мгновения совершенно бесстрастное, теперь просияло.
-- Островок,-- сказал он.
-- На нем довольно места для посадки? -- спросил губернатор.
-- Пожалуй...
И спустя несколько мгновении подтвердил:
-- Да, безусловно... Идите на посадку, Боэк. Через пять минут мы сели на песчаную отмель--по-видимому, все, что осталось от дельты,-- и пилот так ловко сманеврировал, а может, ему просто повезло, что самолет застрял, вклинившись между двумя пальмами, и это защищало его от ударов ветра. А ветер бушевал с такой силой, что выйти из самолета было невозможно. Да и зачем? Куда идти? Справа и слева сотня метров мокрого песка, впереди и позади океан. Нам удалось лишь отсрочить гибель, отвратить ее полностью могло только чудо.
В этом почти безвыходном положении я был восхищен самообладанием нашей спутницы. Она держалась не только мужественно, но спокойно и весело.
-- Кто хочет есть? -- спросила она.-- Я захватила с собой сэндвичи и фрукты.
Пилот, который вышел к нам из своей кабины, заметил, что продукты лучше поберечь, потому что одному богу известно, когда и как мы отсюда выберемся. Он еще раз попытался сообщить по радио о нашем местонахождении, но не получил никакого ответа. Я взглянул на часы. Было одиннадцать утра.
К полудню ветер немного утих. Наши пальмы держались молодцом. Губернатор задремал. Меня тоже клонило в сон от усталости. Я закрыл глаза, но сразу же невольно открыл их от странного ощущения, будто меня обдало вдруг жаркой волной. И тут я перехватил взгляд, которым обменялись подполковник и Жизель, стоявшие в нескольких метрах друг от друга. В выражении их лиц была такая нежность, такое самозабвение, что сомнений не оставалось: они были любовниками. Это подозрение мелькнуло у меня еще накануне вечером, сам не знаю почему,--держались они безупречно. Я вновь поспешил закрыть глаза, усталость одолела меня, и я уснул.
(85)
Меня разбудил шквальный порыв ветра, с чудовищной силой рванувший самолет. Мне показалось, что наша шаткая опора не выдержала.
-- Что происходит? -- спросил я.
-- Ураган усилился, и вода прибывает--сказал пилот не без горечи.-- На этот раз надежды нет, мсье. Через час море затопит отмель, а с нею... и нас.
Он укоризненно, а может быть, даже и озлобленно, взглянул на губернатора и добавил:
-- Я бретонец и верю в бога... Я буду молиться. Накануне Дюга рассказывал мне, что губернатор -- антиклерикал в силу политической традиции, тем не менее покровительствовал миссионерам, оказывавшим ему большие услуги. Теперь на лице Буссара не выразилось ни намерения помешать пилоту, ни желания последовать его примеру. В эту минуту раздался треск: порыв ветра расщепил пальму, росшую слева. Наши минуты были сочтены. И вот тут-то Жизель без кровинки в лице в каком-то безотчетном порыве страсти бросилась к молодому подполковнику:
-- Раз мы обречены,--сказала она,--я хочу умереть в твоих объятиях.
И, повернувшись к мужу, добавила:
-- Простите меня, Эрик... Я старалась, как могла, уберечь вас от этого горя до тех пор, пока... Но теперь все кончено и для меня, и для вас... Я больше не в силах лгать.
Подполковник встал, дрожа как лист, и пытался отстранить от себя обезумевшую женщину.
-- Господин губернатор...--начал он.
Вой урагана помешал мне расслышать конец фразы. Сидя в двух шагах от Жизели и подполковника, губернатор как завороженный не сводил глаз с этой пары. Губы его тряслись, но я не мог понять, говорит ли он что-то или безуспешно пытается овладеть голосом. Он побледнел так сильно, что я испугался, как бы он не лишился чувств. Самолет, который теперь удерживало на земле только одно крыло, застрявшее в ветвях правой пальмы, трепыхался на ветру, точно полотнище знамени. Мне следовало бы думать о смертельной опасности, которая нависла над нами, об Изабелле, о близких, но все мои мысли были поглощены спектаклем, разыгрывавшимся на моих глазах.
(86)
Впереди -- коленопреклоненный пилот, повернувшись спиной к остальным участникам этой сцены, бормотал молитвы. Подполковник--сердце которого, как видно, разрывалось между любовью, повелевавшей ему заключить в объятья молящую женщину, и мучительной боязнью унизить начальника, которого он, несомненно, почитал. Что до меня, то, съежившись в кресле, чтобы предохранить себя от толчков, я старался сделаться совсем незаметным и как можно меньше стеснять трех участников этой драмы. Впрочем, я думаю, они просто забыли о моем присутствии.
Наконец губернатору удалось, цепляясь за кресла, приблизиться к жене. В этой страшной катастрофе, в которой разом гибли и жизнь его и счастье, он сохранял удивительное достоинство. Ни тени гнева не было в его прекрасных чертах, только в глазах стояли слезы. Очутившись рядом с женой, он оперся на меня и с надрывавшей душу нежностью произнес:
-- Я ничего не знал, Жизель, ничего... Идите ко мне, Жизель, сядьте со мной... Прошу вас... Приказываю вам.
Но она, обвив руками подполковника, пыталась привлечь его к себе.
-- Любимый,--говорила она.--Любимый, зачем ты противишься? Ведь все кончено... Я хочу умереть в твоих объятьях... Любимый, неужели ты принесешь наши последние минуты в жертву щепетильности?.. Ведь я слушалась тебя, пока было необходимо, ты сам знаешь... Ты уважал Эрика, любил его... И я тоже... Да, Эрик, это правда, я любила тебя!.. Но раз мы умрем...
Кусочек металла, сорвавшийся откуда-то при особенно сильном толчке, ударил Жизель в лицо. Тоненькая струйка крови потекла по ее щеке.
-- "Надо соблюдать приличия!"--сторечью сказала она.-- Сколько раз ты повторял мне эти слова, любимый... И мы геройски соблюдали приличия... Ну, а теперь? Теперь речь идет не о приличиях, а о наших последних, коротких минутах...
И глухим шепотом добавила:
-- Оставь же! Мы вот-вот умрем, а ты стоишь навытяжку перед призраком!
Губернатор вынул платок, склонился к жене и ловким, ласковым движением отер окровавленную щеку. Потом посмотрел на подполковника с печальной реши
(87)
мостью, но без укора. Мне казалось, что я прочитал в его взгляде: "Обнимите же эту несчастную... Я уже не способен страдать..." А тот, потрясенный, казалось, так же беззвучно отвечал: "Нет, не могу. Я слишком уважаю вас. Простите". Мне чудилось, что передо мной Тристан и король Марк. Я никогда не был свидетелем такой патетической сцены. Ни звука, кроме воя ветра и неясного бормотания -- молитвы пилота; а в иллюминатор видно было только свинцово-серое небо, вереницы клочковатых, белесых облаков, а если глянуть вниз -- желтые, все прибывающие волны.
Потом на мгновение ветер стих, и женщине, цеплявшейся за мундир офицера, удалось приподняться. С каким-то отчаянным вызовом она поцеловала его прямо в губы. Он еще несколько секунд пытался сопротивляться, но потом, уступив то ли жалости, то ли страсти, отвел наконец глаза от своего начальника и с жаром оэветил на ее поцелуй. Губернатор побледнел еще больше, откинулся на спинку кресла и, казалось, потерял сознание. Инстинктивное чувство стыдливости побудило меня закрыть глаза.
Сколько времени прошло таким образом? Не знаю. Достоверно я помню лишь одно: спустя несколько минут, а может быть часов, мне послышался в грохоте бури шум мотора. Неужели это галлюцинация? Я напряг слух и огляделся. Мои спутники тоже прислушивались. Подполковник и Жизель уже стояли поодаль друг от друга. Она сделала шаг к мужу, который приник к иллюминатору. Пилот, поднявшись с колен, шепотом спросил Буссара:
-- Слышите, господин губернатор?
-- Слышу. Это самолет?
-- Пожалуй, нет, не похоже,--сказал пилот.--Это шум мотора, но более слабый.
-- Так что же это? -- спросил подполковник.-- Я ничего не вижу.
-- Может быть, дозорное судно?
-- Как они могли узнать, что мы здесь?
-- Не знаю, господин подполковник, но шум все слышнее. Они приближаются. Шум идет с востока, стало быть--со стороны берега... Глядите, господин подпол
(88)
ковник, там серая точка, там -- на волнах! Так и есть, это катер!
И он истерически расхохотался.
-- Господи!--выдохнула Жизель, сделав еще один шаг к мужу.
Прильнув лицом к иллюминатору, я теперь совершенно явственно различал катер, направлявшийся к нам. С трудом преодолевая бушующую стихию, он то и дело исчезал среди вздымающихся волн, но все-таки неуклонно двигался к островку. Четверть часа понадобилось морякам, чтобы добраться до нас, и это время показалось нам вечностью. Наконец, приблизившись, они зацепились багром за пальму, но им далеко не сразу удалось переправить нас на корабль. Самолет содрогался под порывами ветра, поэтому каждое движение было чревато опасностью. Да и катер швыряло на волнах, точно щепку. Наконец летчик сумел открыть дверцу кабины и выкинуть веревочную лестницу, конец которой подхватили матросы. Я и по сей день не пойму, как это нам всем пятерым посчастливилось переправиться на катер и никто не свалился в море.
