Данте Алигьери - Божественная комедия. Чистилище
Песнь шестнадцатая
Третий круг. – Гневливые. – Марко Ломбардо. – Свобода воли. – Порча мира. – Куррадо да Палаццо, Герардо да Каммино и Гвидо да Кастелло. – Гайя.1. Тьма адская, мрак ночи непроглядный,
Лишенный звезд, где мглою облаков
Покрылся весь свод неба безотрадный, —
4. Не столь густой кладут для глаз покров,
Как этот дым, куда я путь направил,
И смрад его был до того суров,
7. Что вмиг глаза сомкнуть меня заставил.
Но мудрый вождь, заступник мой во всем,[597]
Приблизился и мне плечо подставил.[598]
10. И, как слепой идет за вожаком,
Боясь с дороги сбиться иль наткнуться
На что-нибудь и боль терпеть потом, —
13. Я шел, страшась в том смраде задохнуться
И слушая, как вождь мне повторял:
– Старайся от меня не отшатнуться.
16. Я слышал хор, где каждый глас взывал
С молитвою о мире к милосердью,
Чтоб все грехи с них Агнец Божий снял.
19. Лишь «Agnus Dei» все под дымной твердью[599]
Там пели в голос; был один у всех
Напев, одно согласье, по усердью.[600]
22. – Не душ ли глас я слышу в хорах тех?
Так я; и вождь: – Ты верно понимаешь:
Гневливости с себя смывают грех.
25. – Но кто-ж ты сам, кто дым наш рассекаешь,
Так говоря про нас, как будто ты
Свой год еще по месяцам считаешь?[601]
28. Так речь лилась ко мне из темноты,
При чем поэт: – Ответствуй и разведай:
Отсюда ли подъем на высоты.
31. И я: – О дух, кто, над грехом победой
Очистясь, мнишь предстать к Творцу в красе!
Чтоб выслушать о диве, мне последуй.[602]
34. – Последую, насколько можно мне, —
Ответил тот, – и пусть мы дымом скрыты:
Нам чуткий слух заменит взор вполне.
37. И начал я: – В те пелены повитый,
Что смерть одна лишь разовьет, сюда
Я прихожу, пройдя все адски скиты.
40. И коль Господь, ко мне благий всегда,
Свой двор святой узреть подал мне силы
Необычайным способом, – тогда[603]
43. И ты не скрой, кто был ты до могилы?
Скажи: иду ль я прямо в те края?
И речь твоя да даст в пути нам крылы.[604]
46. – Я был ломбардец; Марком звался я;[605]
Знавал я свет, был чести чтитель строгий.
Хоть ныне лук не гнут уж для нее.[606]
49. Чтоб вверх взойти, ты на прямой дороге.[607]
Ответив так, прибавил он: – Прошу,
Молись об нас, как будешь в том чертоге.[608]
52. И я: – Клянуся честью, что свершу
Мольбу твою. Но душу мне расстроил[609]
Сомнений дух, и чем их разрешу?
55. Сперва простое, ты теперь удвоил[610]
Во мне сомненье, подтверждая то,
Что там слыхал я, тем, что здесь усвоил.
58. Сказал ты правду, что теперь никто
Не чтит добра, что в мире нет помину
О доблестях, затоптанных в ничто.
61. Но укажи, прошу, тому причину:
На небе ли искать ее должно?[611]
Иль на земле, и пусть я ложь низрину.
64. Глубокий вздох, сведенный скорбью в «О!»
Он испустил, и: – Врат! – сказал в волненье: —
Слеп, слеп твой мир, a в мире ты давно![612]
67. Вы, в нем живущие, во всем веленье
Лишь Неба видите, как бы всему
Необходимость лишь дает теченье.[613]
70. Будь это так, то вам бы дан к чему
Свободный выбор? Был ли-б суд правдивым,
Венчая добрых, злых ввергая в тьму?[614]
73. С Небес почин лишь вашим дан порывам, —
Не всем, – но если бы и так, что ж в том?
Есть свет, чтоб меж прямым избрать иль лживым.
76. В вас воля есть; коль с Небом бой с трудом
Впервые выдержит, то не легко ли
Вскормленной победить ей уж во всем?
79. Склоняться к большей силе в вашей воле,[615]
Или к природе лучшей; но, создав[616]
В вас смысл, Они уж не блюдут вас боле.[617]
82. Так, если путь, где мир идет, не прав, —
Причина в вас, в себе ее ищите,
И я тебе сей разъясню устав.
85. Из рук Того, Кем, прежде чем ей быти,
Лелеется, как резвое дитя,[618] —
Беспечная в Его святой защите,[619]
88. Душа исходит и, в сей мир влетя[620]
Невинная, без знаний, но вся радость,[621]
К тому, что ей приятно, льнет шутя.[622]
91. Ничтожных благ сперва вкусивши сладость,[623]
Гонясь за ней, теряет путь тогда,[624]
Пока узда иль вождь не сдержит младость.[625]
94. На то закона и нужна узда,
Необходима и царя защита,
Чтоб башню Правды Града знать всегда.[626]
97. Закон? Но кто хранит его открыто![627]
Никто! Затем что жвачку Пастырь ваш
Хоть и жует, но не двоит копыта;[628]
100. Чрез то народ, приметя, что сам страж
Бьет лишь на то, к чему и сам он падок, —
Ест тот же корм и сам идет туда ж.[629]
103. Теперь пойми, что, если в беспорядок
Пришел весь мир, вина – в дурном вожде,
A не в природе, введшей вас в упадок.[630]
106. Так Рим, державший целый мир в узде,
Имел два солнца, чтоб светили двое
В путях: мирских и божеских, – везде.[631]
109. Теперь одним погашено другое,
Меч слит с жезлом и, два в одних руках,
Естественно, ведут лишь на дурное.
112. Слиясь, один убил к другому страх.[632]
Коль мне не веришь, – посмотри на семя:
По семени познаешь злак в полях.[633]
115. Где льется По с Адижем, – в прежне время[634]
Повсюду честь встречали на пути,
Пока в раздор не ввел там Фридрих племя.[635]
118. Теперь же может целый край пройти
Тот, кто стыдится к добрым в их отчизне
Не только речь начать, но подойти.[636]
121. Три старца там остались – к укоризне
Новейших дней, и, древних арьергард,
Ждут, скоро ль Бог возьмет их к лучшей жизни,
124. Куррадо да Палаццо, и Герард,
И Гвидо да Кастелдь, тот, чье хранимо[637]
У франков прозвище: простой Ломбард.[638]
127. Всем объяви теперь, что церковь Рима,[639]
Две власти разные в себе смешав,
Упала в грязь, a с ней – и диадема.[640]
130. – О Марко мой! – воскликнул я, – ты прав!
И понял я теперь, зачем от веку[641]
Род Левия лишен в наследье прав.
133. Кто ж тот Герард, кому, как человеку
Былых времен, дано служить судьбой
Живым укором варварскому веку?
136. – Обман ли то, иль шутка надо мной! —
Вскричал он, – как, тосканцу я внимаю,
A он не знает: Герард кто такой?[642]
139. Под именем другим его не знаю;
Скажу лишь то, что Гайя дочь ему.[643]
Бог с вами! дальше вас не провожаю.
142. Уже заря, сверкая там в дыму,
Белеется, и Ангел показался,
A я не смею подойти к нему.[644]
145. Так он сказал и слушать отказался.
Песнь семнадцатая
1. Читатель, если в Альпах в облак тонкий
Когда-нибудь вступал ты и сквозь пар
Смотрел, как крот глядит чрез перепонки,[645] —
4. То помнишь ли, как тускло солнца шар
Во влажные вступает испаренья,
Когда их в небе разрежает жар?
7. И даст тебе полет воображенья
Представить то, как солнце в этот раз
Явилось мне в минуту захожденья.
10. Так, по стопам учителя стремясь,
Я шел из облака, облит лучами,
Которых блеск уж под горой угас.[646]
13. Фантазия! ты с внешними вещами[647]
Так рознишь нас, что уж не слышим мы,
Хоть тысяча-б гремела труб пред нами.[648]
16. Кто ж шлет тебя, коль чувства в нас немы?
Шлет свет тебя! Он сходит сам, иль сила[649]
Небесная нам льет его в умы.
19. Злодейство той, кто вид свой изменила,[650]
Став птицею, привыкшей распевать,
Фантазия! ты мне теперь явила.[651]
22. И здесь мой дух замкнулся так опять
В самом себе, что ничего из мира,
Из внешнего, не мог уж воспринять.
25. Затем в мечты ниспал, как дождь с эфира,
Свиреп и дик, тот гордый изувер,
Кто на кресте был распят после пира.
28. Вокруг него: великий Ассуер,
Эефирь царица, Мардохей, друг блага,
В делах и в слове честности пример.[652]
31. Едва сама собой исчезла сага,[653]
Как дождевой пузырь, как скоро в нем
Создавшая его иссякнет влага, —
34. Лик девушки в видении моем
Предстал в слезах, с словами: – О родная!
Почто ничем во гневе ты своем[654]
37. Решилась стать, Лавинию спасая?
Убив себя, теряешь дочь, и вот
Я с матерью теряю вольность края.[655]
40. Как греза рушится, когда падет
Внезапный свет в закрытые нам очи,
Дрожа в обломках, прежде чем умрет[656] —
43. Так этот призрак канул в сумрак ночи,
Лишь только свет лицо мне озарил[657]
Сильней того, что вынесть в нашей мочи.
46. Я взор обвел, чтоб видеть, где я был;
Вдруг чей-то глас, сказав: – Здесь всходят в гору![658] —
От всех иных предметов отвратил
49. Мне мысль, и так хотелось мне в ту пору[659]
Узреть того, кто так вещает с гор,
Что я предстать в его не медлил взору.
52. Но, словно солнце, что, слепя нам взор,
В избытке света образ свой скрывает, —
Он поразил глаза мои в упор.[660]
55. – Божественный то дух! Он предлагает
Без наших просьб длань помощи тебе,[661]
И сам себя во свет свой облекает;[662]
58. Он нам дает, как каждый сам себе,[663]
Затем что всяк, кто просьбы ждет от брата,
Готов злорадно отказать в мольбе.[664]
61. Спешим на зов! Коль не минуем ската
И не войдем, покамест длятся день,
Придется ожидать нам дня возврата.[665]
64. Так вождь сказал, и я за ним, как тень,
Направил шаг в обитель благодати,[666]
И лишь вошел на первую ступень,
67. Как за собой услышал глас: «Beati[667]
Pacifici», и ветр, как бы от крыл,[668]
Пахнул в меня, чтоб снять с лица печати.
70. Так высоко над нами уж светил
Последний луч, за коим ночь приходит,
Что там и сям сверкнул уж блеск светил.[669]
73. О силы! Что ж вас в немощь ночь приводит?
В душе сказал я, чуя, как тяжел
Истомы гнет, что на меня нисходит.[670]
76. Мы были там, где дальше уж не вел
Ход лестницы, и скрылись мы под кровом
Горы, как челн, который в порт вошел.
79. И чтоб узнать, что в этом круге новом, —
На миг свой слух напряг я у межи;[671]
Потом к вождю так обратился с словом:
82. – Отец мой добрый, что за грех, скажи,
Здесь очищается в скалистом гроте?[672]
Ты шаг сдержал, но слова не держи.
85. – Любовь к добру, ослабшую в полете,[673] —
Он провещал, – вновь проявляют тут;
Отсталое весло тут вновь в работе.[674]
88. Но, чтоб понять тебе был легче труд, —
В час отдыха впери в меня мышленье;
Слова мои плод добрый принесут.
91. Ты знаешь, сын, не может быть творенье,[675]
Ни сам Творец творенья без любви[676]
Природной иль духовной ни мгновенье.[677]
94. В природе нет ошибки; но, увы![678]
Другая впасть в ошибку может – целью,[679]
Избытком сил иль слабостью в крови.
97. Быв предана небесных благ веселью
И благ земных ища не без конца,
Она греху не станет колыбелью.[680]
100. Но к злу склоняясь иль стремя сердца
Ко благу больше иль слабей, чем надо,[681] —
Тварь восстает тем самым на Творца.
103. Любовь – отсюда сам поймешь ты, чадо, —
Дает посев делам, как полным благ,
Так полным зла, за них же казнь – награда.[682]
106. А как любовь к самим себе никак
Не может выгоды своей не видеть,
То нет существ, кто-б сам себе был враг.[683]
109. И как нельзя представить, ни предвидеть,
Чтоб кто вне Бога сам собой быть мог,
То нет причин и Бога ненавидеть,[684]
112. Итак осталась (коль мой вывод строг)[685]
Любовь одна – любовь творить зло ближним,
И в теле вашем ей тройной исток.[686]
115. Одни мечтают, взявши верх над ближним,
Чрез то возвыситься, и вот – спешат
С ступеней верхних свергнуть брата к нижним.[687]
118. Другие славу, почесть, силу мнят
В себе утратить с повышеньем брата,
И потому, злорадствуя, скорбят.[688]
121. А в третьих – злобой так душа объята
От тяжкой им обиды, что грозу
Отмщенья мнят излить на супостата.[689]
124. Грех тройственной любви сей здесь внизу
Казнится. Но внимай, как ложной жаждой
Любовь другая вас стремит ко злу.[690]
127. Добро, хоть смутно, понимает каждый;[691]
Всяк ищет в нем утех душе и мнит
Достичь его, чтоб мир найти однажды.[692]
130. Всех тех, кого любовь не слишком мчит
Познать добро, снискать его со страстью,
Тех, с покаяньем, сей карниз казнит.[693]
133. Добро иное вам дает напасти,[694]
Нет блага в нем, – того, что всех важней —
Где плод и корень истинное счастье.[695]
136. Любовь, стремящая к нему людей,
Казнится в трех кругах вверху над нами,
И состоит из трех она частей,[696]
139. Но из каких – то мы увидим сами.[697]
Песнь восемнадцатая