Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака
"Ваше величество, не снимете ли вы запрет с приобретения ларя, самого обыкновенного рундука красного дерева, в каковой рундук буду ставить мои башмаки и сапоги, а также запрет с приобретения комода для хранения моего белья в гардеробной? Ежели сии покупки являются нарушением закона, я по-прежнему буду засовывать свои башмаки в жардиньерки на лестнице - в пустующие жардиньерки, поскольку покупать цветы мне не по карману: я ведь ничего не пишу, ничего не зарабатываю, а потому не имею права тратить деньги".
В-третьих, с финансами дело обстоит очень плохо. Акции Северных железных дорог все падают, несмотря на чудодейственные биржевые рецепты. Бальзак (вернее, Ева Ганская) потеряет на них 60000 франков. Чтобы покрыть убыток, нужно было бы прикупить еще двести семьдесят пять акций по низкому курсу, и, когда он поднимется до 650 франков (сейчас он 560 франков), получится выигрыш в 25000 франков вместо потери в сумме 50000. Вот что могут сделать богатые люди. Но несчастные волчки и волчишки, не обладающие капиталами, получат одни только убытки. С ума сойти! "У меня нет философического отношения к таким делам". Эта операция с акциями Северных железных дорог, считая и предстоящие взносы, обойдется им в 130000 франков. "Неудивительно, что я жалею, зачем связался с несчастным домом, за который еще надо платить и платить". Однако ж этот особняк, такой маленький, такой скромный, полон прекрасных произведений искусства. "Нам необходимо приобрести два горностаевых покрывала для постелей... Только горностай и гармонирует с этой артистической, вавилонской и даже восточной пышностью убранства..." Понадобится десять "Лилий долины", чтобы оплатить столько чудес. Он их и напишет будущей зимой в Верховне.
Он дает себе слово потрудиться как следует на Украине, а в особняке Божона работа у него не спорится. "Мой ум ни на чем не может сосредоточиться; я затрагиваю множество сюжетов, и все они становятся мне противны... Целыми часами я предаюсь воспоминаниям и, право же, совсем отупел". Его гложет тоска, на него нападает хандра, и напрасно он пытается "подхлестнуть обессилевший мозг". Мозг работает вяло... А ведь у Бальзака есть обязательства, он дал обещания и должен их выполнить: докончить "Крестьян", написать роман "Депутат от Арси".
"Как трудно засесть за работу! Однако нужно добыть 18000 франков ренты и выплатить 55000 долгу - на все это требуется капитал в 600000 франков. Работай, несчастный автор "Человеческой комедии", пиши "Воспитание государя", сочиняй романы, сочиняй... грошовые пьесы. Плати за свою роскошь, искупи свои сумасбродства и жди свою Еву в аду мучений перед чернильницей и девственно чистой бумагой..."
Надо отослать "Крестьян" в "Ла Пресс", но его тошнит, когда он пробует перечесть рукопись. Единственный труд, доставляющий ему теперь удовольствие, - это сочинение писем, длиннейших писем к своей "далекой принцессе". "Ну что ж вы хотите! Мысли мои следуют за сердцем, и как же мне писать "Крестьян"?.." У него теперь другая идея: написать пьесу "Оргон" - продолжение мольеровского "Тартюфа", но в комедии Бальзака весь дом будет жалеть о Тартюфе, и в ней будет показано торжественное возвращение лицемера, которого приветствуют и Мариана, и Эльмира, и госпожа Пернель. Но пьесу надо написать в стихах, а Теофиль Готье отказывается сотрудничать с Бальзаком. "И вот мне пришла в голову мысль дать один акт Шарлю де Бернару, два акта - Мэри, а еще два акта распределить между двумя другими поэтами".
Выясняется, однако, что тут коллективный метод работы непригоден. Рассчитывать можно только на самого себя. Бальзак вновь принимается за черный кофе. В неделю у него ушло полкилограмма кофе. Не написал ни строчки. Даже под потоками мокко мозг отказывается работать. Он буквально угасает от какой-то непонятной болезни, вызванной тем, что рушится надежда на счастье, которое было так близко. Лоран-Жан, встревоженный бездействием Бальзака, принес ему Диккенса ("Сверчок на печи"), чтобы развлечь друга. Бальзак делится с Ганской своими впечатлениями: "Эта книжечка - настоящий шедевр, без малейшего изъяна. За нее Диккенсу заплатили сорок тысяч франков. В Англии платят лучше, чем у нас!.." И вот жестокий удар дерзкое письмо Жирардена, где говорится, что если газета "Ла Пресс" и настаивает на опубликовании последней части "Крестьян", то лишь потому, что за Бальзаком числится недоимка - он возвратил не всю сумму полученного им аванса. "Если бы вы могли расквитаться с нами полностью, я охотно отказался бы от "Крестьян". Бальзак взвился на дыбы, как от удара хлыстом: "Вопреки вашему мнению я считаю свою книгу превосходной". Грубость Жирардена он объясняет опубликованием в "Ла Пресс" фельетона Даниеля Стерна (псевдоним госпожи д'Агу), "синего чулка", питающей ненависть к Бальзаку со времени выхода в свет "Беатрисы". Единственным неопровержимым ответом хулителям могла быть только новая прекрасная книга. Но "дом мой омерзителен, литература глупа, и я сижу сложа руки, когда мне нужно работать".
Чем объясняется это долгое, бессилие? Прежде всего тем, что для литературного творчества необходима глубокая сосредоточенность. Раньше, когда Бальзак столько создавал и на улице Кассини, и на улице Батай, и на улице Басе, а еще больше - в Саше, во Фрапеле, в Булоньере, он забывал весь внешний мир. Теперь же душу его томит тревожная, почти болезненная любовь, и, помимо того, особняк на улице Фортюне налагает на него множество докучных обязанностей. Приходится, например, самому нанимать прислугу. Он дает расчет Милле и заменяет его эльзасцем Франсуа Мюнхом, будущим кучером "дорогой графини". Занелла, вошедшая в милость, предлагает ему превосходную горничную, набожную бельгийку, которая умеет шить, стирать и гладить. Трое слуг - значит, 90 франков в месяц на жалованье им, да еще надо прокормить их; следовательно, хозяин должен иметь 12000 франков годового дохода. Во времена Бальзака, при его славе, жить на широкую ногу считалось вполне естественным. Но едва он решил, что подобрал себе надежную прислугу, как вдруг оказалось, что вероломная Занелла предает его. Она пообещала его соседу, художнику Гюдену, показать весь дом в отсутствие Бальзака, как привратница Сибо показывает Ремонанку коллекцию, собранную кузеном Понсом. Лишний раз мы видим, что жизнь повторяет литературные произведения. Бальзак удручен печальным и мерзким опытом! "Я верю теперь только Богу и моей дорогой девочке".
Потом является и отнимает у него время свирепая Алина Монюшко, сестра и враг Евы Ганской, которой она в детстве кулаком разбила нос. Дама эта, загостившаяся в Париже, находит, что Бальзак очень любезен, когда около него нет Евы. Ее Ржевусское величество сама приказала ему: "Ослепите мою сестру". Алина больше чем ослеплена - она поражена, потрясена, ошеломлена. Осматривая "гнездышко" на улице Фортюне, она будто бы произнесла слова, достойные кузины Бетты.
"Она пришла в ярость при мысли, что этот, как она выразилась, дворец (где решительно все, вплоть до самого обыкновенного гвоздя, говорит о том, что это жилище обставлено для обожаемой женщины) будет принадлежать ее сестре, которую она колотила в детстве. "Ну что такое Верховня в сравнении с этим очаровательным особняком? - заявила она. - Я нигде не видела ничего подобного. Верховня, господин де Бальзак, - это образец безвкусицы, ибо мой дорогой зять как раз и грешил отсутствием вкуса".
Знаешь, дорогая, я не мог удержаться и захохотал при этих словах, полных посмертной мести, ибо сразу все понял по злобному тону этого замечания. Разве мог человек, который Еву предпочел Алине, проявить в чем-нибудь хороший вкус?
Добравшись до библиотеки, она сказала: "Но ведь одна эта комната, должно быть, обошлась в сто тысяч франков! Библиотека в Нейи и в Сен-Клу ничто перед ней". "В этом доме любят книги", - ответил я. Она удалилась, ошалев от восхищения и прекрасно поняв, что раз у меня такой дом, то уж по одному этому ясно видно, что я миллионер".
Алина в ужасе отпрянула от кровати Бальзака, увидев на ней две подушки. Всем его близким знакомым было известно, что он спит высоко и поэтому подкладывает под голову две подушки. Но Алина полагала (и надеялась), что он прячет у себя женщину. "А почему две подушки?" - спросила она. "Ну, это в предвидении будущего".
И все же домашними хлопотами, посетительницами, покупками и мечтаниями нельзя в полной мере объяснить полное бездействие Бальзака. Истинная причина в том, что он чувствует себя больным, да он и в самом деле болен. Его друг Фредерик Сулье умирает от гипертрофии сердца, кровообращение у него нарушено и ноги очень распухли. "Это меня поразило, - пишет Бальзак, - мне кажется, что и у меня гипертрофия сердца". Его поверенный, стряпчий Гаво, видя, как он томится, посоветовал - ему уехать из Парижа. "Уезжайте, - сказал Гаво, - иначе вы конченый человек". Конченый человек? Нет еще. Но бодрости духа, несомненно, уже нет, а Бальзак всегда утверждал, что состояние духа влияет на телесное состояние. Все он видит теперь в мрачном свете. Буржуазная монархия, установившаяся во Франции, кажется ему шаткой, в скором времени в Италии вспыхнет восстание, и этот пожар охватит всю Европу. "Вы не представляете себе, - пишет он Еве, - какой путь проделал коммунизм - учение, которое требует все перевернуть, все подвергнуть разделу, даже съестные припасы и товары, распределив их между всеми людьми, почитая их братьями друг другу..." Ева знает, что он думает об этом, но нельзя же вставать поперек дороги своему веку!
