Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
Рано утром приехал епископ, и принц, запершись с ним в своих апартаментах, Иолил своему советнику все обиды, которые ему пришлось претерпеть от джентльменов из семейства Эсмонд. Достойный прелат, выйдя после этой беседы, сиял от удовольствия; он был человек всесторонне одаренный, верный, преданный, находчивый и исполненный многих иных качеств, но при всем том хитрый и крайне завистливого нрава; а таким людям всегда приятно, если другого фаворита постигает опала, и потому весть о падении министерства Эсмонда не могла не порадовать его милость.
- Мне удалось смягчить гнев вашего гостя, - сказал он обоим джентльменам и вдове, которой уже было кое-что известно о вчерашнем столкновении. (Мы представили ей дело так, будто принц лишь рассердился за то, что мы подвергли сомнению его намерения относительно Беатрисы, и решил покинуть наш дом в ответ на выраженное ему недоверие.) - Но по совокупности обстоятельств ему и в самом деле лучше будет переехать; тогда и прелестная Беатриса может спокойно вернуться домой, - закончил епископ.
- В Каслвуде она точно так же дома, - сказала госпожа Эсмонда, - и останется там, покуда все не будет кончено.
- Вам, Эсмонд, будет возвращен ваш титул, это я вам обещаю, - сказал добрый епископ, заранее входя в роль первого министра. - Принц с истинным благородством отнесся к маленькому недоразумению, имевшему место вчера вечером, и я могу поручиться, что мои наставления не пропали для него даром, как и наставления некоторых других проповедников, - лукаво прищурился епископ. - У его высочества много высоких и прекрасных качеств, что же до некоторой слабости к женскому полу, то это у него фамильная черта, присущая, впрочем, многим великим государям, начиная от царя Давида и до наших времен.
- Милорд, милорд! - воскликнула леди Каслвуд. - Меня крайне удивляет ваша снисходительность в оценке подобного поведения. То, что вы называете слабостью, для меня тяжкий грех.
- Ну, разумеется, грех, дорогая моя, - сказал епископ, пожимая плечами и закладывая в нос понюшку табаку, - но каким же грешником был, например, царь Соломон, да еще при тысяче законных жен!
- Довольно об этом, милорд, - вся зардевшись, сказала леди Каслвуд и с величественным видом покинула комнату.
Вслед за тем к нам вышел принц; он мило улыбался, и от вчерашней обиды как будто не осталось и следа. С отменной любезностью он каждому из джентльменов пожал руку и сказал:
- Если все ваши епископы проповедуют с таким жаром, как доктор Эттербери, я просто не знаю, что со мною будет. Вчера вечером я несколько погорячился, милорды, и прошу у вас обоих прощения. Но все же мне не следует более оставаться здесь, - продолжал он, - дабы не вселять недоверие в добрых друзей и не выселять из дому хорошеньких девушек. Милорд епископ нашел для меня надежное пристанище здесь, неподалеку, в доме одного священника, который хорошо известен милорду и у которого такая безобразная жена, что можно не опасаться за его честь; туда я и перееду, предварительно поблагодарив вас за все ваши заботы и попечения. Пригласите сюда хозяйку дома, чтобы я мог проститься с нею; надеюсь, что вскоре я буду иметь счастливую возможность принимать ее у себя в доме, где у моих друзей не будет повода со мною ссориться.
Леди Каслвуд не замедлила явиться, и в ответ на ласковое приветствие принца прелестный румянец залил ее щеки и глаза заблестели слезами. Она была так хороша и такой юной казалась в эту минуту, что епископ не утерпел и лукаво обратил внимание принца на ее красоту, чем заставил его высочество тотчас же отпустить ей любезный комплимент, от которого она покраснела и стала еще лучше.
Глава XII
Смелый замысел, и по чьей вине он потерпел крушение
Как письмена, начертанные с помощью симпатических чернил, лишь под воздействием тепла проступают на бумаге и по мере охлаждения бледнеют и вновь исчезают бесследно, так сотни прославленных имен, занесенных в наши тайные списки сторонников принца, стали бы отчетливо видимы всем, если б эти списки были вынесены на свет божий. А какие толпы народу теснились бы отовсюду, спеша вписать свое имя и прокричать о своих верноподданнических чувствах, лишь только миновала бы опасность! Сколько вигов, ныне занимающих высокие должности в качестве ставленников всесильного министра, в ту пору гнушались именем мистера Уолпола! Если искать примера победы, одержанной благодаря отваге и решительности нескольких настоящих людей в критическую минуту, или примера поражения, виной которого явились измена и глупость тех, у кого были все козыри в руках и кому лишь стоило пойти с них, то лучше не сыщешь, чем та грандиозная партия, которая разыгралась в последующие три дня и где ставкой явилась благороднейшая в мире корона.
Из всего поведения милорда Болинброка явствовало для лиц, заинтересованных в успехе нашего замысла, что положиться на него нельзя. Если бы преимущества оказались на стороне принца, милорд, без сомнения, высказался бы за него; если бы ганноверской партии удалось посадить на трон своего претендента, его милость первым поспешил бы упасть на колени и возгласить: "Да здравствует король Георг!" В конце концов он изменил и тому и другому, но сделал это оба раза в неподходящий момент; когда надо было грудью отстаивать короля Иакова, он поколебался и стал заигрывать с вигами; скомпрометировав же себя чудовищно преувеличенными заверениями в преданности, которыми курфюрст справедливо пренебрег, сам доказал основательность подобного недоверия, переметнувшись в лагерь Стюартов, как раз когда следовало бы держаться от него подальше; и сен-жерменский двор встретил его таким же презрением, как и мужественные, решительные люди, сумевшие сделать курфюрста английским королем. Он сам заготовил все обвинительные акты, которые предъявляли ему впоследствии его враги, и как у короля, так и у претендента имелось достаточно доказательств вероломства Сент-Джона, скрепленных собственной подписью и печатью.
Наши друзья имели самое пристальное наблюдение за каждым шагом лорда Болинброка, равно как и славной и мужественной партии вигов, которая, впрочем, действовала вполне в открытую. Она желала возвести на престол курфюрста и всеми доступными средствами стремилась к достижению своей цели. Милорд Мальборо был теперь тоже в их рядах. После того как тори отстранили его от власти, этот великий полководец сразу же перешел к вигам. До нас дошли слухи о предстоящем его приезде из Антверпена; и точно, он высадился в Англии в самый день кончины королевы. Большинство армии по-прежнему сохранило верность своему славному командиру; даже офицеры, принадлежавшие к торийской партии, были возмущены жестокостью преследований, которым подвергались их собратья виги. Вожди последних находились в Лондоне; во главе их стоял один из самых неустрашимых людей на свете - шотландский герцог Аргайль, и это он своим вмешательством в события, развернувшиеся назавтра после дня, о котором сейчас пойдет речь, достиг того, что честность и мужество увенчались заслуженным успехом и на троне Англии утвердилась ныне царствующая династия.
Меж тем среди ближайших советников принца шли споры о том, какой план действий должен быть избран его высочеством. Наша поверенная при дворе утверждала, что в здоровье королевы наблюдается некоторое улучшение, а потому разумно выждать еще несколько дней или, может быть, только часов, а затем провести принца в королевскую опочивальню и добиться от ее величества признания его наследником престола. Мистер Эсмонд, напротив того, полагал, что принц должен проследовать во дворец под эскортом внушительного отряда конной гвардии и открыто явиться перед лордами Совета. Всю ночь с 29 на 30 июля полковник провел в переговорах с джентльменами из военного сословия, чьи имена нет надобности называть здесь, достаточно упомянуть, что среди них были Лица, занимавшие весьма высокие посты в армии, в том числе один генерал, который, услыхав о том, что в рядах противной стороны находится герцог Мальборо, радостно потряс в воздухе своим костылем и прокричал "ура" - настолько воодушевила его перспектива выступить против герцога и нанести ему поражение. Из трех государственных секретарей один, во всяком случае, был предан нашему делу. Комендант Тауэра был наш; караул в Кенсингтонском дворце несли в тот день две роты, на которые вполне можно было положиться; а обо всем, что происходило в дворцовых стенах, мы исправно получали точные и своевременные сведения.
В полдень 30 июля ближайшие друзья принца были извещены о том, что в зале Кенсингтонского дворца собрался на заседание комитет Совета и что там присутствуют их светлости Ормонд и Шрусбери, архиепископ Кентерберийский и все три государственных секретаря. Час спустя пришла новая тревожная весть: два влиятельнейших вига, герцог Аргайль и Сомерсет, без приглашения проникли в залу заседаний и заняли свои места за столом. После длительных дебатов все члены Совета проследовали в покои королевы, которая была хотя еще очень слаба, но при полном сознании; и когда лорды изложили ей свое мнение, заключавшееся в том, что лицом, наиболее достойным занять свободное место лорда-казначея, является герцог Шрусбери, она тут же, как известно, вручила его светлости казначейский жезл. "Не медлите, - писала моя придворная осведомительница. - _Теперь или никогда_".
