Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад
Игра была приостановлена. Толпа людей двинулась к тюрьме и вскоре заполнила улицу у тюрьмы. Один из заключенных разрезал себе вены, охранники начали избивать заключенных дубинками. Вскоре толпа была разогнана войсками, махавшими прикладами винтовок. Не оставалось ничего другого, как снова навести порядок в тюрьме и подсчитать потери. Среди них находился Борис. Он пытался вытащить заключенного из под ног охранника, но был сбит дубинками и ранен. Доктор Алдеа снова должен был ухаживать за ним. Мы посылали ему приветы, ноне получали ответа. Потом узнали, что его перевели в другую тюрьму.
Известие о бунте быстро распространилось по всей стране. Ответных мер не последовало, только режим стал строже. А подозреваемых зачинщиков перевели в другую тюрьму. Многие из них умирали, лишенные медицинского обслуживания, которое они получали в Тыргул-Окна.
Рука об руку
Приступы кашля у аббата Иску с каждым днем становились все дольше. Его тело, изнуренное многолетним голоданием и лишениями, которым он был подвержен во время строительства канала, мучили страшные судороги. Мы лежали и видели, как он умирал. Иногда он не мог узнать друзей, приходивших ему помочь. Немногие часы, когда он был в сознании, он проводил в молитве, произносимой шепотом. У него всегда были слова утешения для других.
Остальные рабочие из лагеря на канале, оставшиеся в живых, поступили в Тыргул-Окна. Их ужасные истории напоминали Египетское рабство детей Израиля. Особенно горько было то, что угнетенные должны были хвалить своих угнетателей. Среди заключенных находился известный композитор. Он вынужден был писать хвалебные гимны о Сталине. Под эти гимны бригады маршировали на работу.
А когда один из заключенных был окончательно обессилен, врач заявил, что он мертв. "Чушь, - ответил всеми ненавидимый полковник Албон, комендант Поарта-Альбы, и пнул труп ногой. - Поднимите его на работу".
Моя кровать была расположена между кроватями Иску и Василеску. Последний был молодым человеком. Он, как и многие другие, оказался жертвой строительства канала, но имел свои особенности. Он был уголовником, и его сделали начальником "бригады священников". Он заставлял их работать до изнеможения. Однако, по какой-то причине полковник Албон не мог его терпеть. И обращался с ним настолько жестко, что тот был близок к смерти. Его мучил туберкулез, который весьма быстро прогрессировал.
Василеску не был злым по природе. У него было четырехугольное грубое лицо с темными кудрявыми волосами, которые падали ему на лоб и придавали ему вид молодого озадаченного бычка. Упрямый и почти безо всякого образования, он не был способен заниматься пристойной работой. Ему постоянно мешало в этом пристрастие к благам жизни. И, как у вероломного убийцы из "Макбета", у него была крайне тяжелая жизнь.
"Я, государь, на
целый свет в обиде,
Меня ожесточила так судьба,
Что я пойду на все, чтоб за несчастья
Отмстить другим!"
"Если однажды попадешь в один из таких лагерей, то сделаешь все, чтобы снова выбраться, - рассказывал он нам. - И Албон сказал мне, если я буду делать то, что он скажет, он позволит мне убежать". Ему хотелось иметь одежду и девочку, с которой можно было бы пойти на танцы. Партия поставила его перед выбором: мучить или самому быть замученным.
"Большинство из нас они поместили в особый лагерь, в котором готовили тайную полицию, - сказал он. - Одной из наших обязанностей было стрелять в кошек и собак, затем приканчивать штыком тех, кто остался в живых. "Я не могу этого делать", - сказал я. Мне ответили: "Тогда то же самое мы сделаем с тобой!"
Василеску испытывал угрызения совести. Он снова и снова рассказывал нам о злодеяниях, которые совершал в лагере, созданном для строительства канала. Мучил он также и аббата. Я старался утешить его, но он не находил покоя. Однажды ночью он проснулся, и с трудом переводя дыхание, сказал: "Господин, пастор, я умираю! Пожалуйста, помолитесь за меня!" Он задремал, затем снова проснулся и закричал:
"Я верю в Бога!" И начал плакать.
Когда стало рассветать, аббат Иску позвал к своей постели двух заключенных и попросил: "Выньте меня!"
"Но вы слишком больны для этого", - протестовали они. Вся комната была возбуждена. "Что случилось?" - раздавались голоса, - Не можем ли мы это сделать?"
"Нет, - сказал аббат. - Выньте меня". Его подняли. "К постели Василеску", - сказал он. Аббат сел рядом с молодым человеком, который пытал его, и нежно положил свою руку на его руку. "Успокойся, - сказал он. - Ты был тогда еще так молод, что едва ли мог осознать, что делаешь". Тряпкой он вытер пот со лба парня. "Я прощаю тебя от всего сердца, и любой другой христианин сделал бы то же самое. Когда мы прощаем, Христос, который лучше, чем мы, конечно же тоже простит. На небе есть место и для тебя". Он выслушал исповедь Василеску и причастил его, прежде чем его снова отнесли в постель.
Ночью умерли оба: аббат и Василеску. Я убежден, что они возносились на небо рука об руку.
В сочельник разговоры в тюрьме становились серьезнее. Не было слышно ни ссор, ни проклятий, лишь изредка кто-то смеялся. Каждый из нас думал о своих любимых. Мы чувствовали себя связанными с остальным человечеством, от которого наше тюремное существование отстояло слишком далеко.
Я говорил о Христе, но руки и ноги мои были словно кусками льда; мои зубы стучали, леденящий приступ голода в желудке, казалось, охватил все мое тело, и только сердце оставалось еще живым. Когда я не смог продолжать говорить, меня заменил простой крестьянин. Аристар никогда не учился в школе, но говорил о Рождестве Иисуса Христа так естественно, будто это произошло на этой неделе в его собственном хлеву. У всех слушателей на глазах были слезы.
В этот вечер в тюрьме кто-то начал петь. Вначале голос звучал очень тихо. Постоянно занятый мыслями о моей жене и сыне, я едва ли воспринял его вначале. Но постепенно пение нарастало в прозрачном холодном воздухе. Оно зазвучало с особой полнотой. Его было слышно и в коридорах. Каждый из нас прервал свое занятие и слушал.
Все продолжали молчать и после того, как человек допел свою песнь до конца. Охранники сидели в своем помещении, тесно прижавшись друг к другу вокруг коксовальной печи. Завесь вечер они никого не ударили. Мы начали рассказывать друг другу истории. Когда я попросил слова, то, вспоминая о прекрасной песне, рассказал следующую старую еврейскую легенду:
Саул, царь Израиля, взял к себе на службу Давида-пастуха овец, который победил в битве с Голиафом. Давид очень любил музыку, и ему доставляло удовольствие смотреть на очень красивую арфу, которая стояла во дворце. Саул сказал: "Я дорого заплатил за этот инструмент, но был обманут. Она издает только грубые звуки". Давид взял арфу и извлек из нее такую музыку, что никто не мог устоять на месте. Казалось, арфа и смеется, и поет, и плачет. Царь Саул спросил: "Почему же все музыканты, которых я просил сыграть, извлекали из арфы только шум и грохот, и только ты заиграл музыку?" Давид, будущий царь, ответил: "До меня каждый старался сыграть собственную песню на этих струнах, а я сыграл собственную песню арфы. Я напомнил ей о том, что она была молодым деревом с птицами, поющими на ее ветвях, с зелеными листьями, играющими на солнце. Я напомнил о том дне, когда люди пришли срубить это дерево, и вы услышали, как арфа заплакала под моими пальцами. Я объяснил ей, что это еще не конец, что эта ее смерть, как дерева, означает начало новой жизни, в которой она будет славить Господа, как арфа. И вы услышали, как она возликовала в моих руках. И когда придет Мессия, многие будут стараться сыграть на арфе свои собственные песни, и звуки их будут ужасны. Мы должны играть на арфе ее собственную песню, песню ее жизни, страстей, радости, страданий, смерти и воскрешения. Только тогда музыка будет прекрасной".
Это была песня подобная той, которую мы слышали этим рождеством в тюрьме Тыргул-Окна.
Евангелие от Иоанна
Аристар умер в феврале. Чтобы его похоронить, мы должны были разгрести снег и вскопать каменную землю. Мы похоронили его рядом с аббатом Иску, Гафенсу, Букуром и множеством других из комнаты номер 4, которых он знал. Его кровать занял Аврам Радоновичи, бывший музыкальный критик из Бухареста.
Аврам наизусть знал отрывки из партитур Баха, Бетховена и Моцарта и часами мог напевать их вполголоса. Нам казалось, что мы слышим симфонический оркестр. Но он принес с собой еще большую Ценность. Он был болен туберкулезом, захватившим и позвоночник, на нем была гипсовая повязка. Вскоре мы заметили как Аврам залезал в свой гипсовый чехол и вынимал на свет маленькую зачитанную книжку. Уже в течение многих лет мы не видели ничего печатного. Он лежал и тихо перелистывал страницу за страницей, пока не заметил, что на него пристально смотрят жадные глаза.
"У вас есть книга, - сказал я, - что это? Откуда она у вас?" "Это Евангелие от Иоанна, - ответил Аврам, - когда пришла полиция, чтобы забрать меня, я быстро спрятал ее за гипсовую повязку". Он засмеялся: "Хотели бы ее взять на время?"
