Оноре де'Бальзак - Сочинения
В эту минуту в Беатрисе происходила сильная борьба: она выбирала между собой и Калистом, между светом, в который надеялась еще вернуться, и полным счастьем; между надеждой на общественное прощение за свою первую вину и между второй страстью, которая должна была погубить ее навсегда.
Она слушала без всякого раздражения, хотя бы напускного, слова слепой любви; она отдавалась нежным рукам сострадания. Уже не раз она была растрогана до слез обещаниями Калиста вознаградить ее своей любовью за все, что теряла она в свете. Он упрекал ее за привязанность к такому фальшивому человеку, как Конти. Беатриса давала ему высказаться. Сама она рассказывала ему о горе и страданиях своих в Италии, когда она узнала, что не одна царит в сердце Конти. Уроки Камиль не пропали даром. Калист умел воспользоваться ими.
– Я буду любить вас самоотверженно, – сказал он, – вы не найдете во мне гения, я не доставлю вам радостей, какие дает растроганная толпа высокому таланту. Моя любовь к вам, вот мой единственный талант; ваши радости будут моими радостями, другие женщины не будут существовать для меня, бояться соперниц вам будет нечего; бывать я буду только там, где будете приняты вы, – говорил Калист, целуя руки маркизы.
Она слушала его, опустив голову, молча соглашаясь, что она в самом деле была непризнанным ангелом.
– Прошлое не дает мне покоя, оно отравит мне будущее.
Утро, когда Калист, придя в Туш в семь часов, заметил у окна Беатрису в той же шляпе, в которой она была в день прогулки, было для него полно прелести. У него кружилась голова: все мелочи туалета усиливают страсть. Одни француженки обладают особенным уменьем поражать тонкостями кокетства, благодаря своему уму, который у них никогда не мешает силе чувства. Идя под руку с Калистом, маркиза почти не опиралась на нее. Из сада они вышли прямо на дюны; Беатриса любовалась песками. Заметив небольшое жесткое растение с розовыми цветами, она сорвала несколько цветков, прибавила к ним гвоздики Шартрез, встречающейся тоже в этих сухих песках, и с особенным значением отдала половину Калисту, для которого эти цветы и эта зелень должны были обратиться в вечный образ всего мрачного и зловещего.
– Мы прибавим туда еще немного бука, – шутила Беатриса. Они остановились на плотине; Калист в ожидании лодки рассказывал о своих ребяческих выходках в день ее приезда.
– Я знала об этом, оттого и была так холодна с вами, – сказала она.
Во все время прогулки, маркиза говорила шутливым тоном любящей женщины, ласково и непринужденно. Калист мог думать, что любим ею. Проходя песками вдоль скал, они спустились в прелестную бухточку, куда волны набросали необыкновенные разноцветные обломки самого поразительного мрамора. Они шалили и забавлялись, как дети, отыскивая лучшие из них. Но когда, не помня себя от восторга, Калист предложил Беатрисе бежать в Ирландию – она вдруг преобразилась, и приняла опять гордый вид. Взяв под руку Калиста, она направилась с ним к скале, которую называла своей Тарпейской скалой.
– Друг мой, – сказала Беатриса, медленно поднимаясь по чудной гранитной скале, которая должна была сделаться ее пьедесталом. – Я не могу больше сдерживаться, я скажу вам все. – В продолжение десяти лет не испытывала я подобного счастья, каким была полна сейчас, собирая раковины и камешки; я закажу из них ожерелье и буду ценить его дороже бриллиантов. Я чувствовала себя ребенком, девочкой четырнадцати – пятнадцати лет, когда только я собственно и была достойна вас; любовь ваша возвысила меня в моих собственных глазах; со мной произошло что-то магическое; вы сделали меня самой гордой, самой счастливой женщиной. Воспоминания о вас будут жить во мне долго, и скорее вы забудете меня, чем я вас.
Они достигли вершины скалы, откуда с одной стороны простирался бесконечный океан, с другой расстилалась Бретань с ее золотыми островами, феодальными башнями, цветущими растениями. Лучшей декорации не могло быть для признания.
– Я не принадлежу себе, – продолжала она, – связала я сама себя сильнее всякого закона. Поймите же мое несчастье и довольствуйтесь тем, что мы страдаем оба. Ведь Данте не удалось увидеть еще раз Беатриче, Петрарка никогда не обладал Лаурой.
Такие невзгоды постигают только великие души! Ах, если меня бросят, если я опущусь еще ниже, если от твоей Беатрисы отречется свет, что будет более, чем ужасно, тогда, милое дитя мое, ты один будешь знать, что она лучше всех, а, опираясь на тебя, она станет выше всех. Когда же, мой друг, ты захочешь бросить ее, не удерживай удара: конец твоей любви – конец моей жизни.
Калист обнял ее и прижал к сердцу. Маркиза Рошефильд закончила свои слова, поцеловав Калиста в лоб самым чистым, самым робким поцелуем. Они сошли с вершины, мирно разговаривая между собою, как люди, хорошо понимающие друг друга. Она была уверена, что успокоила Калиста, он же не сомневался в своем счастье – и оба ошибались. Основываясь на замечаниях Камиль, Калист надеялся, что Конти будет рад оставить Беатрису. Маркиза же отдавалась течению обстоятельств, ожидая удобного случая. Но Калист был слишком невинен и любил слишком сильно для того, чтобы устроить этот случай. Они вернулись в сад Туша в самом радостном настроении. Было шесть часов вечера. Опьяняющее благоухание, теплый воздух, золотистые отблески вечерней зари – все гармонировало с их настроением, с их нежными речами. И походка, и все движения их выражали любовь и полное согласие мыслей. В Туше царила глубокая тишина. Стук, произведенный калиткой, раздался по всему саду. Калист и Беатриса сказали все друг другу; волнения утомили их, и теперь они шли тихо, не произнося ни слова. На повороте аллеи Беатриса вдруг вздрогнула, как бы от прикосновения гада. Страх этот сообщился и Калисту раньше, чем он узнал причину. На скамье, под развесистыми ветвями ясеня, сидели Конти и Камиль. Дрожь, пробежавшая по Беатрисе, доказала Калисту, насколько он был дорог этой женщине, которая подняла уже завесу между ним и ею и через несколько дней должна была быть его. В одну минуту целая трагическая драма разыгралась в их сердцах.
– Вы не ждали меня так скоро, – говорил артист, здороваясь к Беатрисой.
Маркиза освободила руку из руки Калиста и подала ее Конти. Это движение и беспрекословное повиновение, оскорблявшее их чувство новой любви, удручало Калиста. Он бросился на скамью возле Камиль, холодно кланяясь своему сопернику. Масса ощущений боролись у него в душе. Уверенный в любви Беатрисы, Калист хотел крикнуть, что она его, и вырвать ее у артиста. Но внутреннее содрогание этой несчастной женщины, выдававшее ее страдания, которыми теперь она расплачивалась за свои ошибки, так растрогало Калиста, что он остался недвижим, покоряясь, как и она, неизбежной действительности. С тех пор, как он любил Беатрису, он ни разу не испытывал такого сильного волнения, какое произвела в нем теперь борьба двух противоположных ощущений. Калист лежал на скале возле Камиль. Маркиза, проходя с Конти мимо них, бросила на свою соперницу один их тех ужасных взглядов, которыми женщины говорят все. Беатриса избегала взгляда Калиста, делая вид, что слушает Конти, который, казалось, подшучивал над нею.
– Что могут говорить они? – спросил Калист Камиль.
– Ах, – отвечала Камиль, – сколько ужасных прав еще остается у мужчин над женщиной, если даже у нее нет больше любви к нему. Беатриса должна была подать ему руку. Теперь он, наверно, вышучивает ее чувство, которое он не мог не угадать по вашему отношению к нему.
– Как он смеет глумиться над нею! – крикнул гневно юноша.
– Не волнуйся, пожалуйста, – уговаривала его Камиль, – иначе ты потеряешь и последнюю надежду на счастье. Если он будет слишком колоть ее самолюбие, она, не задумываясь, сама растопчет его; но он слишком умен и хитер, чтобы обходиться с ней таким образом. Ему в голову не придет, что гордая маркиза Рошефильд может изменить ему. Было бы слишком, конечно, любить человека только за его красоту. Беатрисе он изобразит тебя тщеславным ребенком, желающим увлечь маркизу и держать в руках судьбу двух женщин. Конти придумает самые обидные подозрения, чтобы оправдать себя. Беатриса должна будет все отрицать, а он потом воспользуется ее словами, чтобы снова овладеть ею.
– Он не любит ее, – говорил Калист. – Я бы предоставил ей свободу; когда любишь, можно все терпеть: жертвы укрепляют чувства, следующий день оправдывает предыдущий, увеличивая цену наших радостей. Через несколько дней он уже не застал бы нас здесь. И что привело его сюда?
– Шутливое замечание одного журналиста, – отвечала Камиль. – Опера, на успех которой он рассчитывал, провалилась окончательно. «Тяжело терять за раз и славу и любовницу!» – сказал в фойе Клод Виньон, – и эти слова оскорбили тщеславие Конти. Любовь, основанная на мелочах, безжалостна. Я говорила с ним, но как верить такой лживой натуре? Он, кажется, удручен своим несчастьем, своей любовью, жизнь прискучила ему. Он жалеет, что так открыто сошелся с маркизой и, рассказывая о своем минувшем счастье, он создал мне целую грустную поэму, чересчур, впрочем, умную, для того, чтобы быть правдивой. Осыпая меня любезностями, он, вероятно, рассчитывал узнать от меня про вашу любовь.
