Патрик Модиано - Из самых глубин забвения
- А вы как? Счастливы?
Я ответил смущенной улыбкой.
Он остановил машину на какой-то улице с развалившимися домами: словно после бомбежки.
- Видите? - Я всегда работаю в такого рода местах...
На тротуаре он достал из черного портфеля связку ключей, но потом передумал и засунул ключи в карман пиджака.
- Теперь это ни к чему...
Ногой распахнул дверь одного из домов. Краска на двери облупилась, а на месте замка зияла дыра. Мы вошли. Пол был завален обвалившейся штукатуркой и разным строительным мусором. Мне в нос ударил тот же запах, что в гостинице в Сассекс Гарденс, только еще сильнее. Меня затошнило. Рахман снова порылся в портфеле и вытащил фонарик. Посветил вокруг, и я увидел в глубине комнаты старую и ржавую кухонную плиту. Крутая лестница со сломанными деревянными перилами вела на второй этаж.
- Раз у вас есть бумага и ручка, - сказал он, - можете записывать...
Он осмотрел соседние дома, пребывавшие в столь же заброшенном состоянии, и по мере осмотра диктовал мне кое-какие сведения, сверяясь с вытащенной из черного портфеля записной книжкой.
На следующее утро я продолжил свой роман на обороте страницы с этими заметками - я сохранил их до сегодняшнего дня. Зачем он мне их продиктовал? Может, хотел, чтобы где-то осталась копия.
Место, где мы сделали первую остановку в квартале Ноттинг Хилл, называлось Повис Сквер. Эту улочку продолжали Повис Терасс и Повис Гарденс. Под диктовку Рахмана я записал номера домов 5, 9, 10,11 и 12 на Повис Терасс, 3,4,6 и 7 на Повис Гарденс, и 13, 45, 46 и 47 на Повис Сквер. Ряды домов с арками "эдуардовской" эпохи, как уточнил Рахман. После войны тут стали жить ямайцы, но он, Рахман, купил все дома скопом, когда их собирались снести. А теперь, когда тут больше никто не жил, вбил себе в голову сделать капитальный ремонт.
Он нашел фамилии бывших обитателей, еще до ямайцев. Я записал некого Льюиса Джонса в доме 5 на Повис Гарденс, Чарлза Эдварда Бодена в доме 13 на Повис Сквер, Артура Филиппа Коэна в доме 46, Мэри Мотто в доме 47... Может, они понадобились Рахману двадцать лет спустя, чтобы подписать какую-нибудь бумагу? Но я не очень-то в это верил. Я спросил его об этих людях, и он ответил, что большинство из них несомненно исчезло без вести во время "молниеносной войны".
Мы пересекли квартал Бейсватера и направились к Паддингтонскому вокзалу. На сей раз мы остановились на Орсетт Терасс, где вдоль железнодорожных путей стояли дома с арками; они были выше предыдущих. На дверях еще сохранились замки, и Рахман использовал ключи на связке. Внутри - никакого строительного мусора, заплесневелых обоев и прогнивших и обвалившихся лестниц. Но в комнатах не ощущалось ни малейшего следа человеческого присутствия, словно дома эти были декорацией для съемки какого-то фильма, а потом их забыли разобрать.
- Это бывшие отели для приезжих, - объяснил Рахман.
Каких приезжих? Я вообразил тени, выходящие ночью с Паддингтонского вокзала в реве сирен.
На краю Орсет Терасс я с удивлением увидел развалившуюся церковь, которую сносили. На месте крыши уже зияла дыра.
- Ее мне тоже надо было купить, - произнес Рахман.
Мы проехали Холланд Парк и оказались в Хаммерсмите. Так далеко я никогда не забирался. Рахман остановился на Толгарт Роуд перед рядом брошенных домов, похожих на коттеджи или приморские виллы. Мы поднялись на второй этаж одного из них. Стекла большого выступающего окна были разбиты. Слышался шум автомобилей. В углу комнаты я увидел раскладушку, а на ней костюм в целлофановом пакете, словно только что из химчистки, и пижаму. Рахман поймал мой взгляд:
- Иногда прихожу сюда поспать после обеда, - сказал он.
- А шум машин вам не мешает?
Он пожал плечами. Потом взял костюм в целлофановом пакете, и мы спустились по лестнице. Он шел впереди с костюмом на правой руке и черным портфелем в левой, похожий на коммивояжера, выходящего из дому, чтобы объехать клиентов в провинции.
Рахман аккуратно положил костюм на заднее сиденье автомобиля и сел за руль.
Мы повернули обратно, в направлении Кенсингтон Гарденс.
- Я спал и в куда менее комфортабельных местах...
Он смотрел на меня холодным взглядом.
- Я был примерно в вашем возрасте...
Мы были уже на Холланд Парк Авеню. Скоро проедем мимо кафетерия, где я в этот час обычно писал роман.
- В конце войны я убежал из лагеря... Спал в подвале одного дома... Крысы там кишели... Я думал, что если засну, то они меня сожрут...
Пронзительно расхохотался.
- Мне казалось, что я и сам крыса... К тому же меня четыре года пытались убедить, что я крыса...
Проехали кафетерий. Да, я мог бы ввести Рахмана в роман. Главные герои встретились бы с ним в окрестностях Северного вокзала.
- Вы родились в Англии? - спросил я.
- Нет, во Львове, в Польше.
Произнес он это сухо, и я понял, что больше ничего не узнаю.
Теперь мы ехали вдоль Гайд Парка, в направлении Мэрбл Арч.
-Я пытаюсь написать книгу, - сказал я застенчиво, чтобы возобновить разговор.
- Книгу?
Раз он родился во Львове, в Польше, до войны, на которой уцелел, он прекрасно мог оказаться теперь в окрестностях Северного вокзала. Вопрос случая.
Он сбавил скорость перед Мэрилебонским вокзалом, и я подумал, что мы пойдем осматривать полуразвалившиеся дома вдоль железной дороги. Но мы проехали по узкой улочке и выехали к Риджентс Парку.
- Вот, наконец, богатый квартал.
Его смешок был похож на ржание.
Он заставил меня записать адрес: 125,127 и 129 на Парк Роуд, на углу Лорн Клоз. Три бледно-зеленых дома с эркерами, последний - полуразрушен.
Он просмотрел привязанные к ключам ярлыки и отпер дверь среднего дома. Мы очутились на втором этаже, в комнате куда просторнее, чем на Трафальгар Роуд. Стекла в окне были целы.
В глубине комнаты стояла такая же раскладушка, как на Трафальгар Роуд. Он сел на нее, а черный портфель положил рядом. Потом вытер лоб белым платком.
Обои были местами содраны. На полу не хватало нескольких паркетин.
- Вы бы посмотрели в окно, - сказал он. - Достойное зрелище.
Он был прав. Я увидел газоны Риджентс Парка и монументальные фасады вокруг. Белизна их гипса и зеленый цвет газонов вызвали у меня ощущение покоя и полной безопасности.
- А теперь я вам покажу совсем другое...
Он встал. Мы пошли по коридору, где с потолка свисали старые провода, и оказались в маленькой комнате в задней части дома. Ее окно выходило на пути Мэрилебонского вокзала.
- У обеих сторон свой шарм, - сказал Рахман. - Не правда ли, старина?
Потом мы вернулись в комнату со стороны Риджентс Парка.
Он снова уселся на раскладушку и открыл черный портфель. Вытащил два завернутых в фольгу сэндвича. Один из них протянул мне. Я сел на пол напротив него.
- Я думаю, что оставлю этот дом в таком виде, какой есть, и поселюсь здесь окончательно...
Впился зубами в сэндвич. Я подумал о костюме в целлофановом пакете. Костюм на нем был мятый и очень поношенный. На пиджаке не хватало пуговицы, ботинки были заляпаны грязью. Он, такой чистюля, прямо помешанный на чистоте и с таким остервенением боровшийся с микробами... Но иногда создавалось впечатление, что он сдался и понемногу превращается в бродягу.
Он доел сэндвич. Растянулся на раскладушке. Протянул руку и покопался в черном портфеле, который поставил на пол рядом. Вытащил связку и отцепил один из ключей.
- Держите... И разбудите меня через час. Можете прогуляться по Риджентс Парку.
Повернулся набок, лицом к стене, и глубоко вздохнул.
- Советую посетить зоопарк. Это совсем рядом.
Некоторое время я неподвижно стоял у окна, в луче солнечного света, пока не заметил, что он уснул.
***
Однажды поздно вечером, когда мы с Жаклин вернулись на Чепстоус Виллас, то увидели полоску света из-под линдиной двери. Снова допоздна стала играть ямайская музыка, и запах индийской конопли заполнил квартиру, как в самые первые дни, когда мы в ней поселились.
Петер Рахман устраивал вечеринки в своей холостяцкой квартирке в Долфин Сквер, в жилом массиве на берегу Темзы, и Линда таскала нас на них. Там мы снова встретили Майкла Савундру. Он уезжал из Лондона к парижским продюсерам. Пьер Рустан прочел сценарий и очень им заинтересовался. Пьер Рустан. Еще одно имя без лица, плавающее в моей памяти. Но отзвуки его все еще сохраняются, как эхо всех имен и фамилий, что слышишь в двадцать лет.
На рахмановские вечеринки собирались самые разные люди. Через несколько месяцев Лондон охватит прохлада и заполнит его новой музыкой и яркой разноцветной одеждой. Мне кажется, что в такие ночи, в Долфин Сквере, я встретил некоторых из тех, что станут интересными жителями внезапно помолодевшего города.
Теперь я писал не по утрам, а после полуночи. Не ради того, чтобы воспользоваться тишиной и покоем, просто откладывал час работы. Но каждый раз мне удавалось превозмочь лень. Я выбрал этот час по другой причине: я боялся возвращения тревоги, которую так часто ощущал в первые наши дни в Лондоне.
