Джеймс Коззенс - Почетный караул
Летать в те годы было смертельно опасно, и авиация стояла особняком в ряду прочих профессий; на летчиков смотрели как на членов некоего рыцарского ордена; они изо всех сил старались не думать о том, что, если война не кончится в самом скором времени, все они неизбежно погибнут — не в бою, так в результате аварии, не на этой неделе, так уж наверняка через месяц. Они поддерживали друг друга, стараясь побороть животный страх, порой бравируя тяжеловесным черным юмором: вытащи поршни — видишь, у меня в боку застряли, — собери мотор и возвращайся на базу, порой суеверно прибегая в разговоре к мрачноватым эвфемизмам, вроде приземлился навечно.
Те, кто уцелел, знали, что до конца дней прочно связаны друг с другом. Майор Росс вернулся к занятиям юриспруденцией и вскоре был избран судьей округа. Теперь, у него действительно не было времени для Национальной гвардии, и ему пришлось с ней расстаться. А вот армейская дружба оказалась более прочной. Летчики, служившие с ним в Иссудене, по-прежнему искренне считали его членом их летного братства. Они ни минуты не сомневались, что он окажет посильную поддержку любым планам, способствующим развитию авиации. Поэтому связь с бывшими сослуживцами да и с другими военными летчиками никогда не прерывалась, хотя встречались они не часто. Те старались использовать его влияние где только возможно. И без труда уговорили его участвовать в создании службы авиации при Национальной гвардии.
Вот почему он ничуть не удивился, что с началом войны ему предложили звание полковника и попросили срочно вернуться на службу. Разумеется, тут надо было все как следует обдумать. Он ответил, что вряд ли вправе пренебречь своими многочисленными общественными обязанностями, что ему надо тщательно взвесить все «за» и «против», прежде чем принимать такое важное решение. На самом деле он ни минуты не сомневался, что согласится. Единственное, что действительно нужно было хорошенько обдумать, — это то, как признаться жене. Коре и без того хватало поводов для волнений: двое сыновей были уже взрослыми, причем один успел жениться и обзавестись ребенком. Она понимала, что обоим, вероятно, предстоит воевать. Третий сын, которому не исполнилось восемнадцати, только что поступил в колледж с намерением изучать дальше медицину и, как ей казалось, мог рассчитывать на отсрочку. Но разве можно быть в чем-то уверенной в мире, где, как она считала, всем заправляют мужчины — ведь они думают только о своих мужских интересах. Судья Росс понимал, что жена, как и большинство женщин, противопоставляет его мужскому миру свою идею разумного и благопристойного мира женщин, в котором можно вести дела точно так же, как она вела прекрасно налаженное домашнее хозяйство. Вся их повседневная жизнь была подчинена строгой дисциплине. Она решала, как расставить мебель, что ее муж должен есть, что надевать, как развлекаться, как воспитывать детей. Мужчинам, по ее убеждению, конечно же, намного лучше под опекой женщин, да и все человечество только выиграет, если миром будут править женщины.
К сожалению, в жизни все обстояло иначе. Нельзя сказать, что Кора была вполне довольна мужем, хотя ей удалось во многом изменить его характер к лучшему; впрочем, она давно смирилась с его недостатками. В конце концов, мужчина и должен быть сильнее, храбрее и образованнее жены; и хотя женский ум гораздо совершеннее мужского, так хочется иногда, устав жить своим умом, отдохнуть под сенью мужского превосходства. Вот если бы удалось, сохранив в мужчинах все их неоспоримые достоинства, укротить свойственную им необузданность — ведь они подчас готовы разрушить все и вся, лишь бы доказать свою независимость или просто показать себя.
Может быть, не все женщины могут сформулировать это так отчетливо, но только очень молодые и очень глупые считают, будто разумными доводами можно заставить властолюбивых мужчин отказаться от принятого решения. Итак, заметив у Нормана знакомые симптомы и догадавшись, как беспокойно у него на душе (потому что ему было совестно строить планы, которые, он знал, она не одобряет; кроме того, он жалел, что с дурацкой поспешностью признал, какое важное значение имеет армия в его жизни), и, когда он произнес слово «долг» и стал доказывать, что должен вернуться в строй, Кора Росс поняла, что игра проиграна. У них ведь есть сыновья, которые пойдут воевать, к тому же он и без того выполняет свой долг — долг судьи, долг перед женой, которую он должен беречь, и, наконец, долг перед самим собой. Значит, все эти доводы он уже рассмотрел и отверг. Все это для него уже не долг. Ему хочется вернуться в армию, поэтому он торжественно называет свои истинные намерения и желания словом «долг», ломает перед ней нелепую комедию, делает вид, будто сам ужасно огорчен и поступает так не по своей воле, да еще хочет, чтобы она согласилась.
Ну уж нет. Сейчас Кора, как это порой случается со всякой нормальной женщиной, всем сердцем ненавидела мужчин за их безрассудство и лицемерие, бессердечность и самодовольство. Вот он — сидит перед ней и мелет всякий вздор. Ну и пусть! Кому он нужен? Увы, ответ был прост и не слишком приятен — ей! Кора Росс знала по опыту, что уже завтра почувствует унизительную потребность снова его увидеть. Она не могла — или не хотела — жить без этого старого дурня.
Кора Росс взяла себя в руки. Она была красивой женщиной — из тех, что с годами лишь расцветают. В зрелые годы лицо ее потеряло припухлость и мягкость, плохо сочетавшуюся с классически правильными чертами. Ее очень украшали густые, ухоженные волосы, когда-то белокурые, а теперь с заметной проседью. Кора всегда была находчивой и умелой, и выражение спокойной решительности на ее лице казалось более уместным в пятьдесят лет, чем в двадцать. Она сразу поняла, как следует поступить.
— Что ж, Норман, — сказала она. — Значит, ты уже все решил. Куда тебя направляют?
Он ответил, что еще не знает. Она заметила, что он старается не смотреть ей в глаза, и это немного смягчило ее. Она была уверена: он не сумеет скрыть облегчения и радости, что ему удалось так легко отделаться.
— Во всяком случае, если ты будешь служить в Штатах, — решительно продолжала Кора, — я здесь не останусь. Закрою дом и сниму квартиру или домик неподалеку от лагеря, или как там это у вас называется. Не допущу, чтобы ты, в твоем возрасте, жил в палатке. Должен же кто-то следить, чтобы ты по-человечески питался и соблюдал режим.
— Знаешь, Кора, скорее всего, меня пошлют за границу, — сказал он.
Он по-прежнему старался не встречаться с ней взглядом; на минуту она даже заподозрила, что он все-таки знает, куда его направят. Потом решила, что нет, не знает, он человек правдивый. Когда ему приходилось лгать, она сразу это чувствовала.
— По-моему, за океан разумнее посылать людей помоложе, — сказала она.
Она умолкла, вспомнив о детях, и снова ощутила страх за их судьбу. Потом, решив, что и ему нелишне о них напомнить, хотя он вряд ли способен постичь весь ужас того, что им угрожает, и осознать свою вину, добавила:
— Тома и Хьюберта наверняка призовут. Слава Богу, что Джимми всего семнадцать. Доктор Поттер сказал, что ему должны дать отсрочку, потому что он учится на подготовительном в медицинском.
Видимо, что-то судья Росс все же постиг и осознал. Он заерзал на стуле и ничего не ответил.
— Ведь должны, правда? — спросила она с тревогой.
— Видишь ли, Кора, — сказал судья, — я точно не знаю, дают они отсрочку или нет. Вообще-то мальчикам в медицинских колледжах, как правило…
— Но ведь доктор Поттер сказал…
— По правде говоря, Кора, я сегодня утром получил телеграмму. Джимми сообщает, что записался в авиацию. Я как раз собирался тебе сказать. Он считает…
— Но это невозможно… Нужно согласие родителей… Я точно знаю, что нужно. Мейбл мне рассказывала про Годфри…
Она вдруг замолчала и снова взглянула на него. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Потом она встала и, к его ужасу, разрыдалась.
— Ну что ты, Кора… — Он поспешно вскочил и подошел к жене.
— Нет, нет… — твердила она, — и не говори! И слышать ничего не хочу!
Она выбежала из комнаты. Норман пошел за ней в холл. Кора стояла перед зеркалом и повязывала на голову косынку. Потом сняла с вешалки шубку.
— Успокойся, Кора, — произнес он.
Не оборачиваясь, она покачала головой. Поглядела на свое отражение в темном стекле и, поправив косынку, пошла к выходу.
— Кора, — сказал он. — Куда ты?
— В библиотеку, там для меня книгу оставили, — ответила она.
Дверь закрылась; он стоял в холле и слушал, как тонкие каблучки процокали по веранде, потом по ступеням лестницы. Он пошел обратно через холл, через полутемную столовую в буфетную и взял с полки стакан. В кабинете он отворил дверцу дубового шкафчика, достал бутылку — рождественский подарок приятеля-адвоката — и плеснул себе щедрую порцию виски. Потом поставил бутылку на место и тяжело опустился в кресло.
