Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
– Нет, как раз этого я и хочу, – ответила Синтия. – По крайней мере тот, кто полюбит меня, должен считать меня таковой. И потому, что я не люблю его хотя бы в такой малости, как могла бы, мне невыносима мысль о том, чтобы попросить у него прощения, а потом стоять перед ним, как непослушная девочка, которую следует выбранить и простить.
– Но ведь сейчас, передо мной, ты оказалась именно в этом положении, Синтия!
– Да! Но вас я люблю сильнее, чем Роджера. Я часто говорила об этом Молли. И я бы сама сказала вам об этом, если бы не рассчитывала и не надеялась вскоре уехать от вас всех. Я видела бы по вашим глазам, что вы вспоминаете об этом; я бы ощутила это каким-нибудь шестым чувством. Я умею читать мысли других, если они касаются меня. Мне ненавистна мысль о том, что Роджер будет судить обо мне по собственным меркам, которые не предназначались для меня, а потом дарует мне милостивое прощение.
– В таком случае, полагаю, ты поступаешь правильно, разрывая помолвку, – сказал мистер Гибсон, словно размышляя сам с собой. – Бедный мальчик! Но и для него это будет лучший выход. Думаю, он справится и переживет. У него доброе и сильное сердце. Бедный старина Роджер!
На мгновение Синтии вновь захотелось завладеть тем, что ускользало от нее, – в тот момент любовь Роджера вновь представилась ей бесценным сокровищем. Но уже в следующий миг она поняла, что более никогда не сможет рассчитывать ни на его безусловное уважение, ни на страстное обожание; она сделала ошибку, и теперь ей не оставалось ничего иного, как отказаться от него и постараться забыть обо всем. Тем не менее много лет спустя, когда было уже слишком поздно, она все-таки спрашивала себя, пытаясь проникнуть в непостижимую загадку, «а что могло быть, если бы…».
– И все-таки я советую тебе подождать до завтра, прежде чем ты примешь окончательное решение, – медленно проговорил мистер Гибсон. – Ошибки, которые ты совершила поначалу, объяснялись твоей молодостью и неопытностью – но я вынужден признать, что они привели к большому обману.
– Не утруждайте себя, пытаясь различить оттенки черного, – с горечью возразила Синтия. – Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что никто не разбирается в них лучше меня. Что же касается моего решения, то, приняв его, я начала действовать немедленно. Быть может, Роджер еще нескоро получит мое письмо, но я уверена, что все-таки получит в конце концов… И, как я уже говорила, я поставила в известность его отца. Надеюсь, оно не причинит ему горя! Ах, сэр, если бы меня воспитали в совершенно ином духе, думаю, что сердце у меня было бы не таким болезненно чувствительным и злым. Прошу вас, не надо! Мне не нужно утешение. Терпеть его не могу. Мне всегда требовались восхищение, обожание и безупречная репутация в глазах мужчин. А эти злобные сплетни! Незаслуженное оскорбление, нанесенное Молли! О боже! Мне кажется, жизнь – очень жестокая штука.
Она уронила голову на руки; ее настигло изнурение, душевное и телесное. Так, по крайней мере, полагал мистер Гибсон. Он решил, что дальнейшие уговоры с его стороны лишь усилят ее возбуждение и не принесут ей добра. Выйдя из комнаты, он окликнул Молли, которая с меланхоличным видом сидела одна.
– Ступай к Синтии! – прошептал он, и Молли повиновалась.
Раскрыв объятия, она прижала Синтию к своей груди, словно была любящей матерью, а подруга – ее ребенком.
– Ах, моя дорогая! – прошептала она. – Я так тебя люблю, моя милая, дорогая Синтия! – Она погладила ее по волосам и поцеловала в закрытые веки.
Синтия покорно обмякла в ее объятиях, но потом вдруг ей в голову пришла новая идея и она, отстранившись от Молли, взглянула ей прямо в лицо и сказала:
– Молли, Роджер женится на тебе! Вот увидишь! Вы так подходите друг другу…
Но Молли с неожиданным отвращением оттолкнула ее от себя.
– Не смей! – сказала она, раскрасневшись от стыда и негодования. – Еще сегодня утром он был твоим мужем! А сегодня вечером уже стал моим! За кого ты его принимаешь?
– За мужчину! – улыбнулась Синтия. – А если ты не позволяешь мне называть его непостоянным, то я придумаю для него новое слово – «утешившийся»!
Но Молли даже не подумала улыбнуться ей в ответ. В эту минуту в кабинет, где сидели девушки, вошла Мария, горничная. На лице у нее был написан испуг.
– Хозяина здесь нет? – осведомилась она, словно не веря своим глазам.
– Нет! – ответила Синтия. – Я слышала, как он вышел и захлопнул за собой входную дверь не далее чем пять минут тому.
– О боже! – пролепетала Мария. – Из Хэмли-холла прискакал посыльный… Он говорит, что мистер Осборн умер и что хозяин должен поспешить к сквайру!
– Осборн Хэмли умер? – с невероятным удивлением, к которому примешивался благоговейный ужас, переспросила Синтия.
А Молли уже выскочила наружу, разыскивая в сумерках гонца, и вбежала на конный двор, где он без движения сидел на своей гнедой лошади, покрытой хлопьями пены. На ступеньках стоял фонарь, оставленный слугами, которые были расстроены известием о смерти симпатичного молодого человека, часто навещавшего дом их хозяина, небрежно элегантного и обаятельного. Молли подошла к человеку, перед мысленным взором которого все еще стояла сцена, свидетелем коей он недавно был в поместье, откуда и прискакал в Холлингфорд.
Она положила руку на влажную холку лошади. Мужчина вздрогнул, приходя в себя.
– Доктор уже идет, мисс? – спросил он, в тусклом свете фонаря разглядев, кто стоит перед ним.
– Он умер, не так ли? – негромко произнесла Молли.
– Боюсь, что так… По крайней мере так мне сказали. Но я скакал во весь опор! Быть может, еще не поздно. Так доктор уже идет, мисс?
– Он только что уехал. Полагаю, сейчас его ищут. Я сама поеду с вами. Ах! Бедный старый сквайр.
Она отправилась на кухню, затем обошла весь дом, чтобы узнать, где находится ее отец. Но слугам было известно об этом не больше ее. Никто из них, включая Молли, не видел, что сделала Синтия, всегда отличавшаяся сообразительностью, и не обратил внимания, как захлопнулась передняя дверь. Молли взбежала наверх, в гостиную, где у дверей стояла миссис Гибсон, прислушиваясь к звукам необычной суеты в доме.
– Что случилось, Молли? Отчего ты так побледнела, дитя мое?
– Где папа?
– Только что ушел. Что случилось?
– Куда?
– Откуда мне знать? Я спала… Наверх, в спальни, поднялась Дженни… она вечно отлынивает от работы, и Марии приходится все переделывать после нее.
– Дженни, Дженни! – в нетерпении вскричала Молли. Задержка приводила ее в отчаяние.
– Не кричи, дорогая, лучше позвони в колокольчик. Так что все-таки могло случиться?
– Ох, Дженни! – сказала Молли, останавливая служанку на лестнице. – Кому мог потребоваться папа?
К ним присоединилась Синтия, которая тоже пыталась разузнать, куда направился мистер Гибсон.
– В чем дело? – в очередной раз пожелала узнать миссис Гибсон. – Неужели никто не может ответить мне на такой простой вопрос?
– Умер Осборн Хэмли! – мрачно сообщила матери Синтия.
– Умер! Осборн! Бедняжка! Так я и знала, что это случится, даже была уверена в этом. Но теперь мистер Гибсон ничего не сможет поделать, раз он уже умер. Бедный молодой человек! Хотела бы я знать, где сейчас Роджер? Он должен вернуться домой.
Дженни отругали за то, что она вошла в гостиную, куда доступ был открыт только Марии, отчего она окончательно растеряла те немногие мозги, что у нее еще оставались. Молли забросала ее вопросами, но в ответ служанка лепетала нечто невразумительное. Какой-то человек подошел к задней двери – она не видела, кто это был, и не спросила, как его зовут, – и пожелал поговорить с хозяином. Мистер Гибсон очень спешил, по-видимому, потому что задержался только для того, чтобы схватить свою шляпу.
«Очевидно, он где-то неподалеку, – размышляла Молли, – иначе он непременно сказал бы нам, куда направляется. Вот несчастье-то! Бедный сквайр остался совсем один». И тут ей в голову пришла одна мысль, и она немедленно претворила ее в действие.
– Отправляйся к Джеймсу и скажи ему, чтобы он положил мое новое дамское седло, которое мне подарили в ноябре, на Нору Крейну, – велела Молли и добавила: – Не плачь, Дженни. Сейчас не время для слез. Никто на тебя не сердится! Беги же!
Вниз, к собравшимся там женщинам, Молли сошла уже одетой, в жакете и юбке. В глазах девушки светилась решимость, уголки губ напряженно подрагивали.
– Во имя всего святого, – поразилась миссис Гибсон, – Молли, что это ты надумала?
Но Синтия поняла ее намерение с первого же взгляда и поправила на Молли поспешно наброшенное платье, когда та проходила мимо.
– Я еду к ним. Я должна поехать туда. Мне невыносима мысль о том, что он остался там совсем один. Когда папа вернется, он наверняка отправится в Хэмли, и если я там буду больше не нужна, то смогу вернуться с ним.
Миссис Гибсон начала было протестовать, но Молли не стала ее слушать. Ей пришлось подождать на конном дворе, и она про себя подивилась тому, что гонец еще способен есть и пить, когда слуги принесли ему пиво и легкую закуску. Очевидно, ее появление прервало их оживленный разговор – быстрый обмен короткими вопросами и ответами, но она уловила обрывки фраз: «в спутанной и смятой траве», «сквайр не позволил никому из нас прикоснуться к нему», «он поднял его на руки, как ребенка», «много раз он останавливался, чтобы передохнуть, а потом даже присел на землю, но при этом не выпускал сына из рук», «мы уже думали, что нам не удастся поднять его вновь – его и тело».
