Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)
Остальных приглашенных Лейла не знала. Да и Мадде не знала их, кроме кого-то из устроителей вечеринки. Но она была без памяти влюблена в одного из гостей, некоего Тото, которого видела ровно три раза в жизни и никогда с ним не разговаривала. А поскольку она не решалась идти на праздник одна, то попросила разрешения привести с собой Лейлу, Пу и Тессан.
"А они симпатичные?" - спросил он, и им пришлось быть симпатичными, хотя Пу носила на зубах пластинку, Тессан была кривоногая, а Лейла, по словам ее сводного брата, выглядела, как грудной ребенок.
Но сейчас все было по-другому. Мадде и Тессан основательно накрасили ее, и она, завороженная и потерявшая дар речи, все еще находилась внутри того незнакомого изображения, которое увидела в зеркале, идол-совратитель, манящий и опасный.
Сначала собственное отражение в зеркале только очаровало ее, через каждую клеточку словно прошел теплый поток. Внутри заиграло приятное чувство, подобное тому, что голодный человек испытывает в ожидании праздничного стола.
Но почти сразу теплый прилив сменился предчувствием грозной вести из неведомого, едва различимого мира. Существо в зеркале, казалось, могло вызывать катастрофы - как будто в самом макияже, в этом новом лице скопились древнейшие наслоения могущества, греха и кары. Лейла не узнавала своего лица. Оно не только возбуждало ее, но и рождало неприязнь. Она чувствовала себя запыхавшейся, загнанной. Ей представилась кобылица буланая Пелла, которую только учитель по верховой езде осмеливался кормить с рук. До чего детской была эта ассоциация с конюшней!
"Неужели так и должно быть? - подумала она. - Чувствуют ли другие то же самое?"
Но ее подруги, как обычно, хохотали и шутили, вполне узнаваемые, несмотря на накрашенные лица.
Когда они вышли на улицу, никакой катастрофы не произошло. Машины не столкнулись, никто не врезался в фонарный столб.
Спускаясь к турникетам на станции "Хурнстюль", они увидели двух старых вислоусых торчков в ковбойских сапогах. При виде девочек те, плутовато улыбнувшись, завращали глазами и в один голос закричали: "Ни фига себе, сколько здесь маленьких сучек!"
* * *
Девочкам надо было ехать на автобусе от Лильехольмена до Вэстберги. У Мадде в записной книжке были адрес и телефон.
На платформе станции "Лильехольмен" они столкнулись с тремя одноклассницами Мадде - Нинни, Элиф и Эмель.
Турчанки Элиф и Эмель - однояйцевые близнецы. У обеих густые, черные гривы, и, по крайней мере, по рассказам Мадде, от девочек исходил дух отваги и таинственности.
Нинни - маленькая, белокурая и подвижная, с широко раскрытыми зелеными глазами.
Все трое направлялись к Нинни домой играть с ее братом в скучные игровые приставки, поскольку остальные их планы провалились.
- Да ладно, пошли лучше с нами, - ляпнула Лейла, скорее потому, что была очарована Элиф и Эмель, которых до этого видела только на фото.
Посмотрев на физиономию Мадде, она поняла, что совершила большую ошибку, но какую именно, не знала. А Нинни, Элиф и Эмель просияли.
- Ладно, я позвоню, - проворчала Мадде. - Но особенно не надейтесь.
Рядом как раз стоял телефон-автомат, так что деваться ей было некуда. К тому же он работал. Мадде набрала номер.
"Еще девчонки? - Голос в трубке был такой громкий и воодушевленный, что слышали все. - Отлично!"
Мадде со строгим выражением лица повернулась к новоиспеченным гостям.
- Ладно, поехали, - сказала она. - Только купим еще чипсов.
Нинни позвонила брату и потребовала от него обещания, что тот наврет что-нибудь родителям Элиф и Эмиль, если те позвонят. Сама же она останется у Мадде. Брат потребовал за это пятьдесят крон.
Затем они поспешили к киоску и купили три огромных пакета чипсов по сниженной цене.
На автобусной площади Мадде обнаружила, что ее записная книжка пропала. В страшной панике они ринулись назад к телефонной будке, но там ее не было. Никто из прохожих ничего подозрительного не видел. Девушка из газетного киоска ничего не знала. Может, книжка вывалилась из сумки по дороге к киоску? Они всюду искали и всех спрашивали. Книжки нигде не было. Мадде побелела, как полотно, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она не помнила, ни на каком автобусе надо ехать, ни на какую улицу им надо. Она не знала даже имени владельца квартиры. Вроде какой-то -ссон.
Она позвонила домой одному из устроителей, с которым была знакома, но тот, разумеется, уже выехал. Автоответчик сообщил, что вся семья в выходные будет в отъезде. На фоне записи раздавались счастливые трели канарейки.
- Я покончу с собой, - сказала Мадде.
* * *
Она повторила это еще раз полчаса спустя, когда они усталые, с ноющими ногами опять стояли на станции "Лильехольмен" и различными способами пытались отыскать, где проходит праздник. На карте района Вэстберги Мадде нашла две улицы. Они доехали туда на автобусе, и Мадде с видом генерала, который сквозь пустыню ведет остатки своей побежденной армии, руководила поисками среди одинаковых трехэтажных кирпичных домов, во дворах, на лестницах, где слышались звуки праздничного гомона и музыки. Они даже позвонили в какую-то дверь, и их чуть не затащили на пьянку два обрюзгших идиота в майках с картинками. По дороге оттуда Лейла чуть не заплакала.
- Если хотите, можете идти домой, я продолжу без вас, - сказала Мадде.
Несмотря на разочарование и усталость, становиться изменниками никто не хотел - даже Нинни, Элиф и Эмель. Нинни страшно натерла ноги, но все равно шла дальше с ботинками в руках. Но в конце концов даже Мадде поняла, что придется оставить эту затею. От Лейлы не укрылось, как лицо Мадде время от времени слегка передергивалось; равномерное, секундное подрагивание, как в лампе дневного света, когда она вот-вот перегорит. Мадде не плакала.
В автобусе по дороге обратно к Лильехольмену они открыли пакеты с чипсами, и теперь пальцы у Лейлы были все маслянистые. Воспоминание о соблазнительном образе в зеркале больше ее не грело. Ей было четырнадцать лет. В груди неуверенно шевелилось начало летней простуды. Она знала, что нос у нее блестит, а губы бледные. Она чувствовала себя улиткой, у которой отняли раковину. Больше всего на свете ей хотелось домой, в свою комнатку. Но сказать об этом она не осмеливалась. Мадде решила, что они пойдут на Т-Сентрален. Один раз она видела приятелей Тото с парнем-иммигрантом, который, может быть, сейчас там тусуется. Если они найдут его, то, возможно, узнают и адрес. Шансы были ничтожно малы, но на Т-Сентрален всегда происходит что-то интересное. Ну не ехать же домой, в самом деле.
Лейла была на грани паники при мысли о ночном городе. Папина новая подруга говорила, что там могут воткнуть в спину иглу, зараженную СПИДом. Смерть со своими черными ядовитыми стрелами бродит по городу, она ненавидит невинность, она хочет отравить розовые беззащитные тельца маленьких четырнадцатилетних улиток, лишившихся домика.
Но возразить Лейла не решалась. И не решалась ехать домой одна.
Она безропотно последовала за всеми в метро. Молча, про себя она читала молитву. Когда молишься, нужно сложить руки, иначе молитва не подействует. Она надеялась, что никто ничего не заметил. Лейла молилась о том, чтобы они встретили какого-нибудь знакомого, кого-то, кто отвел бы их в безопасное место. О том, чтобы Мадде перестала быть похожей на приговоренного к смерти и образумилась. О том, чтобы снова оказаться в своей кроватке со своими хрупкими мечтами.
И Тессан будто услышала ее мысли:
- Идея с Т-Сентрален никудышная. Может, ломанемся еще куда-нибудь?
- И куда? - поинтересовалась Мадде.
На этот вопрос никто ответить не мог. Семь девочек, всем по четырнадцать лет. Несчастье объединило их, они заключили союз. Ни у кого и в мыслях не было нарушить его; ночь они проведут вместе в священном согласии.
На обсуждение ставились какие-то неопределенные предложения о молодежных центрах и кафе, но они тотчас были отвергнуты голосованием.
Девочки сидели, словно накрытые общим покрывалом горя, то вздыхая, то предаваясь резкому, ироническому хихиканью, в знак одобрения Маддиных замечаний о земной юдоли, в которой люди влачат свое существование. Все они будто говорили одними устами.
На "Зинкенсдамм" вошла компания малолетних пятничных гуляк. Они тащились через весь вагон, в глазах у них греховно горела анархия, а ноздри хищно раздувались. "Зиг хайль, зиг хайль!" И они хотели, чтобы все повторяли за ними.
На следующей станции девочки перешли в другой вагон.
Они уселись на коленях друг у друга; сгущенное соцветие ароматов чипсов и парфюмерии наползло на одетого в строгий костюм джентльмена, который до этого сидел в задумчивости один. Он поднял глаза и посмотрел на них с каким-то смущенным любопытством.
- Только не думайте, алкоголя мы не употребляли, - заметила Элиф.
- Мы просто молодежь, - сказала Пу жалобным тоненьким голоском какого-нибудь звереныша из диснеевского мультфильма. - Мы как раз и есть те самые подростки, которым обычно некуда пойти.
