Ананта Мурти - Самскард
-- Известно, что все живое содержит в себе три качества--самоуглубленность, действенность, леность -- и что люди различаются тем, какое из качеств преобладает в них. Так думаете ли вы, что освобождения от череды рождений и смертей может достичь лишь тот, кто созерцателен? Не означает ли это обреченность людей иного склада? Что остается от надежды, если известно, что желаемое не может быть достигнуто?
-- В человеке вялой души, в котором преобладает тьма,-- отвечал он,--нет устремленности к освобождению -- это главное, что следует помнить. А если так, то что способен испытать человек вялой души, не достигая того, чего и не желал он? Нельзя сказать: я желаю быть самоуглубленным по природе, можно сказать: я углублен в себя по природе. Только душа, углубленная в себя, жаждет единения с богом.
Пранешачария давно сказал себе: "Я углублен в себя по природе. Я родился таким. Жена-калека есть алтарь, на который я приношу в жертву все--ради того, чтобы растить в себе добро".
С этими мыслями он ступил на путь, цель которого -- освобождение. И Наранаппу он рассматривал как испытание своей добродетели. И вдруг, так неожиданно, все пошло прахом, и он опять оказался на том же месте, откуда начинал в шестнадцать лет. Где же сбился он с пути? И где путь, который не ведет на край пропасти?
Пранешачария поднял жену на руки и, как каждое утро, понес ее купать, хоть не терпелось выйти из дому и узнать, по какому поводу звенят гонги и завывают раковины. Обливая жену водой из кувшина, он с омерзением видел ее отвисшую грудь, рыхлый нос, куцую, скользкую косичку. Оглушительный грохот лез в уши, и он еле сдерживался, чтобы не завопить: хоть вы уймитесь!
Впервые различал его глаз уродство и красоту. Он сам ни разу не возжелал прекрасных женщин, описанных в священных Книгах. Все запахи земли казались ему благоуханием единого цветка, предназначенного, чтобы украшать собою кудри бога. Женское очарование было лишь отблеском прелести богини Лакшми, повелительницы и рабыни бога Вишну. Один только бог Кришна мог познать истину в радости любовных игр -- мог утащить одежду купающихся пастушек и оставить их в реке нагими.
О, теперь Пранешачария хотел все это испытать и сам познать.
Он вытер жену полотенцем, перестелил ей постель, уложил ее и вышел на крыльцо.
Гонги и раковины так неожиданно смолкли, что Пранешачарии почудилось, будто он с головой окунулся в глубокую воду.
Зачем я вышел? Увидеть Чандри? Но Чандри нет.
А вдруг они бросят его обе -- и та калека в постели, и другая, положившая его ладони на свою грудь? Впервые в жизни всем существом ощутил он холод и сиротство одиночества.
Брахмины, разогнав наконец грифов, стадом полезли на его веранду, вопрошающе запрокинули трупно осунувшиеся лица.
Брахминские души стиснул страх при виде Ачарии - растерянного и не отвечающего на их немой вопрос.
Ачария видел глаза брахминов, сиротские, ждущие глаза,-- они на его плечи переложили долг, к которому их обязывала каста.
Они ждали.
Всматриваясь в эти глаза, Ачария испытал укор совести, но вместе с ним и странную легкость от мысли о том, что теперь он свободен: он освободился от необходимости направлять поступки других, от тягот власти над ними.
"Что я за человек? Такой же, как вы, душа, понукаемая похотью и злобой. Не это ли мой первый урок уничижения? Скорей, Чандри, расскажи им, пускай не думают, что я их гуру".
Он осмотрелся. Чандри не было. Чандри нигде не было. Урваси, прекраснейшая небожительница, красота которой внушала стремление к святости, Урваси, приговоренная жить на земле, неожиданно исчезла, совсем как Чандри. А сам Пранешачария боялся признаться. Боялся открыто и прямо объявить, что и он вкусил от наслаждений Наранаппы.
Его ладони взмокли и похолодели.
Впервые в жизни у него возникло желание, такое знакомое простым смертным, соврать, не выдать себя, позаботиться о собственном благе. Не в силах он был найти в себе отвагу и одним махом погубить уважение и веру всех этих людей.
Что это, что? Жалость, своекорыстие, привычка, вялость души, обыкновенное ханжество? В голове вертелась санскритская пропись, затверженная с детства и повторяемая каждый день: "Я есть порок, дела мои порочны, душа моя порок. Я рожден пороком".
Нет. Нет, еще одна ложь. Надо забыть все заученные слова, дать сердцу говорить свободно, как в младенчестве. Ведь, когда он ласкал Чандри, ему не вспоминалось, что он порочен? А сию минуту он счастлив тем, что Чандри нет и он не опозорен. Мысли пробудившегося человека отличны от тех, что не осознавались им. Он осознал себя и понял, что вел двойную жизнь. И вот последствия -- теперь его по-настоящему закрутило в колесе кармы. Есть одно избавление от муки--вернуться в неосознанность, опять обнять Чандри, опять пробудиться к мукам, опять вернуться к ней за отпущением. Колесо. Колесо кармы. Вот она--жизнь, полная страстей. Он отрекся от желаний, но желания остались в нем.
Смятенные мысли не воплощались в слова - Пранешачария резко повернулся и молча ушел в дом.
Брахмины продолжали ждать.
Пранешачария ступил в молельню. Привычно возглашая одно за другим имена бога, он следовал течению своих мыслей.
...Если ничего не рассказать, если тайна будет обжигать, как угли, схваченные голыми руками, он больше никогда не сможет взглянуть в лицо богу Марути, не сможет с чистым сердцем ухаживать за беспомощной калекой...
-- О боже, вразуми... а вдруг там появилась Чандри! Возьмет и все им выложит?
Он в страхе выскочил на веранду. Брахмины сидели в тех же позах, грифы возвратились на крыши. Ачария закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха, но губы его выговорили совсем другое:
-- Я в сомнении. Я не смог вымолить у Марути ответ. Я ничего не знаю. Поступайте, как велит вам сердце.
Брахмины разом охнули.
-- Да как же это может быть!--воскликнул Гаруда.
Дасачария, днем раньше плотно поевший, сегодня был полон сил.
-- Пошли в Каимару, посоветуемся с пандитом Суббанначарией!-- предложил он.-- Я не к тому это говорю, что он знает, а наш Ачария-- нет. Но что-то надо делать! Ну а если и каимарский пандит не поможет--пойдем к самому свами. Сколько же торчать нам в аграхаре не евши, в вонище этой! Заодно и гуру поклонимся. А в тринадцатый день у свами в монастыре должно быть большое моление. Тамошние брахмины и накормят нас. Где лежит покойник, там есть не положено, а в Каимаре почему нельзя? Так как, пошли?
-- Пошли!--согласились брахмины.
Лакшман припомнил, что Венкан из Каимары собирался купить у него сотню плетенок и тысячу банановых листьев. Можно прихватить с собой товар.
У Гаруды были дела с гуру.
Пранешачария облегченно вздохнул -- с него сняли тяжкий груз.
Довольный, что его послушались, Дасачария заговорил опять:
-- У нас дня три уйдет, не меньше, а оставить женщин и детей нам не на кого, так давайте отправим семьи к родне!
Брахмины согласились и с этим.
IV
Дургабхатта до самого дома не переставал ругаться- ну брахмины, ну выродки, такие с собственной вдовой мамашей переспят, ну и попал же он в компанию! С руганью он вывел буйволов, запряг их в повозку, забрал все семейство и покатил в деревню к тестю--подальше от аграхары этой оскверненной! Лакшман упаковал банановые листья и плетенки. Дасачария запасся на дорогу рисом, быстренько помог собраться жене и детям, да еще и безумную Лакшмидевамму снарядил к родне Лакшмана! Но когда брахмины, готовые в путь, зашли за Пранешачарией, выяснилось, что жена его вступила в дни, когда женщина нечиста.
-- Я с вами не могу идти,-- сказал Ачария.-- Не на кого оставить жену.
Брахмины не стали уговаривать его. Повернулись и торопливо зашагали по каимарской дороге, больше не обращая внимания ни на каких грифов.
Дневная жара начала спадать, когда они добрались до Каимары. Брахмины вымылись, повязали чистые обрядовые шнуры, нарисовали на лбах кастовые знаки сандаловой пастой и предстали перед Суббанначарией.
- Прежде всего вам следует принять пищу,-- изрек пандит.
Изголодавшиеся брахмины так и набросились на дымящийся рис с круто наперченной подливкой и безостановочно ели до тех пор, пока пища не дошла до Высшего Начала в их желудках.
Ослабевшие, осоловевшие от сытости, брахмины приготовились внимать словам Суббанначарии.
Астрологу Суббанначарии требовалось прежде всего уточнить, в благоприятный ли миг испустил Наранаппа дух или в неблагоприятный, а уж в зависимости от этого решить, какие обряды нужны для похорон. Он вздел на нос очки, разостлал перед собой карты звездного неба и таблицы; закончив расчеты, он бросил горсть морских ракушек и что-то проверил по ним.
-- Неблагоприятно,--заключил он.
Неодобрительно покачивая головой, Суббанначария оглядел брахминов и вопросил:
-- Как вы можете ждать решения от меня, если сам Пранешачария не знает, что делать?
Дасачария возликовал в душе: значит, есть надобность идти в монастырь, а там большое моление -- и брахминов щедро угостят.
