Валентин Черных - Москва слезам не верит (сборник)
Песни в фильме, по моему убеждению, должны быть сюжетными. Эта, например, — о тракторах. Какое облегчение, с одной стороны, приносит трактор! С другой стороны, он так грохочет, что трактористы говорят на повышенных тонах, со стороны может показаться, что они ругаются, а на самом деле они просто немножко оглохли. С одной стороны, хороший заработок, а с другой— сплошной радикулит, потому что кабину продувает. Летом на тракторе жарко, а зимой холодно. Сейчас на трактор призывают женщин. Это хорошо, потому что трактористов не хватает, и вообще у нас равноправие. С другой стороны, на тракторе такая вибрация, что для женского организма это очень плохо. С одной стороны, сегодня мы больше запашем, а с другой стороны, завтра могут родиться дети с дефектами. Вывод был с одной стороны: пора делать хорошие тракторы.
Начальница что-то быстро писала в блокнот, молодая инспекторша, не выдержав, хохотала, а парторг Буянов поглядывал на ту и на другую, пытаясь определить реакцию комиссии, чтобы сориентироваться.
Потом обсуждали программу. По одну сторону стола сидели начальница и инспектор, по другую — Тихомиров, его ансамбль и парторг Буянов.
— Не скрою, — говорила начальница, — ваша программа произвела на меня более чем странное впечатление. Я уважаю Александра Михайловича как руководителя художественной самодеятельности, но он ведь ещё выступает в роли композитора и поэта.
— А что, нельзя, что ли? — спросил Венька. — Что, постановление такое есть? Наоборот, у нас поощряется совмещение профессий. Вот я, к примеру, и тракторист, и комбайнёр, и шофёр.
— Ради бога, — сказала начальница. — Никто не запрещает. Но ведь у нас есть прекрасные композиторы. Например: Фрадкин, Френкель, Флярковский, Шаинский, Колмановский. Вам что, они не нравятся?
— Ну почему же! — возразил Тихомиров. — Хорошие ребята. Но их все исполняют. И по радио, и по телевидению. А нам хотелось исполнить такое, какое только у нас, а у других нет.
— Но это не критерий, — возразила начальница. — Своё, чужое. Всё наше. И все имеют право брать из копилки культуры.
— Из копилки берут, когда своего не хватает, — снова встрял Венька Ильин.
— А у нас своё есть. И ещё вы ошиблись, — Ильин ткнул пальцем в программу. — Песню про трактор написал я, так что Михалыч не всё сам делает.
— Ах, значит, вы написали? — воскликнула начальница, — Вы что, газет не читаете? А газеты призывают: девушки, на трактор! А вы, значит; против призывов партии и правительства?
— Он член партии и не может быть против призывов, — вставил парторг Буянов.
— Ах, так! — обрадовалась начальница. — Тогда будем разговаривать как коммунист с коммунистом.
— Давайте, — согласился Венька. — Между прочим, в песне я не против, чтобы женщина работала на тракторе. Но женщине надо давать только лёгкие трактора, скажем «Беларусь», а на тяжёлых им работать нельзя.
— Поймите, — возразила начальница, — песни о тракторах не предмет для искусства.
— А что предмет? — спросил Венька и запел модную в этом сезоне песню: — «Облака, облака, облака, никогда, никогда, никогда, и всегда, всегда, всегда любовь». Это, что ли, предмет?
По-видимому, начальница поняла, что с Венькой ей не справиться.
— Тота я хочу выслушать мнение секретаря партийной организации, — сказала начальница.
Буянов задумался, полистал блокнот со своими записями и наконец изрёк:
— У секретаря партийной организации мнения ист.
— Как это нет? — удивилась начальница.
— Нет, и всё, — сказал Буянов. — А почему это у секретаря должно быть мнение но каждому поводу? Это несерьёзный подход. Я подумаю, осмыслю, посоветуюсь. Лично мне, например, песни нравятся. Хорошие песни и душевные.
— Значит, ваше мнение, что песни хорошие и душевные? — уточнила начальница.
— Это мнение зоотехника Михаила Петровича Буянова, — подтвердил Буянов. — А мнения секретаря партийной организации Буянова пока нет. Но будет.
— Да, — сказала начальница, — ситуация.
И тут взял слово Тихомиров:
— Мы благодарим комиссию за ценный разбор. Мы учтём все замечания к вашему следующему приезду. А теперь всех прошу к столу пить чай. Когда вы ещё доберётесь до дому!
— Чаю я бы выпила, — высказала наконец своё мнение инспектор.
И всем сразу стало легче. И все двинулись к кабинету директора клуба, в котором был накрыт стол. Тихомиров и Венька замыкали шествие.
— С этого надо было начинать, — резюмировал Венька. — Поначалу пропустили бы по рюмашке и были бы сговорчивее.
Подобревшую комиссию усадили в «газик».
— С удовольствием приедем ещё раз, — на прощанье сказала начальница.
— С нетерпением будем ждать, — заверил её Тихомиров.
— А ты чего им поддался? — начал снова Венька, когда комиссия отъехала.
— А кто тебе сказал, что я поддался? — удивился Тихомиров. — Чуть-чуть подправишь для видимости, приедут во второй раз и примут.
— А если «чуть-чуть» не пройдёт? — не унимался Венька.
— Ещё раз попросим приехать, — спокойно пояснял Тихомиров. — В конце концов им надоест ездить.
— А если упрутся? — допытывался Венька,
— Тогда попросим область рассудить нас.
— А если область их поддержит?
— Тогда обратимся выше. Кто-то должен не выдержать, устать и сдаться…
Учительницы жили ближе всех к клубу и отошли первыми. Потом ушли Венька и музыканты. У своего дома распрощался Буянов, Тихомиров поколебался, но всё-таки пошёл с модисткой дальше. Было по-весеннему светло, и они были видны отовсюду: из домов, из дворов, из магазина — стандартной коробки с витриной на всю стену, в которой ничего не выставлено. Модистка будто и не замечала этих взглядов и шла спокойно и гордо. Тихомиров топал рядом, стараясь не смотреть по сторонам.
— А может, пригласить нам писателя? — вдруг спросил Тихомиров. — Ну, того, что пьесу написал. Пусть бы он выступил, разъяснил.
— А зачем приглашать? — удивилась модистка. — Ничего он нового не скажет. Всё, что он хотел сказать, он в пьесе сказал.
— В общем-то, конечно, — согласился Тихомиров. — Но, может, посоветуемся с ним по твоему вопросу с Пеховым?
Модистка махнула рукой:
— Советуй тут, не советуй, не могу я без него. Затмение на меня нашло. Так и тянет к его дому, чтобы только увидеть его. Иногда по три раза за вечер прохожу мимо. Смеются надо мной бабы. Я думаю, его жене однажды надоест, возьмёт она ружьё и застрелит меня— поверь, есть у меня такое предчувствие. И пусть застрелит.
— Перестань глупости говорить, — оборвал её Тихомиров. — Безвыходных положений не бывает. Найдём выход.
… Дом Тихомирова оказался закрытым изнутри. Тихомиров дёрнул посильнее, и крючок соскочил, но дверь из комнаты тоже оказалась запертой и не поддавалась.
— Полина, — попросил Тихомиров, — открой.
— Не открою, — ответила Полина из-за двери. — Иди к своей любовнице.
— Не дури, — просил Тихомиров. — Не ломать же дверь.
— Попробуй только, — пригрозила Полина. — Милицию вызову.
Тихомиров потоптался возле закрытой двери, потом достал с чердака тулуп и пошёл на сеновал. Здесь на шестах сидели куры, лениво жевала свою жвачку корова, за стеной в хлеву сонно похрапывала свинья. Тихомиров ещё некоторое время посидел во дворе, выкурил папиросу, рассматривая высокие звёзды, завернулся в тулуп и закрыл глаза.
На следующий день в мастерских опробовали отремонтированные трактора. Во дворе расставили чурки от городков, и Тихомиров начал выписывать восьмёрки среди неустойчивых чурок. Весь сложный путь он проделал, не свалив ни одной. Тракторист он был высочайшего класса. Потом трактора выстроились на «линейку готовности».
Тихомиров медленно подошёл к дому. Осторожно дёрнул за ручку, и, к его удивлению, дверь открылась. Он вошёл в кухню. За столом сидели Полина и дочь Анна,
— Привет, — сказала Анна отцу. — Садись ужинать. — И она придвинула к столу табурет,
— А меня теперь дома не кормят. — Тихомиров продолжал стоять.
— Опять, значит? — спросила дочь.
— Опять, — подтвердил отец. — Вчера не впустила в дом, забаррикадировалась.
— Да она террористка! — ужаснулась дочь. — Нет, мать, это не метод. Ну что такое закрыться в доме? Так внимание общественности не привлечёшь. Ты уж лучше закройся в конторе и заложниками возьми председателя и главного бухгалтера. Тогда работа в колхозе остановится и уж тут у Тихомирова спокойная жизнь закончится.
— Она у него и так закончилась, — сказала Полина. — Пока не перестанет помогать модистке, у нас с ним война. Такое моё условие.
— А как же мне быть? — спросила Анна. — Я материю купила, хотела модистке платье заказать. Как ни крути, лучше её портнихи в районе нет.
— В область езжай, — сказала Полина.
— Ну что ж, отец, — подвела итог разговора Анна. — Мать явно свихнулась, будем определять её в психбольницу.
