Элизабет Гаскелл - Жены и дочери
Тем временем назойливые слухи о встречах Молли с мистером Престоном, ее тайной переписке с ним и приватных разговорах в уединенных местах набирали силу, принимая форму самого настоящего скандала. Скромная невинная девушка, ходившая по улицам городка и даже не подозревавшая о том, что стала объектом досужих домыслов, сама того не замечая, превратилась в паршивую овцу Холлингфорда. Слуги подслушали кое-что из того, о чем рассуждали их хозяйки в своих гостиных, и с присущей необразованным людям грубостью преувеличили смысл и значение того, что им стало известно. Вскоре и мистер Престон узнал о том, что ее имя связывают с его именем, однако едва ли представлял ту степень накала, которая свойственна шумихе и сплетням в маленьком городке. Он лишь посмеялся про себя, но не сделал и шагу, дабы исправить ошибку. «Так ей и надо, – сказал он себе. – Будет знать, как совать нос в чужие дела». Он почувствовал себя отмщенным за то внутреннее неудобство, которое испытал, когда она пригрозила обратиться к леди Гарриет, и унижение, постигшее его после осознания, что они с Синтией обсуждали эту историю, что вылилось в неприязнь одной и презрение другой. Кроме того, начни он все отрицать, то о его попытках принудить Синтию сдержать слово и выйти за него замуж могло стать известно куда больше, чем ему хотелось бы. Он злился на себя за то, что по-прежнему любит Синтию, хотя и, разумеется, по-своему. Он говорил себе, что многие женщины, занимающие куда более высокое положение и обладающие значительным состоянием, отдали бы что угодно, лишь бы заполучить его; вдобавок некоторые из них были настоящими красавицами. Он спрашивал себя, почему он оказался таким непроходимым дураком, продолжая домогаться девушки, у которой нет ни гроша за душой, к тому же переменчивой, как весенний ветер? С логической точки зрения, ответ выглядел глупо, но от этого не переставал быть правдой. Синтия оставалась Синтией, и заменить ее не смогла бы и сама Венера. Уже хотя бы в этом мистер Престон был честен с самим собой, в отличие от многих достойных мужчин, которые, решив сочетаться браком, с потрясающим легкомыслием отворачивались от недосягаемого, предпочитая достижимое, не умея определиться со своими чувствами и надеждами, пока не находили женщин, соглашавшихся стать их женами. Но никто и никогда не смог бы стать для мистера Престона тем, кем была и оставалась для него Синтия, несмотря на то, что иногда он готов был задушить ее собственными руками. И потому Молли, вставшая между ним и объектом его желаний, едва ли могла рассчитывать на его благосклонность или дружеское содействие.
По прошествии некоторого времени, не столь уж долгого после приснопамятного вечера у миссис Дауэс, Молли наконец поняла, что люди поглядывают на нее искоса, со скрытым неодобрением и шепчутся за ее спиной. Миссис Гуденоу без всякого стеснения силой потащила внучку за собой, когда та остановилась на улице, чтобы поболтать с Молли, и уговор между ними о долгой совместной прогулке был нарушен под каким-то нелепым предлогом. Кое-кому из своих подруг миссис Гуденоу объяснила собственное поведение следующим образом:
– Понимаете, я не вижу ничего плохого в том, что девушка встречается со своим возлюбленным здесь и там, но уж если о ней начинают ходить всякие разговоры – а имя Молли Гибсон уже давно у всех на устах, – то я полагаю своим прямым долгом перед Бесси, доверившей мне Аннабеллу, сделать так, чтобы ее дочь не видели вместе с девицей, которая настолько дурно устраивает свои дела, что ее обсуждают на каждом углу. Я придерживаюсь того принципа – и можете мне поверить, на него действительно можно положиться, – что женщина должна отдавать себе отчет в том, что делает, дабы не стать предметом для порицания. А уж если о ней говорят все кому не лень, то лучшее, что могут сделать ее подруги, это видеться с нею как можно реже до той поры, пока разговоры не утихнут. Поэтому Аннабелла не станет дружить с Молли Гибсон, во всяком случае, в этот свой приезд.
Долгое время обе мисс Браунинг пребывали в полном неведении относительно того, что злые языки уже вовсю полощут имя Молли. По общему мнению, мисс Браунинг обладала «вспыльчивым нравом», и потому в разговорах с нею все старались не навлечь на себя ее гнев, обронив хотя бы самое безобидное замечание в адрес тех бессловесных созданий, коих она взяла под свое крыло. Она могла упрекать и бранить их сама, что и проделывала неоднократно; она во всеуслышание похвалялась тем, что никогда не щадила их, но более никто не смел прикасаться к ним, возводя на них хулу. А вот мисс Феба подобного ужаса не внушала никому, и единственная причина, по которой она не узнала обо всем с самого начала, заключалась в том, что сама она, хотя и не была розой, но жила подле розы. Кроме того, она обладала настолько чувствительной натурой, что даже толстокожая миссис Гуденоу держала язык за зубами, дабы не причинять ей боли, и лишь вновь прибывшая миссис Дауэс в своем невежестве упомянула гулявшие по городу слухи, полагая, что мисс Феба непременно должна узнать о них. Мисс Феба немедленно засыпала ее вопросами, после чего со слезами на глазах заявила, что не верит ни одному из полученных ответов. Она совершила настоящий подвиг, на протяжении целых четырех или пяти дней храня в тайне от своей сестры Салли все, что ей довелось узнать, пока однажды вечером мисс Браунинг не обратилась к ней со следующей речью:
– Феба! У тебя или есть причина для тайных вздохов, или ее нет. Если таковая у тебя имеется, то твой долг состоит в том, чтобы немедленно изложить ее мне! А если ее нет, то ты должна отказаться от дурной привычки, которой вот-вот обзаведешься.
– Ах, сестра! Ты действительно полагаешь, что чувство долга требует, чтобы я рассказала тебе все? Это стало бы для меня утешением, но я думаю, что не должна делать этого, ибо мои слова повергнут тебя в отчаяние.
– Какой вздор! Я так часто размышляю о неизбежности бед и несчастий, что готова встретить любые дурные вести с полным спокойствием и самообладанием. Кроме того, когда давеча за завтраком ты обронила, что намерена прибраться у себя в шкафу, я поняла, что назревает катастрофа, хотя, разумеется, и не могла судить о ее масштабах. Что, банк «Хайчестер» все-таки лопнул?
– Ах нет, сестра! – ответила мисс Феба, пересаживаясь поближе к мисс Браунинг на софу. – Как ты могла подумать такое? Мне очень жаль, что я сразу не рассказала тебе всего, раз тебе приходят в голову подобные мысли!
– Предупреждаю тебя, Феба, не вздумай скрывать от меня что-либо. Я и впрямь решила, судя по твоему поведению, что мы разорены. Ты совершенно отказалась от мяса за ужином и все время вздыхаешь. Итак, выкладывай: что случилось?
– Не знаю, как и сказать тебе, Салли. Я в полной растерянности. – И мисс Феба заплакала.
Мисс Браунинг взяла ее за руку и легонько встряхнула.
– Можешь рыдать сколько твоей душе угодно, но после того, как расскажешь мне все. А сейчас, дитя мое, когда ты держишь меня в подвешенном состоянии, плакать не надо.
– Молли Гибсон лишилась своего доброго имени. Вот так.
– Этого не может быть! – с негодованием заявила в ответ мисс Браунинг. – Как только у тебя язык повернулся повторять такие сплетни о дочери бедной Мэри! Чтобы я больше не слышала ничего подобного!
– Я не виновата. Мне все рассказала миссис Дауэс… А еще она сказала, что об этом говорит весь город. Я ответила ей, что не верю ни единому ее слову. И я решила сохранить все в тайне от тебя… Думаю, что если бы и дальше носила все это в себе, то непременно слегла бы. Ох, сестра! Куда это ты собралась?
Мисс Браунинг, не говоря ни слова, поднялась на ноги и в решительной и величественной манере направилась прочь из комнаты.
– Я сейчас надену шляпку и все остальное, а потом нанесу визит миссис Дауэс и заставлю ее взять обратно свои лживые слова.
– Прошу тебя, не называй их «лживыми», это немного чересчур. Давай скажем «досужие домыслы», потому что я не думаю, что она повторила их со зла. Кроме того… а вдруг они окажутся правдой? Признаюсь тебе, сестра, они тяжким камнем легли мне на сердце, слишком многое может оказаться правдой.
– Что именно? – скептически вопросила мисс Браунинг, застыв посреди комнаты в позе непреклонной уверенности в собственной правоте.
– Например… мне сказали, что Молли передала ему письмо.
– Кому это «ему»? Разве можно понять что-либо в этой истории, которую ты рассказываешь мне так бестолково? – Мисс Браунинг опустилась на первый попавшийся стул, решив по возможности сохранять терпение.
– «Ему» – это мистеру Престону. Причем это должно быть правдой, потому что ее не оказалось рядом, когда я захотела спросить у нее, а будет ли голубой при свечах выглядеть зеленым, как уверял меня тот молодой человек… Она перебежала через улицу, а в этот самый момент миссис Гуденоу как раз входила в лавку, что и подтвердила впоследствии.
