Латифа - Украденное лицо, Моя юность прошла в Кабуле
Не хочу больше ничего слышать об ужасе, царящем в городе.
Я решила не выходить из квартиры: буду смотреть на мир через кухонное окно и как можно больше спать, чтобы прогнать от себя кошмар, витающий над залитыми солнцем улицами Кабула.
Глава 4
УБИЙСТВА И ЧУДЕСА
20 часов 30 минут. Сейчас начнется передача радио Би-би-си. Папа включает наш большой приемник, максимально приглушает звук, и мы, как обычно, рассаживаемся вокруг него, совсем близко от динамика. Как-то наш сосед по лестничной клетке сказал Сорайе:
- У вашего приемника слишком громкий звук... Я слышал, что талибы...
Сорайя, не дав ему договорить, поспешила извиниться за причиненное неудобство:
- Мы с сестрой слушали музыку и увлеклись, это правда... Извините нас, прошу вас!
Больше эта тема не возникала, но мы стали гораздо осторожнее. "Мазари-Шариф, крупный город на севере Афганистана, вот уже год остается ареной ожесточенных сражений между моджахедами Северного альянса и талибами. Если талибам, которые тщетно осаждают город с самого своего прихода к власти в 1996 году, удастся взять его, падет последний оплот сопротивления на севере страны".
Би-би-си подтверждает то, о чем на всех углах шепчутся люди в Кабуле, ничего не зная наверняка. Даже если какому-нибудь журналисту удается взять интервью у представителя одного из противоборствующих движений, составить точное представление о ситуации очень трудно: вожди Северного альянса немедленно опровергают любое утверждение правительства талибов.
Иногда нам не удается поймать ни одну станцию, например между 5.30 и 7.30 утра, когда вещает иранское радио. Кабульцы считают, что талибы поступают так намеренно, потому что Тегеран симпатизирует Северному альянсу. Если человек слушает передачи из Тегерана и его ловят "на месте преступления", ему грозят три месяца тюрьмы.
В последнее время все новости плохие. В феврале 1998 года на севере страны, в провинции Талокан, на всей территории вплоть до границы с Таджикистаном, произошло землетрясение. Би-би-си сообщило об ужасных последствиях стихийного бедствия: 4 тысячи погибших.
Шариатское радио оповещает жителей страны лишь о казнях: двоим преступникам перерезали горло на Кабульском стадионе, причем сделал это собственноручно - отец их жертв, при огромном стечении народа (талибы заявили, что при казни присутствовали тридцать пять тысяч человек!). Хвала Аллаху, что им не приходит в голову использовать телевидение, чтобы "приобщить" афганцев к собственному правосудию! В подобные моменты я почти радуюсь, что нам запретили смотреть телевизор...
Мама в отчаянии: талибы выгоняют из Кабула одну из последних гуманитарных организаций, которой руководили женщины. Она была единственной надеждой афганок на медицинскую помощь... Тех, кто работал в организации, обвинили в нарушении законов ислама, запрещающих женщинам работать, учиться и даже заботиться о других женщинах. Мама потрясена такой жестокостью.
- Для нас все кончено. Навсегда. Надежды больше нет. Это геноцид. И ООН уступает шантажу этих людей!
Сорайя теперь все больше молчит. Она работает по дому, грустная, замкнутая, и напрасно папа убеждает ее в том, что профессия бортпроводницы не забывается, что однажды она снова сможет работать, - сестра безутешна, она не верит. Никто больше не интересуется жизнью афганцев, журналисты появляются так редко, что нам кажется, будто весь остальной мир забыл про нас и одобряет действия талибов.
В августе 1998 года шариатское радио, которое мы можем слушать, не опасаясь соседей, сообщает о триумфальном взятии города Мазари-Шариф, недалеко от границы с Таджикистаном и Узбекистаном. Талибы заняли священный город, где в голубой мечети находится гробница Али, зятя Пророка.
"Аллах велик, и мы наконец объединяем нашу страну! Все города на севере встали на сторону правительства!"
Иранское радио обрушивается на Соединенные Штаты, обвиняет Америку в том, что она поддерживала талибов, желая навредить исламу: в священном городе талибы убили сотни мирных жителей и взяли в заложники иранских дипломатов. Папа замечает:
- Они призывают к джихаду, но мусульманин не убивает других мусульман. Нигде в Коране не сказано, что нужно отнимать жизнь. Эти люди провозглашают якобы шариатские законы и хотят, чтобы все поверили, будто так гласит Коран, но это всего лишь выдумки безграмотных священнослужителей!
Я ухожу в свою комнату и ложусь на кровать. Сорайя спит, зарывшись лицом в простыни, несмотря на жару. Я думаю о Мазари-Шарифе и о той замечательной поездке, которую организовал для нас Вахид, когда мне исполнилось двенадцать лет: тогда я в первый и единственный раз путешествовала по Афганистану. Как я была счастлива в компании старшего брата, мамы и Шакилы - папа и Сорайя оставались дома, они оба работали! Мы должны были провести в священном городе все праздники Навруза, афганского Нового года, который начинается в первый день весны, и остаться там на месяц.
Я вспоминаю, как в одном месте, на дороге, нас остановили люди в военной форме, чтобы обыскать. Один из них спросил нашего водителя:
- Куда едут ваши пассажиры?
- В Мазари-Шариф, в главную мечеть.
Военный протянул ящик и приказал:
- Дайте нам денег!
Шофер, не говоря ни слова, положил в коробку несколько банкнот, и мы поехали дальше.
Вахид нанял машину на все время нашего путешествия и был очень заботлив.
Сначала дорога казалась пустынной и скучной. Взглянув в какой-то момент в окно, я увидела нескольких подростков лет по четырнадцать, не больше, вооруженных автоматами Калашникова. Наш водитель продолжал ехать, не останавливаясь, и тогда один из ребят кинулся наперерез машине, жестом приказывая нам остановиться.
- Почему вы не остановились?
- Никто нам этого не приказывал!
- Поставьте машину к обочине и заплатите нам!
Шофер дал им немного денег, и мы снова тронулись в путь.
- Если захотите пить, скажите мне, и я остановлюсь после перевала Соланг и тоннеля. Вода там очень вкусная, она течет с горных ледников.
Вода оказалась действительно чудесная, холодная и прозрачная, окрестный пейзаж радовал глаз. На склоне горы я заметила несколько домиков, по узкой крутой тропинке, петлявшей между деревьями, сновали люди. Мы решили поесть, и нам подали восхитительный шашлык из баранины. Шофер сказал, что нигде не готовят мясо лучше, чем на севере.
Пообедав, мы продолжили путешествие. На подъезде к Пули-Хомри я неожиданно увидела дом своей мечты, такой я рисовала, когда была совсем маленькой: на зеленой лужайке, окруженный деревьями, стоял серый каменный дом, из трубы вился дымок, неподалеку находились овчарня и колодец. Как бы мне хотелось жить в такой вот долине, среди деревьев, в тишине и покое. Это было бы чудесно... Вахид сказал, что мы проедем через деревню со смешным названием Дашти-Калигай, что по-афгански означает "банан".
- Ты часто рассказывал нам об этой деревне, тут что, действительно растут бананы?
- Нет, зато здесь много арбузов!
Через несколько минут шофер сказал Вахиду:
- Дайте мне ваши часы и часы вашей матери. Не оставляйте никаких украшений.
Мама удивилась, и он объяснил ей:
- Госпожа, доверьте мне ваши драгоценности: мы подъезжаем к такому месту, где машину могут остановить грабители и обобрать вас до нитки!
Спрятав часы и украшения в специальный железный ящичек, он продолжил свои наставления:
- Если кто-нибудь бросит камень в нашу машину, не пугайтесь, я не остановлюсь.
Мы действительно заметили на дороге автомобиль, который в буквальном смысле слова "потрошили" какие-то люди, но сами доехали без приключений.
На въезде в город путешественников встречал большой транспарант "Добро пожаловать в Мазари-Шариф!".
Люди на улицах были в основном узбеками, одетыми в традиционную национальную одежду, - плотную коричневую рубашку-гопичу и круглый и очень длинный тюрбан. Я уже встречала узбеков в Кабуле, но в тот день в Мазари-Шарифе их монголоидные лица показались мне неотличимыми одно от другого. Некоторые женщины носили чадру, у одних был на голове платок, у других - нет.
Мы отправились в гостиницу, чтобы немного отдохнуть после утомительной поездки. В город приехало так много людей, что практически все номера были сданы, и Вахиду пришлось обратиться к самому хозяину, чтобы получить комнату на четверых.
Мой брат был очень властным человеком. Иногда они с Шакилой так ссорились, что потом по нескольку дней не разговаривали друг с другом, правда, стараясь, чтобы родители ничего не знали. Моя сестра не хотела докучать маме своими проблемами. А вот со мной Вахид был другим. Он водил меня в парк аттракционов, на автодром, без конца шутил со мной и нашими двоюродными сестрами. Помню, как он показывал нам фотокарточки звезд индийского кино - по секрету, светя фонариком, и брал с каждой по пять афгани, как за сеанс в кинотеатре. А еще он придумывал для нас воображаемые счета в банке, выписывал игрушечные чеки и требовал, чтобы мы доверили ему наши маленькие карманные сбережения. Дауд со смехом называл Вахида воришкой - все мы знали, что таким способом он собирает деньги на кино, чтобы сходить с друзьями после занятий в лицее. В год, когда мы отправились в Мазари-Шариф, Вахиду исполнилось двадцать пять лет... С тех пор брат очень изменился, лицо его всегда хранит серьезное, даже печальное выражение. Мама говорит, что он слишком много страдал.
