Ив Шеневьер - Турако - птица печали
Танцы длятся час, два. Один мужчина, другой, все держат ее за талию, прижимаются к ней. Она позволяет. У них выступает пот на лбу, сердце колотится, пальцы впиваются в тело, члены топорщат брюки, но Элен не отстраняется. Усмешкой останавливает тех, кто пытается увести ее в глубину кафе, надеясь там овладеть ею стоя, прижав наспех к стене, как они это делают с другими женщинами, которые соглашаются пить с ними. После того как каждый получил свой танец, она пьет последний бокал, насвистывает песенку, которую когда-то напевала, чтобы убаюкать сына, если он вдруг начинал плакать, видя, что она уходит из дома, потом прощается со всеми, помахивая рукой, мягко отстраняет тех, кто пытается ее задержать, и выходит.
Старый моряк провожает ее. Приторные краски рассвета отражаются в болоте, по которому он ее ведет, выбирая самый короткий и в то же время самый безопасный путь. Мирную тишину не могут нарушить даже редкие выстрелы. Утомленные, слегка пьяные, оба молчат всю дорогу. Перед входом в Усадьбу старик останавливается, вынимает из кармана маленький пузырек, где в зеленоватой жидкости настаиваются орлиные когти.
- Вот возьми. Это напиток смерти. Если кто-нибудь пожелает тебе зла, налей ему в стакан несколько капель. Он умрет на следующий день. Но только будь осторожна. А то если кто-нибудь вдруг увидит, как ты наливаешь, дух орла явится и унесет тебя саму.
Элен колеблется. Ей не по себе, она криво улыбается, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность. Еще одна, которая не верит, как все они, приезжающие из-за океана, думает старик и уходит, не оглядываясь. Обернется он лишь тогда, когда у него появится уверенность, что она вошла в Виллу, где находятся ее вероятные враги. Тогда он произнесет, с целью защитить ее, длинное проклятие, которое с теми же словами, но с противоположной направленностью посылает навстречу восходящему солнцу Зиа, одетая в тунику, вышитую перьями белой цапли, с белыми цветами акации на голове, с руками, обагренными кровью только что убитой обезьяны.
VI
Ребель с трудом преодолевает отвращение. До ворот Миссии его сопровождает гвардеец с мачете и дубинкой, а дальше он идет один. Двор пуст. Перед бывшей часовней выставлена мебель. Ее должны вот-вот увезти. В главном жилом здании ставни сорваны, дверь снята с петель и прислонена к стене фасада. Ребель входит и слышит песню, выученную им еще в школе. В ней говорится о генерале, который проигрывал все битвы, но в конечном счете выиграл войну. Ребель вполголоса подхватывает песенку. Когда певунья понимает, что кто-то вошел, она умолкает. А он продолжает мурлыкать и входит в гостиную, где обычно ждут посетители всех возрастов, пришедшие к Жюли Керн, за помощью или советом.
Она здесь. Наливает воду в вазу, ставит в нее белые цветы, которые принес Пери, встряхивает букет, распушая его, вытирает руки о кофточку, откидывает голову, чтобы убрать с глаз прядь волос, и начинает собирать бумаги, которые грабители не успели уничтожить. На Ребеля она не смотрит.
Он подходит, прижимается к ней, обнимает, вдыхает аромат ее кожи, целует в шею. Она молчит, отстраняется. Он удерживает ее силой. Она отталкивает его руками. Он прижимает ее все сильнее. Она замирает. Он поднимает ее, кладет на тростниковые циновки на полу, ложится рядом с ней, расстегивает ремень и ждет, когда она разденется. Она ничего не делает, ничего не говорит. Хочет подняться. Он удерживает ее. Ей больно. Она закусывает губу. Он ложится на нее, пытается поцеловать в губы. Ей удается вырваться, она вскакивает, бежит к двери. Он догоняет ее, хватает за запястья, выкручивает ей руки, толкает ее, прижимает к стене. Она больше не реагирует, позволяет себя ласкать. Эта необычная пассивность удивляет его. Он отпускает ее, плюет на пол, бормочет ругательства и успокаивается. Смущенно помогает ей привести себя в порядок и, словно ничего не случилось, предлагает сесть. Она колеблется. Он успокаивает ее. Она берет единственную уцелевшую табуретку.
- Почему? - спрашивает она.
Поднимает на него взгляд, полный такой искренней печали, что он верит в ее чувство.
- Почему этот бунт, эта вражда между вами, эти грабежи, пожары?
- С тех пор как мы завоевали независимость, между двумя племенами не утихает вражда. Орлы пашут, сеют, охотятся, ловят рыбу... а все достается Ибисам.
- А кто сейчас начал? Ты?
- Когда нашли, а потом похитили статуэтку, то это возмутило весь мой клан. Я попытался утихомирить моих людей. Не сумел. Но это ненадолго. Здесь ведь, ты же знаешь, насилие убивает насилие. И почему ты-то меня избегаешь? Отказываешься видеть. Откуда это презрение, это нежелание встречаться?
Жюли не отвечает.
- Ты хочешь проучить меня? Поздно... и бесполезно, твои уроки мне впрок не идут.
Жюли покачивает головой.
- Чего ты добиваешься? Хочешь забыть меня, забыть все эти годы, прожитые вместе, наши дни, наши ночи, наш смех, крики, молчание?
Она открывает рот, но, передумав, ничего не произносит.
- Это что, новая игра? Хочешь, чтобы я запылал к тебе еще большим желанием, чтобы привязался к тебе еще сильнее? Тогда ты просчиталась. Я наслаждаюсь только тем, что мне дают, и никогда - тем, что я беру.
Она молчит.
- Я говорю с тобой обо мне, о нас. А ты все молчишь. Словно это уже не имеет никакого значения. Неужели во мне уже не осталось ничего, от чего могло бы забиться твое сердце?
Жюли, очень бледная, смотрит на него и по-прежнему молчит.
- Я уйду, но сначала расскажу тебе одну действительно случившуюся историю. Я не хотел тебе ее рассказывать. Может, услышав ее, ты по-другому запоешь.
Жюли начинает дрожать, опускает голову.
- Жил-был некий господин, очень важный, очень могущественный, и жил он на острове, куда его предки высадились, силой захватили землю, построили красивый дом и установили власть, которую долгие годы никто не смел у них оспаривать. Он не был злым. Он даже полагал, что богатство, признак небесного благоволения, если им делиться, является лучшей гарантией счастья. Он был очень хорошо воспитан и в презрительном отношении к людям замечен не был. Любил он редкие камни, а еще - общаться с обездоленными, чего не могли ему простить люди его круга. Он часами просиживал в самых скромных, самых что ни на есть простонародных кабаках. У него была единственная дочь, слишком рано лишившаяся матери. Он решил послать ее в метрополию учиться всерьез и исправить недостатки своеобразного воспитания, полученного от двух туземцев: ее кормилицы и одного немножко диковатого дружка-сверстника. Все любили эту очаровательную девушку. Поэтому от нее скрыли истинные обстоятельства кончины ее отца в некой гостинице, куда ей пришлось поехать на опознание трупа. Ей сказали, что его принесли туда с улицы, когда ему внезапно стало плохо.
Это была гостиница особого рода, которую власти после этой трагедии закрыли. Точнее, это был бордель, где мальчики из бедных семей продавали свои таланты, чтобы на вырученные деньги помогать родным. Один из этих юных профессионалов, к которому твой отец, Жюли, был слишком привязан, в ту ночь переусердствовал в выполнении своих обязанностей, и его любимый клиент от этого умер. Надо надеяться, что умер все-таки от удовольствия.
* * *
Получив диплом, Пьер Дост использовал скромное наследство, доставшееся ему от отца, этого ловеласа и героя, для экспедиции на целых пять лет в Африку, чтобы составлять там список памятников, сооруженных в период расцвета Римской империи. Он опубликовал статьи в научных журналах, снискавшие ему уважение археологов и историков. Больше всего Пьер гордился тем, что, благодаря сравнительному изучению стел, возведенных по обету, обнаружил одну весьма примечательную особенность в искусстве местных аборигенов. Произведения вроде бы создавали у колониальных властей иллюзию, что их возвеличивают и прославляют, тогда как в глазах самих порабощенных народов, единственно способных понять эти памятники, они были оскорбительны для римских оккупантов и призывали к восстанию. "Лесть ослепляет принца", делал вывод Пьер. Много лет спустя ему захотелось собрать воедино все свои статьи, выправить их и издать в виде отдельного тома.
Элен предложила свои услуги в этой работе. Но очень скоро объем материала отбил у нее охоту продолжать. Время от времени она открывала папки, начинала разбирать и классифицировать заметки, но через пару часов бросала. Чтобы не обижать жену, Пьер не решался ни спросить у нее, в каком состоянии находится дело, ни освободить ее от взятого на себя обязательства. Однажды вечером под предлогом, что у него появилось свободное время, он предложил ей свою помощь. Она увильнула от ответа, сказав, что у Марка жар и что его весь день тошнило. И добавила, что она приглашена к друзьям на ужин и останется у них на ночь, чтобы не разбудить, вернувшись слишком поздно, больного ребенка.
- Ах да... чуть не забыла... я закончила работу, которую вы мне поручили. Можете посмотреть на результат, он - в ванной.
