Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного
Две фигуры медленно приближались: моя жена и мой друг, Гуидо Феррари. Ничего странного, скорее наоборот, все так и должно быть, ведь Гуидо для меня почти как родной брат. Он просто обязан был всеми силами успокоить и поддержать Нину. Но что я вижу? Правильно ли я понимаю, что она просто опирается на его руку, тесно прижимаясь, чтобы не упасть, или… О Боже!
Мучительный крик боли едва не сорвался с моих губ! Отчего я не умер? Лучше бы я вообще не выбирался из того гроба, в котором так мирно покоился! Все ужасы смерти и пережитые страдания в склепе казались мне теперь ничтожным пустяком в сравнении с кошмаром, который открывался моим глазам! Память об этом по сей день терзает мой разум неугасимым пламенем, и моя рука непроизвольно сжимается в тщетной попытке прогнать прочь всю яростную горечь того момента. Я не представляю, каким усилием воли мне удалось обуздать ту убийственную свирепость, которая зародилась внутри меня тогда, как я заставил себя оставаться безмолвным и неподвижным в своем убежище. Однако мне это удалось. Я напряженно ожидал продолжения этой несчастной комедии и молча наблюдал свое предательство! Моя честь получила смертельный удар от тех двух человек, которым я доверял больше всех на свете, и все же я не выдал себя.
Они – Гуидо Феррари и моя жена – подошли так близко к моему убежищу, что я мог заметить каждый жест и расслышать каждое сказанное ими слово. Парочка остановилась буквально в трех шагах: его рука обнимала ее за талию, а она небрежно держала его за шею, положив голову на плечо. Именно так эта женщина тысячу раз прогуливалась и со мной! Она была одета во все белое, за исключением одного пятна насыщенного цвета около ее сердца – красной, как кровь, розы. Она крепилась алмазной булавкой, которая ярко сверкала в лунном свете. Дикая мысль пришла мне в голову: вместо этой розы там должна была быть настоящая кровь, а вместо серебряной булавки – добротная сталь острого кинжала! Но так как у меня не было оружия, то я просто стоял и молча смотрел на нее сухими глазами. Она выглядела великолепно, восхитительно прекрасной! Ни следа горя не омрачило веселости ее лица: ее глаза были так же нежно прозрачны и нежны, как и прежде, ее губы сияли искренней улыбкой, столь сладкой и невинно доверчивой! Она заговорила – о Небо! – и привычное очарование музыки ее голоса заставило мое сердце подпрыгнуть в груди.
«Ах ты глупый Гуидо! – сказала она томным шутливым тоном. – Что бы с нами было, если бы Фабио не умер столь внезапно?»
Я с нетерпением ожидал ответа. Гуидо легко рассмеялся.
«Он бы никогда ни о чем не догадался! Ты была слишком умна для него, малышка. Кроме того, его собственное тщеславие защищало его, ведь он был столь высокого мнения о себе, что никогда бы и не подумал, что ты можешь увлечься другим мужчиной».
Моя жена – безупречный алмаз чистой женственности – вздохнула полубеспечно.
«Я рада, что он мертв! – пробормотала она. – Но, мой Гуидо, ты неблагоразумен. Тебе не стоит так часто появляться здесь – слуги будут болтать! К тому же я должна буду носить траур следующие полгода, и еще много всяких забот предстоит».
Рука Гуидо поиграла с драгоценным колье, которое было на ней, он наклонился и поцеловал то место, где покоился его центральный алмаз. Снова и снова, о Боже! «Не беспокойтесь о назойливых общественных приличиях, пусть они не мешают вашему удовольствию! Не стесняйтесь покрыть эту белую плоть дюжиной нежных поцелуев, ведь это – общественное достояние! Десятком поцелуев больше или меньше – не имеет значения!» – так думал я в безумии, сидя за деревьями, и звериная ярость внутри меня заставляла кровь стучать в висках, как сотню молотков.
«Что ж, любовь моя, – отвечал Гуидо, – мне почти жаль, что Фабио умер! Пока он был жив, то превосходно играл роль защитного экрана: находясь в полном неведении, он был истинным хранителем приличия наших отношений, как никто другой не смог бы лучше!»
Одна ветка, скрывавшая мое присутствие, треснула и надломилась. Моя жена замерла и тревожно оглянулась.
«Тише! – сказала она нервно. – Его только вчера похоронили и говорят, что порою призраки возвращаются. И эта аллея тоже – лучше бы мы вообще сюда не приходили, ведь это было его любимое место для прогулок. Кроме того, – прибавила она с оттенком сожаления в голосе, – он все же отец моего ребенка, тебе следует подумать об этом».
«Ради Бога! – неистово вскричал Гуидо. – Разве я не думаю об этом? Ах, я проклинаю его за каждый поцелуй, который он украл у твоих губ!»
Я ошеломленно слушал. Это уже была какая-то новая статья семейного кодекса! Мужья были ворами, которые крали поцелуи, зато любовники имели право на честные объятия! О, мой дорогой друг, мой почти что брат, вы висели на волоске от смерти в тот момент! Если бы только вы могли видеть мое побледневшее лицо среди ветвей, могли почувствовать всю силу ярости, овладевшую мною тогда, то ваша жизнь показалась бы не стоящей и копейки!
«Зачем ты вышла за него замуж?» – спросил он после небольшой паузы, в течение которой он поигрывал с белокурым локоном, лежавшим на ее груди.
Она подняла глаза в порыве некого протеста и пожала плечами.
«Почему? Потому что я устала от монастыря и от всех этих глупых высокопарных поучений монахинь, а также из-за того, что он был богат, а я – чертовски бедна. Для меня бедность невыносима! К тому же, он любил меня. – И здесь ее глаза сверкнули злобным огоньком. – Да, он был просто без ума от меня и еще…»
«Ты была влюблена в него?» – спросил Гуидо почти яростно.
«Ну, что ты! – прыснула она с выразительным жестом. – Думаю, что я любила первую неделю или даже две. Настолько же, насколько вообще можно любить мужа. Зачем вообще люди женятся? Ради комфорта, денег, положения в обществе – и он давал мне все это, как ты знаешь».
«В таком случае, ты бы ничего не потеряла, выйдя за меня», – сказал он ревниво.
Она рассмеялась, нежно положила свою маленькую белую ручку, поблескивающую кольцами, и прикрыла его губы.
«Конечно же нет! Кроме того, я разве сказала, что собираюсь за тебя замуж? Ты хорош в качестве любовника, но в роли мужа – я не уверена. И теперь я свободна! Могу делать все что захочу, а я хочу насладиться своей свободой и еще…»
Она не успела закончить фразу, так как Феррари схватил ее и прижал к груди и удерживал, словно в тисках. Его лицо загорелось страстью.
«Послушай, Нина! – произнес он хрипло. – Тебе не стоит играть со мной! Видит Бог, не нужно! Я уже достаточно натерпелся от тебя. Когда я впервые тебя увидел в день вашей свадьбы с этим несчастным дураком Фабио, то влюбился в тебя, как сумасшедший, до злости. Но я не раскаиваюсь в этом ни на минуту. Я ведь знал, что ты женщина, а не ангел. И ждал своего часа. И вот, он настал, и я нашел тебя. Я рассказал о своей любви, когда еще не прошло и трех месяцев с твоей свадьбы. И увидел в тебе ответное желание, готовность, даже жажду быть со мной! Ты сама отдалась мне и знаешь об этом! Ты вся трепетала от моего взгляда, прикосновения и слов, ты дала мне все, чего я хотел. Зачем же теперь искать оправданий? Ты принадлежала мне не меньше, чем Фабио, нет, даже больше! Ведь меня ты любишь, как сама только что сказала, так что ты не посмеешь обмануть меня так, как обманывала своего мужа. Говорю, ты не посмеешь! Я никогда не жалел Фабио, никогда: его так легко было обмануть, а женатый мужчина не имеет права на наивность, наоборот, он всегда должен оставаться подозрительным и стоять на страже. Если он на минуту утратит бдительность, то пусть потом винит сам себя за то, что его честь пошла по рукам как детский игрушечный мяч. Я повторяю еще раз, Нина, ты – моя! И клянусь, ты никогда от меня не сбежишь!»
Порывистые слова быстро слетали с его губ, а глубокий музыкальный голос звучал повелительно, утопая в неподвижности вечернего воздуха. Я горько улыбнулся, когда слушал его. Она яростно забилась в его руках.
«Пусти! – крикнула она. – Ты груб, ты делаешь мне больно!»
Он немедленно освободил ее. Насилие его объятий повредило розу, которую она носила, и ее темно-красные лепестки осыпались вниз один за другим, на землю к ее ногам. Глаза Нины вспыхнули обидой, и хмурое выражение перечеркнуло линию прекрасных бровей. Она отвела свой взгляд в молчаливом холодном презрении. Что-то в ее реакции причинило ему боль, поскольку он прыгнул вперед и поймал ее руку, покрыв поцелуями.
«Прости меня, дорогая моя! – вскричал он с раскаянием. – Я не хотел упрекать тебя. Ты не можешь отвечать за последствия своей красоты – это вина Бога или дьявола, что ты такова, и что твоя красота сводит меня с ума. Ты – моя душа, мое сердце! О, моя Нина, не позволяй мне расточать слова в бесполезном гневе. Подумай о своей свободе! Ты свободна превратить свою жизнь в бесконечную цепь удовольствий, более приятных, чем испытывают ангелы! Величайшее счастье, какое только могло выпасть на нашу долю, это смерть Фабио, и теперь мы всецело принадлежим друг другу, не делай же меня своим врагом! Нина, будь со мной милосердна; из всех вещей на свете, любовь, несомненно, самая лучшая!»
