Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда
Шли часы. Берн спал. Маркэнд лежал с открытыми глазами и удивлялся тому, что Берн может спать. Наконец дверь заскрипела под напором здоровенных рук, и узников снова отвели в комнату, где происходили судебные заседания.
Джейн сидела в первом ряду, возле них; она была невредима, но взгляд ее напряженно застыл. Берн тронул ее руку, и ее глаза ожили. Линкольн, подтянутый и возбужденный, был уже на своем месте, немного ниже пустой судейской скамьи. Какие-то люди с непроницаемыми лицами наполняли всю глубину комнаты. Вошел судья в сопровождении Лоури. Глаза Лоури, лишенные всякого выражения, казались каменными. Старый судья обвел комнату сонным и сердитым взглядом и пригладил волосы.
- Ваша честь, - забормотал Линкольн, - предлагаю снять обвинение с Джона Берна, Джейн Прист и Джона Доу, - голос его упал до еле слышного шепота, - за недостаточностью очевидных улик.
- Обвинение снимается, - сказал судья; глаза его беспокойно блуждали, как будто он сам был подсудимым.
Берн поднялся со своего места:
- Ваша честь, мы просили об адвокате. Мы требуем адвоката.
- Вы свободны! - зарычал Линкольн. - Что вам еще нужно?
- Защиты, ваша честь, - сказал Берн. - Пока мы не вернулись к своим друзьям, мы требуем защиты. Нас привезли в город по приглашению, подписанному высшей властью штата и вождями Ассоциации шахтовладельцев и Союза граждан. Нас разлучили с нашими спутниками под предлогом вздорного обвинения. Теперь вы хотите выбросить нас среди ночи на улицу? Мы требуем адвоката, который мог бы разобраться в этой истории, и мы требуем охраны, которая несла бы перед судом ответственность за нашу безопасность до тех пор, пока мы снова не будем среди своих друзей.
Судья хмурился, как обиженный ребенок. Вдруг у дверей раздался грохот, нарушивший молчание: кто-то уронил ружье. По рядам непроницаемых лиц прошел подавленный смешок; ружье подняли, и вновь наступила тишина. Лоури шептал что-то Линкольну; потом Линкольн зашептал что-то судье.
Вялое лицо судьи вдруг стало жестким, как будто какая-то внешняя сила изменила его.
- Обвинение снято. Вы свободны. На этом полномочия суда кончаются.
Судья встал и выбежал из комнаты. Лоури и Линкольн последовали за ним.
Угрюмые люди, наполнявшие скамьи позади Берна, Джейн и Маркэнда, тоже встали и теснились к двери, увлекая всех троих за собой.
- Держитесь вместе, - шепнул Берн, схватив товарищей за руки.
Ночь была темная, тихая, мягкая. Их век коснулось долетевшее издалека дуновение воздуха, насыщенного свободой. Теперь, когда они вышли из здания суда, окружившие их люди уже явно теснили и подталкивали их. Длинный ряд автомобилей ожидал у ворот. Тяжелые руки легли на плечи каждого из троих и оттащили их друг от друга.
- Молчать, если жизнь дорога!
- Мое ружье бьет без промаха!
Джейн, Берна и Маркэнда порознь швырнули в автомобили, наполненные людьми. Дверцы захлопнулись, моторы затарахтели; вереница машин, похожая на змею с мерцающей чешуей, скользнула в темноту улицы.
Они выехали за город и стали спускаться по склону горы. Вскоре дорога совершенно очистилась от снега.
- Что вы хотите с нами делать? - спросил Маркэнд.
- Мы хотим избавиться от вас.
Дорога круто повернула, и свет фар автомобиля, идущего позади, упал на лица спутников Маркэнда; они показались ему мертвыми. Вернее, это были не лица, а безжизненные маски. Снова мрак. Маркэнду чудилось, что он несется среди ночи с людьми, которые вовсе и не люди, а мертвые подобия людей.
Они ехали долго. Но Маркэнд не ощущал времени. Совершенное над ним насилие поставило его вне времени. Мир, который его окружал, был какой-то внечеловеческий мир. Он не жил (потому что жить - это значит соприкасаться с жизнью), но и не умер (потому что не утратил способности чувствовать). Испытывал ли он страх? Он находился в какой-то серой мгле... Серая мгла сгущалась и ширилась вокруг него. Ни боли, ни возмущения, ни страха не было; была только серая мгла, и он, беспомощный, среди нее.
Машины, шедшие впереди, описали полукруг и стали; автомобиль, в котором был Маркэнд, последовал за остальными. Один за другим заглохли моторы. Вдруг у всех машин погасли фары.
- Выходи! - раздался голос из темноты; Маркэнда схватили и потащили вперед.
Откуда-то издалека ночной ветер нес свободу. Он не долетал сюда. Маркэнд вдыхал ненависть, которая окружала его. Круг ненависти смыкался в сером пространстве - круг тел и лиц. Потом он увидал рядом с собой Джейн и Берна. Они тоже стали серыми, как и он.
- Мы на границе штата, - послышался голос. - Ну-ка, вы, пара ублюдков, забирайте свою девку и проваливайте отсюда. Да смотрите не возвращайтесь назад!
- Ну как, вернешься еще сюда? - Чье-то лицо вплотную придвинулось к Берну, и Маркэнд увидел его мертвую, безглазую пустоту.
Берн не отвечал.
- Дай-ка ему для острастки, - сказал другой голос.
Берн взял Джейн за руку. Но его схватили сзади, а человек, стоявший перед ним, размахнулся и ударил его по лицу рукояткой револьвера. Послышался хруст костей и затем смех. Маркэнд рванулся вперед; его с силой дернули и повалили на землю; но он увидел, как кровь хлынула у Берна изо рта. Толпа увидела кровь.
- Хотел тебя ударить, а?.. Врежь-ка ему!..
Они сгрудились вокруг Берна. Маркэнд поднялся с земли и снова метнулся вперед.
- А ну, подрежь его!
Сверкнул нож; Маркэнда снова сбили с ног. Он услышал стон. Нестерпимая тяжесть придавила ему живот, и он погрузился в черное безмолвие...
...Он у себя дома, стоит у дверей. Элен подошел срок.
Он слышит, как она кричит в родовых муках: должен родиться Тони... Тони умер...
Он слышит, как кричит Джейн в предсмертных муках.
Маркэнд попытался встать.
- Убейте меня! Убейте! - услышал он голос Джейн.
Боль в животе была от железной полосы, пригвоздившей его к земле. Он приподнял голову, опираясь на локти.
Толпа отхлынула и сбилась в кучу. Близ себя он увидел тело... тело Джона Берна. Он оторвался от земли. Когда он встал, ему показалось, что тело его осталось лежать на земле, пригвожденное нестерпимой болью. Он шагнул к толпе; серый мир стал белим; он упал.
- А где же второй?
- Улепетнул, должно быть.
- Спас свою шкуру.
- Он ничего не видал.
- Надо закопать тех, двоих...
Белое снова стало черным, и Маркэнд потерял сознание.
5
Томас Реннард вышел из вагона; в руке, обтянутой светло-желтой перчаткой, он нес тяжелый портфель. Следуя за носильщиком, Реннард направился к такси. В отеле клерк с непринужденностью и почтением, смешанными в должной пропорции, раскрыл книгу, подал ониксовую ручку и сказал:
- Добрый день, мистер Реннард. Я оставил для вас ваши обычные апартаменты.
В эту зиму 1917 года Реннард наконец сказал себе: "Я счастлив". И Реннард знал, что этим он обязан войне. Его невысокая гибкая фигура плавнее обыкновенного двигалась в мире; некоторая округлость живота (ему было сорок восемь лет) придавала ему оттенок степенности, маскировавший его рискованные дела. Его глаза, по-прежнему живые и пылкие, светили теперь из безопасной гавани. И лоб молодого греческого бога приобрел спокойную ясность. Реннард любил приезжать в Вашингтон, в эти дни весело расцвеченный флагами. И у него был свой флаг, как у каждого государственного деятеля, столпа внутренней и внешней политики, промышленника, банкира, кулуарного завсегдатая, адвоката, редактора газеты и дорогостоящей шлюхи. Всю свою жизнь он провел в мире, завоевать который было нелегко даже напряженными усилиями. Сейчас мир был в цвету; и Реннард, к собственному удивлению, оказался одним из хозяев этого пышно цветущего мира. С оживлением все расширявшихся рынков он передал своим компаньонам чисто юридическую практику; стал полагаться на заместителей даже в процессах городского магистрата, на которых основано было благополучие фирмы; сам он все более и более открыто выступал как агент и доверенное лицо своих клиентов из промышленного мира, в том числе могущественной компании, скромно именовавшейся "Бриджпорт-Стил", акции которой неудержимо поднимались. Дела коммерческие приводили его в Вашингтон; загоняли в укромные уголки наедине с сенаторами, дипломатами, высокопоставленными государственными чиновниками, магнатами, иностранными посредниками, говорившими на изысканном оксфордском английском языке; закидывали в салоны дам, чья жизнь состояла из удовольствий и искусного денежного расчета; усаживали за пышный обеденный стол в самом сердце капиталистического мира (среди людей с мягкими голосами), где пускаются в продажу акции и подписываются контракты, решающие судьбы держав. Реннард узнал сладкий запах Власти: она была в шуршании ценных бумаг, в крахмале манишек, в шелках платьев; Реннард видел сны о завоевании Власти. Война здесь, война приближается. Каких высот он достигнет и каких ему не достичь, когда наконец в последнем свершении Америка придет к войне?
