Александр Дюма - Могикане Парижа
Жюстен, дрожа всем телом, распечатал письмо.
Оказалось, что несчастье, постигшее их семью, превосходило все, что могла изобрести его встревоженная дурным предчувствием фантазия.
Казаки разграбили их запасы, истоптали посевы, со жгли ферму. Мать бросилась спасать крепко спавшую дочь и опалила себе глаза. Она ослепла.
Но отец? Почему же не мог он написать сыну? То был старый республиканский солдат. Увидя весь ужас своего несчастья, он потерял голову, схватил ружье и принялся охотиться за казаками, как за дичью. Он убил девятерых. Но в тот момент, когда он целил уже в десятого, его окружили и сразу грянуло двенадцать выстрелов. Две пули попали в грудь навылет, третья размозжила ему голову. Он умер на месте.
Учитель искренне разделил горе своего любимца, и слезы старика смешивались со слезами юноши. Но слезы и огорчение делу не помогают, а Жюстену нужно было действовать.
Он решился ехать на родину, обнял своего второго отца, давшего ему жизнь духовную, и отправился.
XIV. Школа выживания
Отец убит, мать ослепла, сестра была еще слишком мала, чтобы зарабатывать себе пропитание; дом сгорел, урожай погиб. Что оставалось делать юноше, которому только что исполнилось шестнадцать лет?
Тотчас по приезде на родину он написал обо всем этом учителю, прося его совета.
Мюллер считал, что для Жюстена лучше всего возвратиться в Париж, так как в столице легче найти заработок. Кроме того, он и сам может здесь сделать для сирот гораздо больше.
Добряк-учитель был беден, но одинок, а это – своего рода богатство. Он отдал Жюстену все, что накопил в течение десяти лет, и предложил ему поселиться в соседнем доме.
Жюстен даже и не думал отказаться от этой, так искренне предложенной помощи и согласился.
Вот тогда-то и возвратился он в Париж и занял ту комнату в предместье Св. Якова, где его застали Жан Робер и Сальватор. Убогий, мрачный вид ее не смутил его.
Целый год бился он в поисках уроков.
Его принимали довольно ласково, но узнав, что этот шестнадцатилетний мальчик воображает, что уже способен учить других, хохотали ему прямо в лицо.
Только на второй год своих поисков ему удалось добиться нескольких занятий по повторению с детьми уроков, заданных им в школе. Но того, что он получал за них, далеко не хватало на пропитание трех человек.
Все эти занятия вместе занимали у него только три часа в день, и он стал размышлять, чем заняться кроме этого.
Между прочим, он узнал, что в одном женском пансионе нуждались в учителе музыки. Мюллер дал ему рекомендательное письмо, и он отправился к начальнице.
Его приняли с распростертыми объятиями.
Старик откровенно признавался в своем письме, что если ученику его предоставят это место, то ему самому окажут этим величайшую услугу, тем более, что молодой человек нуждается, прибавлял он.
Начальница сообразила, что и сам Мюллер беден, а по тому учителя можно будет нанять очень дешево. Она предложила Жюстену по двадцать франков в месяц. Мюллер, который знал ему цену и гордился им, посоветовал ему отказаться.
Но Жюстен был рад и этому и согласился. С двадцатью франками и с тем, что он получал за репетиции, можно было существовать, хотя и очень скромно; но материальная сторона жизни была все-таки обеспечена.
Прошедшее было так тяжело, что даже и такая жизнь казалась сносной.
Однако на него нападало смущение каждый раз, когда кто-нибудь произносил имя добряка Мюллера.
Они должны были ему всю сумму его сбережений, – целую тысячу франков, – а для них это были огромные деньги, которых Жюстен не мог заработать даже за целый год. Необходимо было найти еще работу!
И он искал ее повсюду.
Мать была слепа, а сестра, хотя девочка и трудолюбивая, но слабая и почти всегда больная. Следовательно, на их помощь нечего было и рассчитывать.
Один торговец дровами на бульваре Монпарнас искал счетовода, который приходил бы к нему проверять дела два раза в неделю.
Жюстен пошел к нему.
Одет он был, хотя и опрятно, но чрезвычайно скромно. Его предшественнику торговец платил по пятьдесят франков; но то был франт из предместья, который приходил только тогда, когда оставался без гроша или когда ему было больше нечего делать.
Торговец предложил Жюстену всего двадцать пять франков, и он мог расплатиться с Мюллером все-таки не раньше четырех лет.
Его греческие и латинские уроки, музыкальные классы и счетоводство занимали у него теперь по восемь часов в день. Таким образом, у него оставалось свободных четыре часа в день и двенадцать часов ночью.
Он снова принялся искать еще работу. Ему казалось, что ради двух своих обязанностей – содержать мать и сестру и рассчитываться с Мюллером, – он способен на все на свете.
Имея занятия, найти еще дело всегда удобнее. И он нашел его.
Невдалеке от того дома, где он жил, была типография, в которой печаталась одна ежедневная газета. Корректору – славному веселому парню, вероятно, уже предчувствовавшему приближение 1830 года, – наскучило за целых десять лет поправлять роялистские элегии своего патрона, служившего в важных чинах в министерстве. Он разорвал свои цепи, расправил крылья и в один прекрасный день улетел из своей душной клетки.
Издатель и типографщики очутились вечером в весьма затруднительном положении: править корректуру было некому, а замедлить с выходом номера тоже нельзя. По счастью, кто-то сказал им, что неподалеку живет молодой человек, вполне способный на этот мучительный труд.
Они отправились к Жюстену спросить, согласится ли он работать у них за корректора.
Молодому человеку показалось, что он попал в Землю обетованную.
До сих пор ему некогда было заниматься политикой, и он совершенно не разбирался в ней. Из всей этой области он знал только неприятеля, ворвавшегося во Францию, и казаков, которые сожгли его родной дом, выжгли глаза его матери, осиротили их с сестрой. Он ненавидел их всеми силами своей души. Политических же убеждений у этого честного юноши не было или, вернее, у него было одно – содержать мать и сестру и расплатиться с Мюллером.
Условливаясь с ним, издатель предупредил его, что ему предстоит работать две трети ночи. Он согласился.
Когда его спросили о гонораре за труд, он добродушно ответил:
– Я этим никогда не занимался, вам лучше знать.
Таким образом, он сделался корректором в середине 1818 года.
Ровно день в день через год он уплатил Мюллеру тысячу франков.
В конце следующего года у него была тысяча франков экономии.
Какие чудные планы строил бедняк! Ему мечталось, что через четыре года у его сестры будет три тысячи приданого и тысяча четыреста франков на свадьбу.
Но он сам? Что он такое? Ремесленник, работающая машина, не останавливающаяся с двух часов ночи до шести утра. Именно про таких людей один святой чело век сказал:
– Работать – значит молиться.
Но мечты Жюстена постигла судьба всех подобных планов. Они не сбылись.
Жюстен серьезно заболел и целых восемь дней находился между жизнью и смертью. Затем у него сделался тиф, который продержал его два месяца в постели.
Русская пословица говорит, что беда никогда не приходит одна. Это – истина верная не только для русских, но и для французов, и для испанцев.
Вместе с появлением болезни Жюстену изменило и все остальное. Его музыкальные классы перешли к модному пианисту, который в них вовсе не нуждался; но он был в моде и приходил на урок только тогда, когда ему было нечего делать. Ведение книг перешло в руки какого-то дэнди. Роялистский листок обанкротился.
Для несуществующего журнала корректор составляет совершенно излишнюю роскошь, а потому Жюстен потерял и эти занятия, и за ним осталось одно репетиторство. Но, к несчастью, подошли каникулы, и ученики разъехались.
Единственным спасением несчастной семьи был Мюллер. Ему отдали его тысячу франков, и теперь можно было опять занять ее у него.
Жюстен и отправился к нему, как только был в состоянии встать на ноги.
Он шел, то пошатываясь, то придерживаясь за стены.
Старик был в своей комнате и сидел на небольшом чемодане, который только что уложил и запер.
– А! Вот и ты, мальчик! – проговорил он. – Я очень рад, что тебе лучше!
– Да, да, мне лучше, дорогой учитель, и как, видите, я пришел к вам к первому.
– Спасибо, друг!.. А я только что собрался идти к тебе, проститься.
– Как? Разве вы уезжаете? – тревожно спросил Жюстен.
– Да, мой милый, отправляюсь в далекий путь.
– Куда же это?
– Я никогда не говорил тебе об этом, а то ты не занял бы у меня тысячи франков.
– Боже мой! – прошептал Жюстен.
– Я ведь рассказывал тебе, что я родом из одного города с великим Вебером. Когда мы были детьми, то играли вместе, когда же выросли, то подружились, а когда я стал понимать его, то преклонился перед ним. Ну, и вот, видишь ли, я дал себе клятву, что не умру без того, чтобы еще раз не взглянуть на великого творца «Фрейшютца» и «Оберона». Ради этого я усиленной экономией и трудом скопил тысячу франков, – ты по опыту знаешь, что это не легко! Но зато ведь эта поездка будет венцом моей жизни! Я уж было и собирался ехать, да тебе понадобились деньги. Что ж, думаю, – ведь мы с Вебером еще не такие старики, – доживем до тех пор, как Жюстен отдаст мне деньги!
