Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха
Всегда он хотел быть революционером: так воспитывало государство – на примерах великих революционеров от Степана Разина и Марата до Герцена и Ленина. Говорят, что революционная стихия – это романтика молодости. Хорошо быть молодым, просто лучше не бывает… Вот только в тогдашней размеренной жизни никакой революционной романтики не было, да она и не требовалась. Главный вопрос всякой революции – вопрос о власти – решался буднично и просто: на безальтернативных выборах под партийным руководством.
Выполняя первое партийное поручение – агитатор на выборах, он обошел все квартиры (в то страшное время спокойно открывали двери агитатору блока коммунистов и беспартийных, других блоков не было), вручал агитлистки, спрашивал, придут ли. По сложившейся традиции избиратели предъявляли претензии (кран течет, батареи холодные) и угрожали неявкой. Он всё записывал, передавал председателю комиссии. Кое-что делалось, но что-то было и нереальным. Ко дню выборов осталось примерно пять процентов отказников. А на всех выборах явка всегда была 99,97 %. Обеспокоенный, на следующий день после выборов он позвонил председателю. Тихий мужичок из их института спокойно ответил: 99,97.
— Так что, пришли отказники?
— Нет, они откреплены, им выписали открепительные талоны.
Он смутился и восхитился: как просто обеспечить порядок в системе, ни шагу назад от 99,97. Строгий отбор кандидатов, от каждой твари по паре – рабочих, колхозников, немного интеллигенции, женщин, молодых и так далее по процентным нормам. Уголовники, алкаши, психи отсеяны партийными органами. Процент «за» всегда был 99,97. Не было веских причин сомневаться в кандидатах: наверное, все они хорошие производственники, морально устойчивы, делу партии преданы.
В хрущевскую оттепель в институте даже случилось демократическое происшествие. Ребята из передовой лаборатории Хлыпало выдвинули своего товарища, вместо рекомендованной сверху женщины. На собрании отдела возникла кутерьма: выдвинутый товарищ не взял самоотвода – не имею, мол, права отказаться от доверия народа. Рекомендованной женщине задали грозный вопрос:
— Сколько депутатских запросов вы подавали?
Бедная женщина не знала, что это такое. В перерыве начальство обсуждало проблему.
— Надо голосовать за нашего товарища! — воскликнул Колесов как настоящий коммуно-демократ.
Вопрос решился просто: все остальные отделы института проголосовали за женщину, а их предложение до них не дошло. Начальник передовой лаборатории исправил свою ошибку: подбирая хороших инженеров, он не учел их склонности к свободомыслию. Через несколько лет состав лаборатории изменился.
На десятом году своего правления Хрущев повысил цены на мясо. Народу это не понравилось. На ТВ Хрущев теперь долго и бессвязно оправдывался, жалко выглядел.
Услышал по радио: Хрущев подал заявление об отставке.
— Какой человек! Какая сила духа! Понял, что пришло время уступить дорогу молодым, энергичным, — так он думал по дороге на работу.
В киоске мужики покупали газеты, донеслась фраза:
— Одного спихнули, теперь другого будут славить.
Вскоре подтвердилось: действительно спихнули.[18]
Ходил анекдот о предсмертных письмах Сталина. На первом письме написано: вскрыть, когда станет плохо. Вскрыли, прочитали: «Валите всё на меня». На втором конверте: вскрыть, когда станет очень плохо. Говорят, что там написано: «делайте как я».
Новая власть ругала волюнтаризм. Хрущева не ругали, просто его имя надолго исчезло из публикаций. И имя Сталина тоже.
Идейное воспитание Колесова продолжилось на занятиях по философии. Не имея твердых намерений защищать диссертацию, он решил на всякий случай сдать кандидатский минимум по английскому языку и философии. В институте были курсы по этим предметам (разумеется, бесплатные).
В аудитории сидел преподаватель философии, стройный молодой человек с чистым изящным лицом. Удивила его молодость: в тридцать с лишним лет профессор, доктор философских наук. Ленинградский интеллигент из умненьких, ироничных отличников. Он преподает в университете (ЛГУ), но заканчивал пединститут, очевидно, при поступлении в вуз был отфильтрован так же, как Гуревич.
Игорь Семенович Кон научил его творчески пользоваться идеями марксизма-ленинизма. Хорошее учение, главное, очень гибкое. «Марксизм не догма, а научный метод, используй умеючи метод этот». Кон мастерски разобрал «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина: эта глава хорошая, эта написана по недоразумению, а эта гениальная.
Кон – свободный человек, правда, и оттепель приоткрыла дорогу гласности. Вот одно из его высказываний:
— Все-таки Хрущев, несмотря на всё свое невежество и безграмотность, сделал огромной важности дело: сказал правду.
Помолчав, добавил:
— Но не сказал самого главного.
Колесов застыл, не решился спросить напрямую, побоялся выглядеть провокатором.[19]
У Колесова тоже проявилась склонность к вольнодумству. Уважая Маркса, он пытался одолеть его «Капитал», прочитывал первые главы и отключался. Успокоили его зарубежные авторы толстой книги «Современные экономические учения» – о двух десятках самых великих экономистов мира. В предисловии они высоко оценили заслуги Маркса и мимоходом отметили излишнюю усложненность текста. Он поблагодарил их и больше никогда не брался за «Капитал».
«Мы диалектику учили не по Гегелю». А по краткому курсу истории компартии, там про нее целая глава имеется. Изложено просто и четко. Наверно, Сталин сам написал, ученик духовной семинарии.
Колесов хотел копнуть глубже: почитать самого Гегеля. Все его уважают, не только марксисты. В начале 19 века люди бредили Гегелем. Герцен рассказал о этом своем увлечении: изложил некую очевидную мысль простым языком, а потом – гегелевским. Потрясающий эффект! Желание читать Гегеля отпало враз и навсегда. Александр Иванович с присущей ему иронией отметил, оправдывая великого диалектика: он, мол, зашифровывал свои мысли ради потехи над своими нестерпимыми поклонниками.
Русский народ освоил диалектику. Вот его байка: «Василий Иваныч, а что такое диалектика?» – «Объясняю, Петька. Пошли в баню грязный и чистый, а там одна шайка. Кто будет первым мыться?» – «Грязный» – «Вот и дурак ты, Петька! Как же чистый будет после грязного мыться?» – «Понял, Василий Иваныч, чистый будет мыться первым» – «Вот и опять ты дурак, Петька! Зачем чистому мыться?» – «Что же такое, Василий Иваныч? Как ни отвечу, всё я дурак» – «Вот это, Петька, и есть диалектика».
Диалектика смущала его. «Развитие идет от простого к сложному». Да? А как же расширяющиеся пустыни? Они сложные или простые? «Закон отрицания отрицания» – слишком мудрено.
Идеи хороши в художественной обертке. Вышел фильм «Война и мир». Роман для него – учебник жизни. Бондарчук не подвел – всё по Наставнику, никаких отклонений. Плюс киноязык: переходы из света в темноту, двойные кадры, щедро – время на охоту, на русскую пляску у дяди, на хождения по дому… Вживую – самые лучшие и любимые люди.
Что дальше? Разработка проекта «Аметист» завершалась.
На пятом году работы в институте он перестал ездить в длительные командировки, мог заняться перспективой.
Напрашивалось очевидное: развивать проект, увеличить дальность полета ракеты вдвое – с 60 до 120 км.
Изучив теорию вероятности (в вузе ее не давали), он ознакомился с расчетами вероятности попадания ракеты в цель. Математики рассчитывали вероятности для разных взаимных положений подводной лодки и цели, затем усредняли их. Он задумался: коль скоро эти вероятности разные, то можно искать наилучшую траекторию полета. Решая несложную пространственную задачу, пришел к выводу: ракету можно пустить не по прямой линии, а по дуге. При этом вероятность захвата цели радиоголовкой повышается. Радиус дуги рассчитывается пропорционально угловой скорости цели.
При таком подходе существенно упрощается вся вычислительная корабельная аппаратура, и снижаются требования к точности системы обнаружения цели. Разумеется, одно требование остается: убедиться, что цель находится в пределах досягаемости ракеты. Из-за этого он сомневался в правильности предложенного им метода.
Но когда он представил метод на обсуждение, на этот пунктик никто внимания не обратил. Наоборот, всё завертелось с большим возбуждением (энтузиазмом) среди комплексников и математиков. Появились модификации и варианты. Про него вскоре забыли, один товарищ даже подал заявку на изобретение с некоторым изменением его способа. Тут уж он запротестовал (поскандалил).
Леня Друзь тоже изобрел ценную вещь: как проектировать схемы с помощью специального раздела алгебры логики. Показал Колесову, старшему товарищу по комплексным испытаниям. Тот воспользовался своим служебным положением, запустил схему в производство. Практика подтвердила теорию: прибор Друзя выполнял все функции при сокращении числа деталей на треть.
