Тарьей Весос - Рассказы
Правили лошадью два подростка — хозяйский сын Юн Хоггет и Нильс, его одногодка и помощник, — оба одинаково круглолицые. Они ехали в пустых санях по заснеженному склону, путь предстоял неблизкий — в горы за сеном. Домой они вернутся поздно вечером. Дорогу на север проложили другие, кто уже ездил туда. Там, высоко в горах, в сараях с душистым сеном, будто притаилось лето, скрывая одному ему ведомую тайну.
С летом было связано много приятных воспоминаний, и мальчики весело насвистывали. Но вот жгучий мороз сковал им губы, и свист сам собою умолк. Впрочем, свистеть можно и про себя. Они уже взрослые, и позади у них — чудесное лето.
Однако вскоре им стало не до свиста.
Далеко от дома, посреди белой пустыни, где из сугробов торчали редкие деревца, большая тяжелая лошадь вдруг провалилась.
Здесь были болота и топи. Сейчас, припорошенные снегом, опасные места были незаметны, да мальчики не очень-то хорошо и знали их. Они как раз свернули с дороги, чтобы по снежной целине добраться до своего сарая. Ледяная корка, покрытая снегом, не выдержала тяжести, и лошадь с громким всплеском провалилась. Бурая стылая вода сомкнулась над ее спиной. Ноги лошади уперлись в дно, из воды выступала только голова и часть гривы.
В тот же миг лошадь заржала. Странно, необычно. Как мало, в сущности, знают люди о конском ржании — казалось, в воздухе пронеслась черная тень.
Мальчикам стало жутко. Лошадь выкатила глаза, показав белки. Сани застряли в снегу. Юн с Нильсом соскочили на землю — передок саней ушел в воду. Лошадь взметнулась на дыбы и забила передними ногами, но ей мешали оглобли, она плюхнулась обратно и завязла еще глубже.
Они засуетились.
— Может, позвать людей? — крикнул Нильс.
Мальчики кричали, стоя рядом, — не могли иначе. Юн крикнул, что лошадь надо распрячь, они опомнились и сунули руки в студеную воду, пытаясь отвязать оглобли — каждый со своей стороны. Лед и снег перемешались с тиной, лошадь стояла в бурой жиже. Сейчас и мы провалимся, мелькнуло в голове у обоих, вот сейчас, но они не провалились и отвязали оглобли. Пока мальчики возились с упряжью, лошадь покорно ждала. Ее глаза испуганно блестели, они походили на два бездонных колодца.
Освобожденная, лошадь вновь поднялась на дыбы и забила ногами. Вся тяжесть теперь пришлась на задние ноги, которые и без того глубоко увязли — от резких рывков лошадь затягивало еще сильнее. Она била копытами воздух — блестящие подковы звенели, ударяясь друг о друга, — била неистово, яростно, но, потеряв равновесие, опять рухнула вниз.
Только бы не заржала, как тогда, подумали оба.
Лошадь смотрела на них. Водила мордой по грязной воде, стараясь держать ноздри снаружи.
Молчи, ради бога, молчи.
Она все мотала и мотала мордой. Но молчала.
Мысли о лете, о девушках отлетели прочь, как будто никаких девушек не было и в помине. Задыхаясь от волнения, Юн с Нильсом стали решать, что им делать. Бежать домой за подмогой? На это уйдет не один час, и помощь опоздает. Ведь люди подоспеют, когда станет совсем темно. К тому времени лошадь окончательно затянет под воду — держать ее весь день одному человеку не под силу. Уж лучше остаться вдвоем и постараться самим снасти лошадь, накидать чего-нибудь ей под ноги и ждать: может, тут кто и появится. Сосед тоже собирался нынче за сеном. Значит, скоро он будет здесь.
— Он говорил, что поедет сегодня, — сказал Юн как можно уверенней. — Он приедет, вот увидишь!
Глядя в глаза увязшей лошади, они твердо верили: так и будет.
Рукава одежды промокли насквозь, и мальчики размахивали руками. Они даже не чувствовали, как замерзают. Здесь, в горах, дул ветер, небо обложили серьге тучи. Движение немного согревало мальчиков. А вот каково ей в ледяной воде…
— Держись! — вдруг закричали они лошади что было мочи. — Держись!
Будто крик мог ее поднять.
Лошадь мотала мордой.
Ее затягивало. Медленно. Неумолимо.
Нильс схватил топор и помчался к разбросанным поодаль низкорослым березкам. Юн остался на месте, он пропустил вожжи у лошади под грудью и концы намотал на руку. Став позади нее и крепко упершись ногами, он потянул изо всех сил. Он не знал, поможет ли это, скорее всего нет, но понимал: держать нужно.
Натянутые вожжи дернулись. А потом на мгновение провисли, оттого что руки у Юна занемели. Потом натянулись снова.
Хорошо, что я стою сзади. Хорошо, что она не смотрит на меня.
Лошадь повернула голову и посмотрела.
— Держись! — неизвестно зачем крикнул Юн, и его крик разнесся далеко окрест.
Лошадь отвернулась.
Пасмурный декабрьский день. Скоро стемнеет.
Держать!
Вернулся Нильс, притащил корявые, исхлестанные ветром березки. Бросил их лошади под ноги — для опоры.
Побежал было назад.
— Смени-ка меня! — сердито скомандовал Юн.
Нильс бросился к нему. Схватил подрагивающие вожжи. На Юна он не глядел, но лицо его залилось краской.
Теперь побежал Юн. Он размахивал замерзшими руками. Ветер обжигал.
До березок было далеко. На дороге — ни души. Неужели сосед не приедет?
Скорее к березкам.
Рубить. Крушить.
Нильс держал вожжи. То отпускал их, то натягивал. Лошадь неподвижно стояла в тине. Нильс чувствовал, как ее пробирает холод. Челка, глаза и ноздри — остальное было под водой.
Нильс тянул.
Время шло. Казалось, вода медленно поднимается. Наконец прибежал запыхавшийся Юн с целой охапкой сучьев и веток, бросил их лошади под ноги и повернул обратно, но его остановил окрик:
— Улизнуть хочешь?! Это нечестно!
Юн остановился.
— Я и не собирался!
— Нет собирался! А у меня уже нет сил ее тянуть!
— Сам ты больно честный!
Мальчики повздорили.
Они устали и отчаялись. Беда придавила их. Юн принял вожжи, и Ннльс тотчас сорвался с места. Он больше не мог смотреть на воду, которая словно бы поднималась.
Лошадь мотала мордой. Видеть это было невыносимо. Они готовы были на коленях молить: перестань!
Вот-вот отнимутся руки и спина.
Подоспели еще сучья. Туда их, вниз. Юн и Нильс сменяли друг друга не ссорясь. Сосед так и не приехал, они уже не ждали ни помощи, ни поддержки. Вода медленно поднималась. Который час? Кто его знает. Они таскали и таскали ветки, сбрасывали их в бездонную трясину. Чтобы у лошади под ногами была опора, чтобы она могла выкарабкаться.
— Держись! — подбадривали они лошадь, не сомневаясь, что она понимает их.
— А сани! — вдруг спохватились они, в очередной раз подменяя один другого: бежать до ближайших кустов становилось все дальше и дальше.
Тут же один из них обрушился с топором на сани, разрубил их вместе с решеткой для сена, и обломки полетели вниз — трясина заглатывала все. Но может, лошадь уже перестало засасывать? Может, уже не надо из последних сил натягивать вожжи?
Лошадь больше не оборачивалась, теперь она смотрела прямо перед собой. Но так было еще хуже, они торопливо обежали яму, чтобы заглянуть ей в глаза. Она понимала все их мысли и действия. Они видели это в темных глазах-колодцах.
— Надо бы еще веток!
— Сам знаю!
Им только и оставалось, что огрызаться. Счастливец, освобождавшийся от вожжей, мчался к березкам, сжимая в руках блестящий топор. Холодный, пасмурный, короткий зимний день.
Где же сосед?
Мальчикам давно стало ясно: сегодня сюда никто не приедет. Если бы кто и поехал в горы за сеном, то был бы уже здесь. Сосед не приедет. Бежать за подмогой поздно. У того, кто останется с лошадью, не хватит сил удержать ее, и тогда — конец. Скоро стемнеет. В три начнет смеркаться. В четыре будет совсем темно.
— Держись! — кричали они осипшими голосами. И ей, и самим себе.
— Мы будем держать тебя всю ночь!
— А утром приедет сосед!
— Слышишь?!
Крик помогал. Он словно приподымал лошадь. Ее нужно было поддержать любой ценой.
И себя тоже…
Они были уверены, что она понимает их. Все понимает.
Было ли им холодно? И да, и нет. Неважно. Не до этого. Нильс опять побежал за ветками. Юн тянул за вожжи как только мог. Лошадь слабо барахталась.
Нильс принес сучья и ветки. Вниз их. Мальчики заталкивали ветки санным полозом. Сухое дерево — обломки саней — они подсунули лошади под бока.
Они снова сменили друг друга, начало смеркаться.
— Давай еще! — орали они.
Дело подвигалось так медленно. Слишком далеко приходилось бегать за ветками. Но там, вдали, где царили ветер и сумерки, было достаточно и кустов, и деревьев.
В сумерках глаза у лошади казались еще больше. Мальчики теперь не осмеливались подбадривать ее криком. Уж очень зловеще звучали их хриплые голоса.
Вдруг лошадь дернула головой.
И они поняли: вот оно, у нее иссякли силы, сейчас она уйдет под воду, сейчас… Лошади удалось приподнять голову. Но они уже не могли различить в темноте ее глаза. Потянувшись к ним мордой, лошадь беззвучно приоткрыла отвердевшие губы. И скрылась под водой.
