Луиза Мэй Олкотт - Сестры Марч (сборник)
– Еще как понимают! – послышался голос из-под шляпы, срывающийся и берущий за душу.
– Но почему мне ничего не сказали! Я никогда не допустила бы такой бестактности, я была бы с тобой терпеливой, доброй, поверь! Мне никогда не нравилась эта твоя мисс Рендл, а теперь я ее просто ненавижу! – хитрая Эми решила сделать первую пробу.
– Какая еще мисс Рендл!
Он отбросил в сторону шляпу, ясно давая понять, что к упомянутой особе у него никаких чувств нет и быть не может.
– Прости, но я слышала и мне казалось…
– Ничего тебе не казалось! Ты отлично знала, что я никогда никого не любил, кроме Джо, – вся его прежняя искренность и пылкость прозвучали в этих словах; и он отвернулся.
– Да, я до недавнего времени совершенно была в этом уверена. Но в доме никогда об этом не говорили, потом ты уехал – и я решила, что, наверное, ошиблась. А ведь Джо любила тебя. Неужели…
– Любила, но совсем не так, как мне того было надо. Что ж, ей повезло, что она от меня отделалась, раз я, как ты говоришь, никуда не годный. Хотя, между прочим, это она меня таким сделала, она! Можешь ей так и передать.
И снова Эми увидела его холодный, тяжелый взгляд. Она растерялась, не зная, как поступить в столь неловкой ситуации и чем утишить рану, которую сама же разбередила.
– Я была кругом не права… Но от всего сердца желаю, чтобы ты нашел в себе мужество это пережить. Ты слышишь меня, Тедди?
– Не надо. Этим именем называла меня она, – он вскинул руку, желая закрыться от ее слов, сказанных таким тоном, словно их произносила не Эми, а Джо, – столько было в них понимания и нежной укоризны. – Подожди, вот испытаешь такое сама, – прибавил он тихо, нервно выдергивая из земли пучок травы.
– Я бы постаралась перенести это мужественно. И, думаю, добилась бы уважения со стороны того, кто не сумел ответить мне любовью, – заявила Эми с самоуверенным апломбом, который выдавал в ней душу, еще не познавшую горестного опыта.
До сих пор Лори казалось, что он переносит свою неудачу самым достойным образом: не жалуясь, не ища сочувствия, уходя от общества людей в свое одиночество. Однако Эми заставила его по-новому взглянуть на себя. Оказывается, он всего лишь слабохарактерный эгоист, который при первом же поражении пал духом и замкнулся в скорлупе уныния и равнодушия. Но теперь с него стряхнули дремоту, и он не вправе вновь погружаться в сон. Приподнявшись с земли, он спросил задумчиво:
– Считаешь, Джо сейчас презирала бы меня так же, как ты?
– Да, потому что она враг любой душевной лени. Господи, неужели за это время ты не попытался совершить ничего примечательного, чтобы завоевать ее любовь?
– Я пытался – но все бесполезно.
– Ах да! Ты окончил университет. Но при чем тут Джо? Ты это сделал для себя и отчасти еще для дедушки. Еще бы не хватало тебе провалиться, когда он затратил на тебя такие деньги! Это при твоих-то способностях.
– Но в другом отношении я провалился.
– Неправда! Учеба дала тебе знания, опираясь на них, ты можешь принести людям много пользы. Поставь себе новые задачи – и ты опять станешь счастлив, ты позабудешь свои огорчения!
– Вряд ли у меня получится.
– Попробуй. Ты, конечно, думаешь, что я просто маленькая дурочка с большими претензиями. Да, у меня мало опыта, но я довольно-таки наблюдательна. Я вижу, как ведут себя люди, и пусть я что-то не понимаю, но я стараюсь все запомнить и извлечь из этого для себя пользу. Люби Джо всю жизнь, но не пренебрегай другими дарами, идущими к тебе в руки, лишь потому что один когда-то не дался. Но хватит нотаций. Я знаю, с этой минуты ты начинаешь новую жизнь и покажешь моей жестокосердной сестре, что ты настоящий мужчина.
Несколько минут они сидели молча. Лори крутил кольцо на пальце, а Эми заканчивала свой набросок. Потом она положила листок ему на колени.
– Что скажешь?
Рисунок в манере шаржа был выполнен замечательно. На нем Лори Лоренс лежал на траве, с мрачным выражением лица, полузакрытыми глазами и с сигарой в руке, дым от которой кольцом окружал его голову.
– Ты прекрасно рисуешь! – сказал он, искренне восхищаясь ее мастерством, и вздохнул. – Да, вот я какой стал.
– А вот каким ты был. – Эми положила рядом с первым рисунком другой, выполненный на скорую руку.
По мере того как Лори разглядывал этот небрежный набросок, его лицо принимало новое выражение. Это была одна из зарисовок прежних лет, на ней Лори укрощал коня. Прекрасное животное выгибало шею, туго натягивая узду, било копытом о землю и так настороженно поводило ушами, как будто вслушивалось в голос своего повелителя. В растрепанных волосах и энергичной позе наездника читались предельная собранность, сила, юная жизнерадостность, представлявшие такой разительный контраст ленивой позе на первом рисунке. Лори молчал, но по тому, как он переводил взгляд с одного рисунка на другой, Эми поняла, что ее уроки увенчались успехом.
– Помнишь, как в своих мечтаниях о славе лихого ковбоя ты взялся укрощать Шалуна? Тогда Бет и Мег в испуге прижались друг к другу, Джо ликовала и прыгала от восторга, а я сидела на заборе и рисовала. Сегодня утром я обнаружила этот рисунок в одной из папок и захватила его с собой, чтобы немного тебя развлечь.
– Должен заметить, что как художница ты сделала большие успехи, поздравляю… Однако позволь напомнить, что в пять часов у вас в отеле обед.
Лори поднялся, с улыбкой вернул ей рисунки и посмотрел на часы, как бы показывая, что воспитательные работы пора заканчивать.
«Ну, конечно, я его обидела! – подумала Эмми. – Зато вывела его из спячки. Жаль, если он меня возненавидит, но я сказала правду… а сказанного уже не вернешь».
На обратном пути лошадьми правил Батист. Время от времени поглядывая на юную пару со своего возвышения, он пришел к выводу, что господа пребывают в наилучшем расположении духа. Однако грум ошибался; несмотря на внешнюю веселость, ни он, ни она не испытывали в душе радости, а в сердцах у обоих засело недовольство.
– Надеюсь, мы сегодня еще увидимся?
– Нет, я, к сожалению, занят. До завтра, мадемуазель! – Лори нагнулся, чтобы поцеловать ей руку.
И хотя Эми нравилось, как он это делает, она ощутила, что сейчас это ненужно и неуместно.
– Давай расстанемся как добрые товарищи. Мне больше по вкусу сдержанное английское рукопожатие, чем эти французские изыски.
– До свидания, дорогая!
Он сказал это самым сердечным и дружественным тоном. И почти до боли сжал ей руку.
Утром Эми, как обычно, ждала, что Лори зайдет к ней в гостиницу. Но вместо этого ей вручили записку, начало которой вызвало у нее улыбку, а конец – тревожный вздох.
«Мой дорогой Ментор,
можете передать мой поклон тетушке и порадоваться, что Лежебока Лоренс наконец отбыл к дедушке. Приятной Вам зимы, и пусть боги даруют Вам счастливый медовый месяц в Вальрозе. Желаю успехов в воспитании Фреда, которому так же, как и мне, не мешает прочистить мозги. Так и передайте ему, вместе с моими поздравлениями.
Ваш благодарный Лори».«Хороший мальчик. Как я рада, что он поехал», – улыбнулась Эми.
Но оглядев пустую комнату, она сказала, грустно вздохнув:
– Конечно, я рада, но мне его будет очень не хватать.
Глава XVIII
Долина теней
Бет уже не становилось лучше. И, пережив много горестных дней, семья постепенно стала привыкать к неизбежному. Беда еще теснее сплотила родителей и сестер. Все досадные мелочи отступили перед великим несчастьем. Каждому хотелось лишь одного, чтобы последний год с Бет оставил после себя хоть какие-то счастливые воспоминания.
Больной отвели самую уютную комнату в доме, и там было собрано все, что она особенно любила: цветы, картины, ее пианино, рабочий столик и обожаемые ею кошки. Сюда же были перенесены лучшие книги отца, любимое кресло матери, письменный стол Джо, лучшие рисунки Эми.
Каждое утро Мег совершала с детьми паломничество в родительский дом, чтобы порадовать «тетю Бет». Джон тайком от всех откладывал немного денег на фрукты для Бет. Постаревшая от горя Ханна со слезами на глазах чуть ли не ежедневно замешивала тесто, чтобы ублажить неважный аппетит своей любимицы. А письма, приходившие из Европы, казалось, несли в себе тепло и аромат краев, не знающих зимней стужи.
Оберегаемая всеми, словно священная реликвия в ковчеге, Бет проводила целые дни в этой уютной комнате, пребывая в спокойствии и занимаясь различными делами. Она и в страдании оставалась кроткой и внимательной к людям. Она знала, что ее дни сочтены, и старалась оставить по себе добрую память у тех, кому предстояло жить без нее. Силы с каждым днем оставляли ее, но Бет не позволяла себе лениться.
Она придумала себе занятие: каждый день мимо ее окон гурьбой пробегали школьники и она, выбрав среди них кого-то одного, делала ему подарок. Мальчику с вечно красными от холода руками она связала варежки, а «куклиной маме» сшила игольницу. Каждому ребенку она дарила что-нибудь нужное: перочистку, карандаши, альбом. И дети отвечали ей добром. Все, кому она старалась скрасить трудный подъем по лестнице знаний и кого осыпала дарами, звали ее доброй феей, удивляясь тому, как она угадывает их вкусы и желания.
