Джон Голсуорси - Гротески
- Никаких? - переспросил Ангел озадаченно.
- Ни малейших. Это - единственные подлинные мистики; ибо что такое мистик, если не человек, твердо убежденный в необъяснимости собственного существования? К этой группе принадлежит основная масса Трудяг. Многие из них, правда, ничтоже сумняшеся повторяют то, что им говорят, о "добре" другие, как будто сами до этого додумались, но ведь так поступает большинство людей спокон века.
- Верно, - согласился Ангел. - Мне приходилось это наблюдать во время моих странствий. Не будем тратить на них лишних слов.
- Не говорите, сэр, - возразил гид. - Такие люди разумнее, чем кажется с первого взгляда. Вы только подумайте, что сталось бы с их мозгами, если бы они попытались мыслить самостоятельно. К тому же, как вам известно, всякое определенное мнение относительно "добра" очень утомительно, и большинство людей полагает, что лучше "не тревожить спящих собак", чем допускать, чтобы они лаяли у тебя в голове. Но я скажу вам кое-что еще, - добавил гид. - У бесчисленных этих людей есть своя тайная вера, древняя, как мир: для них единственно важное на свете - это чувство товарищества. И сдается мне, что, если брать "добро" в узком смысле, это превосходная вера.
- А, бросьте, - сказал Ангел.
- Прошу прощения, сэр. На левом крыле центра группируются все более многочисленные сторонники того взгляда, что, поскольку все на свете очень плохо, "добро" есть конечный переход в небытие. - "Покой, последний покой", - как сказал поэт. Вспомните избитую цитату "Быть иль не быть". Сейчас я говорю о тех, кто отвечает на этот вопрос отрицательно, - о пессимистах, притворяющихся оптимистами для обмана простодушной публики. Произошли они, несомненно, от тех, кого некогда называли "теософами" - была такая секта, которая предугадала все, а затем возжаждала уничтожения; или же от последователей Христианской науки, - для тех вещи как они есть были просто невыносимы, поэтому они внушали себе, что ничего нет, и, помнится, даже достигали в этом некоторых успехов. Мне вспоминается случай с одной дамой, которая потеряла свою добродетель, а затем снова сбрела ее, вспомнив, что у нее нет тела.
- Очень любопытно, - сказал Ангел. - Я хотел бы ее расспросить, после лекции запишите мне ее адрес. А теорию перевоплощения кто-нибудь еще исповедует?
- Понятно, что вас это интересует, сэр, поскольку адепты этого учения, связанные старым, нелепым земным правилом "дважды два четыре", вынуждены для перевоплощения своего духа обращаться к иным сферам.
- Не понимаю, - сказал Ангел.
- А между тем это очень просто, - сказал гид. - Ведь всеми признано, что когда-то на земле не было жизни. Значит, первое воплощение - нас учили, что то была амеба - уже включало в себе дух, явившийся, возможно, свыше. Может быть, даже ваш, сэр. Далее, всеми также признано, что когда-нибудь на земле снова не будет жизни; а значит, последний дух ускользнет в какое-то воплощение уже не на земле, а, возможно, ниже; и опять-таки, кто знает, сэр, может быть, это будет ваш дух.
- Я не могу шутить на такие темы, - сказал Ангел и чихнул.
- Тут не на что обижаться, - сказал гид. - Последняя группа, крайняя левая, к которой я и сам в некотором роде принадлежу, состоит из небольшого числа экстремистов, полагающих, что "добро" - это вещи как они есть. Они считают, что все сущее было всегда и всегда будет; что оно лишь расширяется, и сжимается, и расширяется вновь, и так без конца; и что поскольку оно не могло бы расшириться, если бы не сжималось, поскольку без черного не могло бы быть белого, и не может быть ни удовольствия без боли, ни добродетели без порока, ни преступников без судей, постольку сжимание, и черное, и боль, и порок, и судьи - не "зло", но всего лишь отрицательные величины; и что все к лучшему в этом лучшем из миров. Это - оптимисты вольтерианского толка, притворяющиеся пессимистами для обмана простодушной публики. Их девиз "Вечное изменение".
- И они, вероятно, считают, что у жизни нет цели?
- Вернее, сэр, что сама жизнь и есть цель. Ибо согласитесь, при всяком ином толковании цели мы должны предположить свершение, то есть конец; а конца они не признают, как не признают и начала.
- До чего логично! - сказал Ангел. - У меня даже голова закружилась. Стало быть, вы отказались от идеи движения ввысь?
- Отнюдь нет. Мы взбираемся на шест до самого верха, но потом незаметно соскальзываем вниз и снова лезем вверх; а поскольку мы никогда не знаем наверняка, лезем ли мы вверх или скользим вниз, это нас не тревожит.
- Полагать, что так будет продолжаться вечно, - бессмыслица.
- Это нам часто говорят, - отвечал гид, нимало не смутившись. - А мы все же полагаем, что истина у нас в руках, несмотря на шуточки Пилата {Намек на евангельскую легенду о том, как Понтий Пилат, римский наместник в Иудее, в ответ на слова Христа, что он пришел в мир свидетельствовать об истине, возразил: "Что есть истина?"}.
- Не мне спорить с моим гидом, - надменно сказал Ангел.
- Разумеется, сэр, ведь широты взглядов всегда следует остерегаться. Мне вот нелегко верить в одно и то же два дня подряд. А главное - во что бы ни верить, едва ли это подействует на истину: она, как видно, обладает некоей загадочной непреложностью, если вспомнить, сколько усилий люди периодически прилагают к тому, чтобы ее изменить. Однако смотрите, мы как раз пролетаем над Столичной Скинией, и если вы будете так любезны сложить крылья, мы проникнем туда через люк-говорлюк, который позволяет здешним проповедникам время от времени возноситься в высшие сферы.
- Погодите! - сказал Ангел. - Я сначала сделаю несколько кругов, пососу мятную конфетку: в таких местах у публики часто бывает насморк.
Распространяя вокруг себя соблазнительный запах мяты, они нырнули вниз через узкие врата в крыше и уселись в первом ряду, пониже высокого пророка в очках, который держал речь о звездах. Ангел тут же уснул крепким сном.
- Вы лишили себя большого удовольствия, сэр, - сказал гид с укором, когда они покидали Скинию.
- Зато я славно вздремнул, - весело отозвался Ангел. - Ну что может смертный знать о звездах?
- Поверьте, обычно для таких речей выбирают еще более замысловатые темы.
- Вот если бы он говорил о религии, я бы охотно послушал, - сказал Ангел.
- О, сэр, но таких тем в храмах больше не касаются. Религия теперь чисто государственное дело. Перемена эта началась в девятьсот восемнадцатом году, когда была введена дисциплина и новый билль о просвещении, а потом постепенно кристаллизовалась. Правда, отдельные правые экстремисты пытаются присвоить себе функции государства, но их никто не слушает.
- А бог? - спросил Ангел. - Вы о нем ни разу не упомянули. Это меня удивляет.
- Вера в бога, - отвечал гид, - умерла вскоре после Великой Заварухи, во время которой прилагались слишком энергичные и разнообразные усилия к тому, чтобы ее оживить. Как вы знаете, сэр, всякое действие вызывает противодействие, и, нужно сказать, религиозная пропаганда тех дней так отдавала коммерцией, что была сопричислена к спекулятивным сделкам и заслужила известное омерзение. Ибо люди, едва оправившись от страхов и горя, вызванных Великой Заварухой, поняли, что их новый порыв к богу был не более как поисками защиты, облегчения, утешения и награды, а вовсе не стремлением к "добру" как к таковому. Вот эта-то истина, да еще присвоение самого титула императорами и рост наших городов (этот процесс всегда губит традиции) привели к тому, что вера в его существование угасла.
- Трудное это было дело, - сказал Ангел.
- Скорее это было изменение терминологии, - пояснил гид. - В основе веры в "добро" тоже лежит надежда что-нибудь на этом заработать, - дух коммерции неистребим.
- Разве? - отозвался Ангел рассеянно. - Может, позавтракаем еще раз? Я бы не отказался от куска ростбифа.
- Превосходная мысль, сэр. Мы закажем его в Белом городе.
IX
- В чем, по-вашему, состоит счастье? - спросил Ангел Эфира, допивая вторую бутылку пива в одном из кабачков Белого города. Гид недоверчиво покосился на своего Ангела.
- Тема трудная, сэр, хотя наиболее интеллигентные из наших журналов часто печатают ответы читателей на этот вопрос. Даже сейчас, в середине двадцатого века, кое-кто по-прежнему считает, что счастье - побочный продукт свежего воздуха и доброго вина. В старой веселой Англии его, несомненно, добывали именно таким путем. По мнению других, оно проистекает из высоких мыслей и низкого уровня жизни, а третьи, и таких довольно много, связывают его с женщинами.
- С наличием их или отсутствием? - живо поинтересовался Ангел.
- Когда как. Но сам я не присоединяюсь целиком ни к одному из этих мнений. - Страна ваша теперь счастлива?
- Сэр, - возразил гид, - все земное познается в сравнении.
- Объясните.
- Объясню, - строго сказал гид, - если вы сперва разрешите мне откупорить третью бутылку. И замечу кстати, что даже вы сейчас счастливы лишь в сравнительной, а может, и в превосходной степени - это вы узнаете, когда допьете последнюю бутылку до дна. Может, счастье ваше от сего увеличится, может, нет - посмотрим.
