Роже Гар - Семья Тибо (Том 3)
- Женни, сегодня я непременно должен сказать вам еще одну вещь... В прошлом году, когда умер мой отец, я отказался слушать разговоры... о деньгах... Я не хотел брать ни гроша... Вчера я изменил свое решение...
Он сделал паузу. Она опять выпрямилась, в полном недоумении и стараясь не встречаться с ним взглядом, потрясенная против воли смутными и противоречивыми мыслями, проносившимися в ее мозгу.
- Я намерен взять все эти деньги и передать их Интернационалу, чтобы они немедленно же были употреблены на борьбу против войны.
Она глубоко вздохнула. Кровь снова прилила к ее щекам. "Зачем он мне все это говорит?" - подумала она.
- Вы согласны со мной, не правда ли?
Женни инстинктивно опустила голову. С какой задней мыслью подчеркивал он так настойчиво слово "согласны"? Казалось, он предоставлял ей право контроля над его поступками... Она неопределенно кивнула головой и робко подняла глаза. Теперь на лице ее был немой, но вполне осознанный вопрос.
- До сих пор, - продолжал он, - благодаря своим статьям я всегда мог зарабатывать себе на жизнь... на самое необходимое... Не важно, я живу среди людей, не имеющих средств; я такой, как они, и это отлично. - Он глубоко вздохнул и снова заговорил очень быстро, тоном, который от некоторого смущения казался почти ворчливым: - Если такая жизнь... скромная... вас не пугает, Женни... то я за нас не боюсь.
Это был первый намек на их будущее, на совместное существование.
Она опять опустила голову. От волнения и надежды у нее перехватило дыхание.
Он подождал, пока она снова выпрямится и, увидев ее растерянное от счастья лицо, сказал просто:
- Спасибо.
Официантка принесла счет. Он заплатил и еще раз взглянул на часы.
- Почти без двадцати. Я даже не успею проводить вас до дому.
Женни, не ожидая его приглашения, встала.
"Он уедет, - мрачно твердила она про себя. - Где он будет завтра?.. Три дня... Три убийственных дня".
Пока он помотал ей надеть жакетку, она внезапно обернулась и пристально посмотрела на него:
- Жак... А это - не опасно? - Голос ее дрожал.
- Что именно? - спросил он, чтобы выиграть время.
Записка Ричардли всплыла в его памяти. Он не хотел ни лгать, ни волновать ее. Он сделал над собою усилие и улыбнулся.
- Опасно?.. Не думаю.
Выражение ужаса промелькнуло в глазах девушки. Но она поспешно опустила веки и почти тотчас же, в свою очередь, храбро улыбнулась.
"Она - совершенство", - подумал он.
Без слов, прижавшись друг к другу, дошли они до станции метро.
У лестницы Жак остановился. Женни, уже спустившись с первой ступеньки, повернулась к нему. Час разлуки пробил... Он положил обе руки на плечи девушке:
- В четверг... Самое позднее - в пятницу...
Он смотрел на нее как-то странно. Он готов был сказать ей: "Ты моя... Не будем же расставаться, пойдем со мной!" Но, подумав о толпе, о возможных беспорядках, он промолвил быстро и очень тихо:
- Ступайте же... Прощайте...
Его губы дрогнули: это была уже не просто улыбка и еще не вполне поцелуй. Затем он внезапно вырвал пальцы из ее рук, бросил на нее последний долгий взгляд и убежал.
XLVII
Было еще почти светло; в теплом воздухе чувствовалось приближение грозы.
Бульвары имели совершенно необычный вид: лавочники спустили железные шторы; большая часть кафе была закрыта; оставшиеся открытыми должны были, по распоряжению полиции, все убрать с террас, чтобы стулья и столы не могли послужить материалом для баррикад и чтобы оставалось больше свободного места на случай, если бы муниципальной гвардии пришлось стрелять. Собирались толпы любопытных. Автомобили попадались все реже и реже; циркулировало лишь несколько автобусов, непрерывно дававших гудки.
На бульваре Сен-Мартен, на бульваре Маджента и в районе ВКТ наблюдалось особенное скопление народа. Огромные толпы мужчин и женщин спускались с высот Бельвиля. Рабочие в спецовках, старые и молодые, явившиеся со всех концов Парижа и предместий, собирались все более и более тесными группами. В тех местах, где фасады зданий отступали от тротуаров, у недостроенных домов, на углах улиц отряды полицейских черными роями облепляли автобусы префектуры, готовые по первому требованию везти их, куда понадобится.
Ванхеде и Митгерг ожидали Жака в одном из погребков предместья Тампль.
На площади Республики, где всякое уличное движение было прервано, стояли, не имея возможности двинуться дальше, огромные волнующиеся массы народа. Жак и его друзья попытались, работая локтями, проложить себе путь через это море людей, чтобы добраться до редакторов "Юманите", которые - Жак это знал - находились у подножия памятника, посредине площади. Но было уже невозможно выйти на свободное место, где выстраивались для участия в шествии ряды демонстрантов.
Внезапно головы заколыхались, как трава под ветром, и полсотни знамен, которых до тех пор не было видно, вознеслось над толпой. Без криков, без песен, тяжело ползя но земле, словно расправляющая свои кольца змея, процессия дрогнула и двинулась по направлению к воротам Сен-Мартен. За нею хлынула толпа, подобно потоку лавы, в несколько минут заполнила широкое русло бульвара и, все время разбухая от притоков с боковых улиц, медленно потекла по направлению к западу.
Сжатые со всех сторон, задыхаясь от жары, Жак, Ванхеде и Митгерг шли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы их не разлучили. Волна несла их вперед, покрывала с головою своим глухим ропотом, на мгновение останавливала, чтобы затем, снова подхватив, бросить вправо или влево, к темным фасадам домов, окна которых были усеяны любопытными. Наступила темнота; электрические шары разливали над этим движущимся хаосом тусклый и какой-то трагический свет.
"Ах! - подумал Жак, опьяненный радостью и гордостью, - какое предупреждение! Целый народ поднимается против войны! Массы поняли... Массы ответили на призыв!.. Если бы Рюмель мог это видеть!"
Остановка, более длительная, чем предыдущие, пригвоздила их к перистилю театра Жимназ. Впереди раздавались какие-то крики. Казалось, там, у бульвара Пуассоньер, колонна ударилась головой о какое-то препятствие.
Прошло пять, десять минут. Жак начал терять терпение.
- Пойдем, - сказал он, взяв за руку маленького Ванхеде.
Вместе с ворчащим Митгергом они скользили в толпе, то врезаясь в отдельные группы людей, то обходя слишком неподатливые скопления, все время делая зигзаги и все-таки подвигаясь вперед.
- Контрманифестация! - сказал кто-то. - Лига патриотов заняла перекресток и преграждает нам путь!
Жак, выпустив руку альбиноса, умудрился взобраться на выступающий карниз какой-то лавки, чтобы посмотреть, в чем дело.
Знамена остановились на углу Предместья Пуассоньер, подле красного дома редакции "Матэн". Первые ряды обеих групп уже столкнулись, крича и осыпая друг друга ругательствами. Стычка происходила на небольшом пространстве, но зато была яростная: кругом виднелись только угрожающие лица и протянутые кулаки. Полиция, вкрапленная в толпу небольшими отрядами, суетилась на месте, но, казалось, склонна была предоставить все своему естественному течению. Кто-то помахал белым флагом, словно давая сигнал: патриоты запели "Марсельезу". Тогда в один голос, который все крепнул и вскоре покрыл все прочие звуки своим мощным ритмом, социалисты ответили "Интернационалом". Вдруг словно мертвая зыбь подняла и всколыхнула этот муравейник. Неожиданно появляясь справа и слева из боковых улиц, отряды блюстителей порядка под командой полицейских чинов яростно врезались в толпу, чтобы очистить перекресток. Свалка тотчас же усилилась. Пение прекратилось, затем возобновилось опять, прерываемое воплями: "На Берлин!" "Да здравствует Франция!" "Долой войну!". Полиция, проникнув в самую гущу свалки, атаковала сторонников мира, которые стали обороняться... Раздались свистки. Поднимались руки, палки. "Сволочь!.. Дерьмо!" Жак увидел, как два полицейских набросились на демонстранта; он старался вырваться, но полицейские в конце концов бросили его, почти полумертвого, в одну из машин, стоявших по углам улиц.
Жак был в ярости оттого, что находится так далеко. Может быть, пробираясь вдоль домов, ему удалось бы добраться до перекрестка? Но он вовремя вспомнил, что ему дано поручение, что надо поспеть на поезд... Сегодня он себе не принадлежал, он не имел права поддаваться минутным порывам!
Впереди, на бульварах, раздался какой-то глухой шум. Вдали заблестели каски. Отряд конной муниципальной гвардии рысью приближался к демонстрантам.
- Они поскачут на нас!
- Спасайся, кто может!
Перепуганная толпа вокруг Жака пыталась повернуть назад. Но она была зажата, как в тисках, между приближающимся конным отрядом и гигантским хвостом процессии, который толкал ее в противоположную сторону, закрывая путь к отступлению. Примостившись на своем выступе, как на скале, омываемой волнами бурного моря, Жак уцепился за железный ставень, чтобы его не сбросила вниз эта кипящая у его ног людская волна. Он стал искать глазами своих спутников, но их не было видно. "Они знают, где я, - сказал он себе. Если им удастся пробраться ко мне, они это сделают... - И тут же с ужасом подумал: - Какое счастье, что я не взял с собой Женни..."
