Редьярд Киплинг - Масонская проза
«Что тут происходит? – спрашивает. – Чего вы хотите?»
«Да ничего, – отвечаю, – разве что прошу вас заткнуть эту мисс Бейтс, а то я помру сейчас».
«Какую мисс Бейтс? – спрашивает. – Почему вы ее так назвали?»
«Да потому что мисс Бейтс она и есть», – говорю.
«Вы понимаете, что говорите?» – она меня спрашивает и костлявой своей рукой тянет с земли подняться.
«Еще как понимаю, – отвечаю. – А знай вы Джейн так же, как я ее знаю, и вы бы понимали».
«Ну ясно, – говорит она тогда. – Поедете с нами этим поездом, даже если мне для этого придется начальника состава придушить».
Она действительно пристроила меня на поезд, я разлегся на носилках прямо у кухни. Так что снова сработали мои пароли! Она пожала мне руку, сказала, что я сходу раскусил сестру Молино, да потом еще стащила мне дополнительное одеяло. Насколько я понял, это вообще был ее поезд, она была кем-то вроде леди Кэтрин де Бург в тех краях. Ну вот. Короче говоря, ничего интересного со мной больше не происходило.
– А тебе что, было мало? – не понял Энтони.
– Ну наверное. Если б я остался в части, то был бы с ними, когда их переформировали, и они опять попали на фронт, уже незадолго до перемирия. Старшой был прав. Молодцы мы были, отличная батарея, никого счастливее нас на всем фронте не было. И Хэммик с Моссом, и Гусак, и этот чудной парень Маклин, и старшой, – они все у меня постоянно мелькали перед глазами, пока я там лежал без сна несколько ночей. Они погибли, а я лежал и вспоминал их. Никогда ни у кого не бывало такой батареи, как наша, – никогда.
Энтони отдал мне сияющий секретарский клейнод.
– Да уж, – сказал он. – Не могу не согласиться с тем, что твои джейнитские дела оказались полезнее римского орла и ордена Подвязки. Жалко, что у нас в Святой Земле не было никого из ваших джейнитов. Я не встречал, по крайней мере.
– Ну, Маклин говорил, что это очень закрытое общество для избранных, и чтобы туда попасть, нужно быть джейнитом в сердце, а иначе ничего не получится. Но ведь меня-то он сделал джейнитом! Я ведь теперь прочел на досуге все ее шесть книжек, в перерывах между работой, – и каждая строчка меня возвращала туда, обратно, и снова пахло раскаленной на солнце краской на масксетке. Вы мне поверьте, братья, если где никто не говорит о Джейн, то это плохое место. Благослови ее Бог, кто б она ни была.
Досточтимый брат Берджес отозвал нас всех от труда к отдыху. Хамберстолл поднялся и пошел по лестнице вниз: он был сам так похож на угловатую пушку на лафете, что все невольно ждали, что он заскрипит шарнирами. Он сказал, что на чай не останется, потому что обещал матери пить чай у нее, а поэтому она уже, наверное, стоит перед дверью ложи и ждет его.
– За ним все время кто-то приходит, то одна, то другая, – пояснил мне Энтони. – Он иногда забывается.
– Напивается что ли?
– Да сейчас! Он от рождения ни алкоголя, ни женщин не пробовал. Нет, он просто иногда теряет рассудок, по-тихому. Это как-то приступами у него, началось после того, как у него склад взорвался в Этапле. Если бы не контузия, он бы уже был старшим сержантом.
– Ого! – ответил я. – А я все понять не мог, почему его после возвращения на батарею в официантах держали. Теперь все понятно.
– Его сестра рассказывала, что взрывом у него отшибло все, чему он научился в артиллерии, но он и слушать никого не хотел, только все рвался обратно в свою часть. Только Бог знает, как ему это удалось, но ведь удалось же! Она говорила, что он чуть ли не зайцем на корабле сбежал из Англии, и когда они там увидели, в каком он состоянии, им не хватило жесткости отправить его в госпиталь, вот и держали его при батарее, как талисман что ли. Это все чистая правда. Мне так его сестра сказала. Я, правда, не могу гарантировать, что все, что он тут наплел про джейнитов, – это правда. Но с другой стороны, он в последний раз врал в шесть лет. Его сестра сказала. Ты что думаешь?
– Вряд ли он мог сам такое выдумать, – ответил я.
– Ну а где ты видел, чтобы люди так сходили с ума по каким-то книжкам? Он даже сестру пытался заставить их читать. А она на все готова, только б его порадовать. И она говорит, их мать – тоже такая же. А ты-то сам что-нибудь слышал про эту Джейн?
– Мне всегда казалось, что Джейн, пока была жива, умела сводить людей друг с другом, – ответил я. – Хочешь – сам почитай.
– Уж не сомневайся теперь, – ответил Энтони и покраснел.
Мадонна в Окопах
Все, что ни скажете в сердце про бога,
Люди, сыны человека, всё бренно.
Бог же нам милость с любовью нетленной
Снова и снова являет с порога.
***
Счастье мое, и любовь, и отрада!
Прочь унесли тебя времени ноги.
Нет утешенья, надежды не надо.
Только лишь раз это делают боги.
Видя, сколько психически неуравновешенных солдат, вернувшихся с фронта, приходило в палату наставления при ложе «Вера и Труд» №5837 в послевоенные годы, приходилось только удивляться тому, что случаи, когда дела принимали дурной оборот, бывали редко: ведь солдаты постоянно встречались там с точно такими же ветеранами, и эти встречи немедленно и резко возвращали их в прошлое, совсем недавнее и еще очень яркое в их памяти. Но наш круглый и окладистобородый брат-доктор Кид, Первый Блюститель, всегда был настороже и умел справляться с истерическим припадком до того, как он разовьется и выйдет из-под контроля; если мне приходилось подвергать предварительному опросу перед входом в ложу какого-либо брата, которого я не знал лично и за которого никто другой не мог поручиться, я сообщал ему все, что казалось мне подозрительным. Он отслужил военврачом в Южно-лондонском батальоне в последние два года войны и постоянно узнавал среди посетителей своих сослуживцев и просто знакомых того времени.
Брат Клем Стренджвик, молодой высокий новопосвященный, прибыл к нам из какой-то ложи в Южном Лондоне. Бумаги у него были в порядке, на вопросы он отвечал достойно, но глаза у него были красные, а взгляд – неуверенный и как будто удивленный. Это могло значить, что человек сильно нервничает, и я на всякий случай переправил его брату Киду, который узнал в нем штабного посыльного своего родного батальона, поздравил с выздоровлением (его комиссовали по болезни) и немедленно погрузился с ним вместе в воспоминания о жизни на Сомме.
– Но я же правильно поступил, да, Кид? – спросил я, пока мы облачались перед собранием.
– Да, конечно. Я сразу вспомнил, что лечил его в восемнадцатом в Фампу, когда ему пришлось совсем худо. Он был посыльным.
– Контузия? – спросил я.
– Вроде того, но он хотел меня убедить в другом. Нет, он не симулировал, у него был совершенно жуткий тик, с судорогами, но он выучился изображать другие симптомы, чтобы я заподозрил у тика другую причину, чем была по правде. Насколько было бы легче лечить людей, если бы они нам не врали!
После ложи Кид отвел его на место впереди, в паре рядов от нас, чтобы он в полной мере насладился лекцией об ориентации Храма Царя Соломона, которую некий усердный брат счел наилучшим средством занять вынужденную паузу между работами и чаем с бутербродами, который мы высокопарно именовали «банкетом». Даже при активном пользовании табачными изделиями всем было скучновато. Примерно через полчаса Стренджвик, уже несколько минут ерзавший и раскачивавшийся, отъехал на стуле назад, скрипя ножками по мозаичному полу, и крикнул: «Тётя, тётя! Я больше не могу!». Под громовой одобрительный смех он пробежал мимо нас и выскочил вон, споткнувшись за порог и чуть не упав по пути.
– Так я и думал, – прошептал Кид. – Пошли.
Мы перехватили его в коридоре, где он дугой выгнулся на полу. Руки и ноги его хаотично подергивались. Кид с моей помощью поднял его, отвел в привратницкую – крошечную каморку, где хранили не использовавшиеся мебель и облачения, – и запер дверь изнутри.
– Я… я в норме! – начал мальчик жалобно.
– Само собой. – Кид открыл ящик шкафчика (я уже видел, как он делал это раньше), аккуратно растворил в граненом стаканчике нюхательную соль в воде и, пока Стренджвик пил, ласково подталкивал его к кушетке. – На этот раз все в порядке, даже маме написать, собственно, не о чем. Я видал тебя в десятки раз хуже. Это, наверное, тебе наши разговоры что-то напомнили.
Он подвинул себе ногой стул, взял руку пациента в свою и сел. Стул скрипнул.
– Хватит! – застонал Стренджвик. – Не выношу! Какой же жутко мерзкий скрип! И когда… когда оттепель… их только лопатой обратно и забьешь! Ты-то помнишь сапоги французов под настилом? Что делать? Ну что мне с этим делать?
Кто-то постучал в дверь, справляясь, все ли в порядке.
– Да-да, – ответил Кид через плечо. – Но мне понадобится эта комната на некоторое время. Задерни шторы, пожалуйста.
