Генри Хаггард - Копи царя Соломона
Но старику это пришлось не по вкусу.
– Нет, нет! – поспешно воскликнул он. – Мои старые очи уже довольно видели. Эти люди в самом деле колдуны. Отведите их к королю. Впрочем, если кому-нибудь нужны новые доказательства, пусть он пойдет и встанет на утес сам, чтобы волшебная трубка могла с ним поговорить.
Последовало единодушное и весьма поспешное изъявление несогласия.
– Зачем тратить драгоценное волшебство на наши бедные тела? – сказал кто-то из толпы. – Мы довольны и тем, что видели. Никто из наших колдунов не в состоянии показать что-либо подобное.
– Это верно, – подтвердил старик с чувством величайшего облегчения. – Без всякого сомнения! Внемлите, о обладатели блестящего глаза и движущихся зубов, вы, извергающие гром и смерть! Я – Инфадус, сын Кафы, бывшего короля Кукуанского. Этот юноша – Скрагга, сын Твалы, великого короля. Твала – супруг тысячи жен, владыка и верховный повелитель кукуанов, обладатель великой дороги, трепет врагов, бездна волшебной премудрости, вождь ста тысяч воинов, Твала Одноглазый, Твала Черный, Твала Грозный!
– Если так, – объявил я высокомерно, – ведите нас к нему. Мы не хотим иметь дела с низшими подчиненными!
– Да будет так, повелители. Мы проводим вас к королю, но путь этот не близок. Мы охотимся за целых три дня пути от места, где пребывает король. Имейте терпение, и мы приведем вас туда.
– Хорошо, – сказал я небрежно. – Время для нас совершенно безразлично, потому что мы никогда не умираем. Мы готовы; идите вперед. Но берегись, Инфадус, и ты, Скрагга! Не вздумайте нас обманывать или сыграть с нами какую-нибудь шутку: вы еще не успеете о том помыслить, как мы уже узнаем обо всем и отомстим вам. Сияющий глаз волшебного человека с обнаженными ногами и разными щеками уничтожит вас своим блеском и пронзит ваши земли своими лучами; его быстрые зубы кинутся на вас, вопьются в ваше тело и съедят вас со всеми вашими женами и детьми; волшебные трубки заговорят с вами гремучим голосом и продырявят вас как решето. Берегитесь!
Эта великолепная речь не замедлила произвести должное впечатление, хотя без нее можно было бы и обойтись: наше могущество и без того довольно поразило новых знакомых.
Старик низко поклонился и повернулся к своим спутникам. Он пробормотал что-то вроде: «Куум, Куум» (как потом оказалось, этим словом они приветствуют королей), после чего они сейчас же забрали все наши пожитки, за исключением ружей, до которых ни за что не решались дотронуться. Они ухватили даже вещи Гуда, которые лежали около него, тщательно сложенные. Он бросился на выручку своего злополучного костюма, и начались громкие пререкания.
– Пусть дивный обладатель прозрачного глаза и движущихся зубов не трогает этих вещей, – говорил старик. – Рабы понесут их!
– Да, а если я хочу их сейчас же надеть? – ревел Гуд по-английски.
Омбопа перевел его слова.
– Как, о мой дивный повелитель? – горестно воскликнул Инфадус. – Неужели ты скроешь свои прекрасные белоснежные ноги (хотя Гуд и брюнет, но у него необыкновенно белая кожа) от взоров твоих смиренных рабов? Чем мы тебя оскорбили, что ты хочешь это сделать?
Тут я просто чуть не лопнул от хохота; а между тем один из дикарей преспокойно ушел со всеми принадлежностями капитанского костюма.
– Караул! – орал Гуд. – Этот черный негодяй уносит мое платье!
– Слушайте, Гуд, – сказал сэр Генри, – вы появились в здешнем краю в некоторой роли, которую вам необходимо разыгрывать и впредь. Вам теперь уже невозможно надевать панталоны. Отныне вы должны довольствоваться фланелевой рубашкой, парой сапог и стеклышком.
– Да, – подхватил я, – и одной бакенбардой! Если вы хоть что-нибудь тут измените, они непременно сочтут нас обманщиками. Как мне ни жаль вас, но, право, это необходимо. Я гроша медного не дам за нашу жизнь, как скоро они начнут подозревать нас в обмане.
– Вы это серьезно думаете? – мрачно спросил Гуд.
– Совершенно серьезно. Теперь вся наша компания только и держится, что вашими «прекрасными белоснежными ногами» да вашим стеклышком. Сэр Генри говорит правду: вам необходимо разыгрывать свою роль. Будьте и за то благодарны, что вы в башмаках.
Гуд глубоко вздохнул и не сказал больше ни слова. Но прошло целых две недели, прежде чем он привык к своему костюму.
VIII
Мы вступаем в землю кукуанскую
Мы шли целый день по великолепной дороге, которая неуклонно следовала все в том же северо-западном направлении. Инфадус и Скрагга шли вместе с нами, но остальные их спутники шли впереди шагов за сто от нас.
– Инфадус, – спросил я после долгого молчания, – кто строил эту дорогу?
– Она проведена в древние времена, господин мой, кем и когда – не ведает никто, даже мудрая Гагула, пережившая много человеческих поколений. Все мы не так стары, чтобы помнить, как ее строили. Теперь уж никто не умеет строить таких дорог; зато наш король не позволяет на ней вырасти ни одной травинке.
– А кто писал все те надписи, которые мы видели на каменных стенах, проходя мимо?
– Те же самые руки, что строили дорогу, начертали и дивные надписи на стенах, господин мой. Мы не ведаем, кто их писал.
– А когда пришло племя кукуанов в эту страну?
– Как дыхание бурного ветра, вторглось сюда наше родное племя вон из тех отдаленных стран, что лежат в той стороне. – И он указал рукой на север. – С тех пор луна нарождалась много сотен тысяч раз. Оно не могло проникнуть дальше, ибо страна окружена кольцом этих великих гор, – продолжал он, простирая руку к отдаленным снеговым вершинам. – Оно поселилось здесь, и стало сильно и могущественно, и размножилось, как песок на дне морском. Теперь, когда Твала, король наш, созывает свои полки, вся равнина, насколько видит глаз человека, зыблется перьями, что развеваются на головах воинов.
– Да с кем же им воевать и на что они, если ваша земля со всех сторон защищена горами?
– Нет, господин, с этой стороны она открыта. – И он снова указал на север. – И по временам целые тучи воинов приходят к нам из неведомой страны, и мы их уничтожаем. С тех пор как была последняя война в нашем крае, прошла уже целая треть жизни человека. Много тысяч людей погибло в то время, но зато мы истребили всех нападающих. Так что с тех пор войны не было.
– А вашим воинам, должно быть, очень скучно жить без войны?
– Господин мой, как раз после той войны, в которой мы победили пришлых врагов, у нас была другая война, междоусобная. Люди грызлись между собой, как собаки.
– Отчего же это случилось?
– У короля, брата моего, был еще брат-близнец. По нашим обычаям из близнецов оставляют в живых только одного – сильнейшего. Но мать короля спрятала своего другого ребенка, того, что был слабее, – сердце ее болело по нем. Это и есть наш теперешний король, Твала. Я прихожусь ему младшим братом, но только по отцу; матери у нас разные.
– Ну, что же дальше?
– Мы были уже взрослыми юношами, когда умерли Кафа, отец наш, и брат мой Имоту. Старший из близнецов был провозглашен королем и некоторое время благополучно царствовал. У него родился сын от его любимой жены. Когда этому ребенку минуло три года, настал страшный голод по всей стране. Это случилось как раз после великой войны; пока она продолжалась, никто не жал и не сеял, и потому настал голод. Народ стал роптать и всякий озирался по сторонам, точно голодный лев, ища, кого бы ему растерзать. Тогда Гагула, грозная и мудрая колдунья, не умирающая во веки веков, вещала народу, что король Имоту – не король. А Имоту страдал в это время от раны и лежал в своей хижине без движения. Потом Гагула пошла и привела Твалу, брата моего и брата-близнеца короля, которого она скрывала с самого его рождения в горах и пещерах. Она сорвала с него пояс и показала кукуанскому народу изображение священного змея, обвившего его стан (так обыкновенно отмечают у нас при рождении старшего королевского сына), и громко возопила: «Смотрите, вот наш король! Я берегла его для вас до самого нынешнего дня». А так как народ совсем обезумел от голода и лишился рассудка и познания истины, то он и принялся кричать: «Король! король!» – Но я знал, что это неправда, ибо Имоту, брат мой, был старший из близнецов, а следовательно, законный король! Шум был в полном разгаре, когда Имоту, несмотря на то что был совсем болен, кое-как притащился из своей хижины, опираясь на руку своей жены; за ним прибежал его маленький сын, Игноси (молния). «Это что за шум? – спросил он. – Зачем вы кричите: „Король! король!"» – Тут Твала, брат его, подбежал к нему, схватил его за волосы и вонзил ему свой нож в сердце. Народ переменчив и всегда готов боготворить восходящее солнце; а потому он начал сейчас же рукоплескать и кричать: «Твала король наш! Теперь мы видим, что Твала король!»
– А что же сталось с женой и сыном короля Имоту? Неужели Твала и их убил?
– Нет, господин мой. Когда она увидела, что супруг ее мертв, она страшно вскрикнула, схватила дитя и убежала. Через два дня она пришла к одному краалю, терзаемая голодом, но никто не сжалился над ней и не дал ей ни пищи, ни молока, зная, что король, супруг ее, умер: ибо люди ненавидят несчастных. Но в сумерках, перед наступлением ночи, одна маленькая девочка прокралась из селения и принесла ей поесть. Она благословила девочку и, прежде чем встало солнце, пошла в горы вместе со своим маленьким сыном. Там она, верно, и погибла, ибо с тех пор никто не видел ни ее, ни малютку Игноси.
