Карел Чапек - Гордубал
По всей деревне мелет языком Гордубал, а дома молчит как убитый. То да это сделай, Штепан, - и баста.
Шатается по деревне Юрай и посматривает, с кем бы еще постоять, поболтать. Даже Феделешу Гейзе махнул рукой, только от Герича отвернулся. А тот уж было руку протянул. Нет! Пока жив, не знаюсь с тобой; не о чем нам разговаривать. Знать не знаю и знать не хочу, что у тебя на уме.
Бабы смеются: диковинное обрученье! Жених насупился, как бирюк, молчит, на всех дуется. Невеста на речке играет с подружками, юбчонку засучила по пояс, понятия нет еще, что такое стыд. А Гордубал размахивает руками на площади, хвалится будущим зятем. Полана - хоть и чудная баба - да тоже хмурится, видит, что вся затея - людям на смех, а сама дома сидит, носа не высунет. Так-то, соседушки, уж и не говорите, что у Гордубалов все ладно.
Разве не видит Гордубал, что Штепан сердится?
Может, и видит, но сторонится Штепана. Бросит через плечо, что да где сделать, и идет куда-то по своим делам. А Штепан провожает его таким взглядом, словно готов вцепиться ему в глотку.
Наконец не выдержал Штепан: стал посреди двора, поджидает хозяина, зубы стиснул, так что желваки заходили на скулах. Гордубал проходит по двору.
- Пора ехать, Штепан.
И идет дальше.
Манья загораживает ему дорогу.
- Мне с вами потолковать надо, хозяин.
- Ну, чего еще? - уклоняется Гордубал. - Занялся бы лучше делом.
Штепан даже посерел от ярости. Странно, ведь он всегда был смуглый.
- Что это вы болтаете про меня и Гафью? - выпаливает он.
Гордубал поднимает брови.
- Что болтаю? Что просватал дочку за батрака.
Манью коробит от злости.
- А почему? А зачем вы... Люди меня на смех поднимают. "Скоро ли, мол, крестины, Штепан?" - "Беги, Штепан, к своей невесте, ее гусак обидел".
Гордубал гладит затылок.
- Не слушай их, пусть потешатся. Надоест.
- Мне, мне это надоело, хозяин! - цедит сквозь зубы Манья. - Не хочу быть посмешищем!
Гордубал тяжело вздыхает.
- И я тоже не хочу, потому и обручил вас. Ну, чего еще?
- Не хочу, - скрипит зубами Манья. - Не буду я тут торчать женихом сопливой девчонки всей деревне на смех.
Гордубал - руки еще на затылке - меряет его глазами.
- Погоди - как ты сказал? Не будешь?
Манья дрожит от бешенства, вот-вот заплачет.
- Не буду, не хочу! Что хотите делайте, а я...
- Не будешь?
- Не буду.
Гордубал засопел.
- Подожди здесь.
Манья стоит, захлебываясь от ярости, - ему стыдно перед всей деревней. Лучше уж убраться отсюда, чем...
Гордубал выходит из хлева и рвет какую-то бумагу. Рвет на мелкие клочки и бросает их в лицо Манье.
- Вот. Больше ты не жених. Передай отцу, что я порвал договор. - Рука в белом рукаве быстро взлетает и указывает на ворота. - Проваливай!
Манья быстро дышит, глаза его суживаются, как нож.
- Не уйду, хозяин.
- Уйдешь! А вздумаешь вернуться, у меня ружье есть.
Штепан багровеет.
- А если не уйду, тогда что?
Гордубал грудью надвигается на него. Манья отступает.
- Полегче! - шипит он.
- Не уйдешь?
- Пока не прикажет хозяйка, не уйду.
Застонав, Гордубал внезапно бьет Манью коленом в живот. Манья корчится от боли, но тут огромная ручища хватает его за шиворот, другая за штаны, поднимает на воздух, и Штепан летит через забор в крапиву,
- Так, - Гордубал переводит дух. - Не захотел в ворота, полетел через забор. - И он поворачивает обратно, поглаживая темя. Странно: как-то горячо в затылке...
За соседским забором слышно хихиканье.
XX
Полана, конечно, заперлась в каморе и притихла, точно ее и в живых нет.
Рано утром Гордубал запрягает в телегу жеребца-трехлетку и смирного мерина. Неравная пара! Мерин уныло мотает головой, жеребец держит голову кверху.
Ну и парочка!
- Скажи матери, Гафья, что я еду в город. К вечеру, бог даст, вернусь.
Пусть коровы мычат от голода, пусть лошади бьют копытами, пусть визжат свиньи и поросята. Может, перестанет Полана упрямиться, не выдержит ее крестьянская душа, выйдет Полана и займется скотиной.
Да и можно ли сердиться, когда рядом божья тварь?
Мерин помахивает головой, жеребец держит ее высоко. Вот и Штепан тоже высоко держит голову.
Жеребца-трехлетку он запрягал вместе с кобылкой - они, мол, хорошо идут в паре. Эй ты, деревенщина, чего кусаешь мерина... Полана, наверно, выйдет из клети, пока меня нет, накормит скотину и птицу, порадуется на них. Вот видишь, и неспеша можно доехать до города.
Перво-наперво к адвокату.
- Так и так, сударь, хочу, чтоб записали вы мою последнюю волю. Никто не ведает, когда придет смертный час. Вот какая воля моя: женат я, жену Поланой звать. Надо, чтобы она наследовала после мужа.
- А что вы завещаете ей, господин Гордубал? Усадьбу, деньги или ценные бумаги?
Гордубал косится с недоверием: "Зачем тебе знать?"
- Напиши: все, что имею.
- А! Ну, тогда запишем: все имущество движимое и недвижимое...
Гордубал кивает.
- Так, так, сударь, хорошо сказано. Пишите: "За любовь ее и верность супружескую завещаю все движимое и недвижимое имущество".
Вот и подписано - во имя отца и сына и святого духа. Гордубал медлит.
- А что, сударь, нельзя ли поехать в Америку снова?
- Куда там, господин Гордубал, в Америке своих рабочих излишек, никого теперь не пускают к себе американцы.
- Гм! Так. А нет ли какой-нибудь фэктори в городе?
- А, фабрика! Есть фабрики, да стоят, не работают; трудные настали времена, господин Гордубал. - Адвокат вздыхает, точно и ему приходится нести бремя трудных времен.
Гордубал кивает головой. Что поделаешь, люди уже не нужны. Никому не нужен такой Гордубал.
А жалко, зря пропадают умелые руки. А вот коням, что высоко держат голову, они пригодятся.
...Юрай Гордубал ищет командира эскадрона. Вон там, говорят ему, в казармах.
- Что, дядя, сына пришел навестить?
- Нет, не сына, хочу жеребчика продать, господин драгун.
- Здесь лошадей не покупают, - объясняет солдат, а руки уже сами тянутся к жеребцу, ощупывают ноги и шею. - Серна, а не конь, хозяин.
Тут подошел кто-то из офицеров:
- Коня продать? Трудное дело, хозяин. - И качает головой. - Сейчас мы не берем лошадей. Говорите, ваш конь призывался еще летом? Хороший конь! А объезжен ли? Что? Не объезжен? И под седлом он еще не ходил? Ах вот как, ваш работник ездил на нем без упряжки.
Вокруг уже собралось несколько офицеров.
- Что, дядюшка, можно ли попробовать жеребца?
- Отчего же нет? - отзывается Гордубал. - Только конь-то норовистый, сударь.
- А хоть бы и норовистый! Дайте-ка, ребята, узду и седло. Поглядим, сбросит ли он Тоника.
Не успел Гордубал и глазом моргнуть, как один из офицеров был уже на коне. Жеребец подпрыгнул, взвился на дыбы и сбросил седока. Тот ловко упал на спину и смеется:
- А ну-ка, ребята, ловите коня!
Толстый командир хохочет так, что даже живот у него колышется.
- Ну, хозяин, конь у вас знаменитый! Вы пока подержите его дома, а мы подадим рапорт, чтобы разрешение дали на покупку.
Гордубал, нахмурясь, запрягает коня.
- Что поделаешь, сударь, продам его цыгану или живодеру.
Командир чешет затылок.
- Слушайте, жалко ведь жеребца... Вы что, непременно хотите его с рук сбыть?
- Да, - бормочет Гордубал, - не ко двору он мне.
- Ну, оставляйте, - решает командир, - а мы вам расписку дадим, что конь у нас, а потом напишем, сколько вам за него причитается. Идет?
- Идет, чего ж тут, - соглашается Юрай. - Коняга хороший, сударь, голову высоко держит. За него восемь тысяч давали...
- Тогда забирайте его обратно, - быстро вставляет командир.
- Можно и за пять продать, - торгуется Гордубал.
Какой-то толстый военный около командира слегка кивает головой.
- Пять тысяч - это другое дело, - соглашается командир. Стало быть, мы вам напишем. А раздумаете продавать, возьмете коня назад. Идет? Получайте расписку.
Гордубал едет домой. На груди у него расписка с печатью и мешочек с долларами. Мерин бежит рысью, поматывая головой. А жеребчика уже нет. Точно во второй раз ушел Штепан. И кобылу бы лучше продать вместе с жеребенком. Но-о-о, меринок!
Чуть вожжами тебя тронешь, ты и бежишь. Как это так - не разговаривать с лошадьми? Заговоришь с ним - конь повернет голову и махнет хвостом.
Видно, что понимает. И головой покачивает - значит, думает. Далеко еще ехать, милый, да ведь в гору приятно бежать. Ну-ну, не бойся, это только ручеек пересек нам дорогу. Оставь овода, я его сам прогоню.
Гей! И Юрай начинает протяжно, тихо петь.
Мерин косится большим глазом на хозяина: ты чего расшумелся? А Гордубал покачивает головой и поет:
Эх, Полана, злодейка Полана!
Сохрани тебя господь...
XXI
Потерял Гордубал покой. Ранним утром уходит со двора. Бросает хозяйство на волю божию и болтается неведомо где. Даже в Тибаве был.
- А что, Гелетей, не нужен тебе работник к скотине или в поле?
- Зачем мне работник, Гордубал, у меня два сына. А для кого ты, братец, ищешь места?
