Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад
Однако, я научился рассматривать галлюцинации как вражеских оккупантов, вроде бацилл туберкулеза. Я был далек оттого, чтобы оправдывать себя за эти нападения, но гордость мешала мне оказывать им сопротивление. После того, как я стал считать это безрассудство не грехом, а врагом, у меня появилась возможность систематически побеждать его. Я мог заставить себя разумно преодолевать злые мысли, когда мне удавалось спокойно обдумать все их последствия. Я не пытался их преувеличивать. Я знал, что они снова проскользнут через боковую дверь. И я предоставлял им свободу и одновременно подсчитывал, чем пришлось бы заплатить в реальной жизни, если бы я уступил этим искушениям. Конечно, это принесло бы большие беды моей собственной семье и другим семьям. Моя жена должна бы была развестись со мной, будущее моего сына было бы разрушенным, члены моей общины потеряли бы веру, а я, презираемый всеми, должен был бы отвечать перед Богом за все эти причиненные страдания. Врачи побеждают один вирус другим, а мы можем воспользоваться основным принципом дьявола "разделяй и властвуй" против него же самого. Беса гордости, страх - потерять репутацию, можно использовать против беса блуда. Бес скупости ненавидит порок, за который надо расплачиваться деньгами.
Палач стал христианином
Однажды, когда наши уборные были засорены, меня повели в туалет, которым пользовались охранники. На стене над умывальником висело небольшое зеркало. Впервые за два года я увидел себя.
Я попал в тюрьму молодым и здоровым мужчиной. Считали, что я хорошо выгляжу. Когда же я увидел, что со мной стало, мне стало смешно. Это был печальный, гомерический смех. Столько людей любили и восхищались мною. Если бы они теперь смогли увидеть это отвратительное лицо, которое смотрело на меня из зеркала, они пришли бы в ужас. Внезапно мне стало понятно, что подлинно ценное в нас остается незамеченным. Наступит время, я стану еще более безобразным. Скелет и череп. Эта мысль, однако, укрепила мою веру и жажду духовной жизни.
В туалете я нашел разорванную газету, первую попавшую мне на глаза после моего ареста. Я узнал о том, что премьер-министр Гроца твердо решил искоренять богатых. Странное, подумал я, правительство, оно ликвидирует состоятельных, в то время, когда весь остальной мир пытается покончить с нищетой. Я искал имя Патраскану, чтобы узнать, реабилитирован ли он. Но среди имен министров, присутствовавших на выступлении Гроца, его не было.
Когда меня вели назад в камеру, я слышал, как громко рыдала и кричала какая-то женщина. Казалось, что она безумна. Вероятно, крики доносились из той части тюрьмы, которая находилась под нами. Крики дошли до своего апогея, затем внезапно прекратились.
Через несколько дней в соседнюю камеру доставили нового заключенного, "Кто вы?" - спросил я с помощью перестукивания и получил ответ. Это был Ион Михалахе, член различных правительств предвоенного времени и тогдашний коллега крупного политического вождя Юлия Маню. Когда партия начала террор, Михалахе присоединился к одной из групп, пытавшихся бежать за границу. Его арестовали на аэродроме и в октябре 1945 года приговорили к пожизненному заключению. Михалахе было больше семидесяти. "В течение всей своей жизни я боролся, чтобы помочь людям моей страны. И вот - награда", - сказал он.
"Если вы всему, что должно случиться, скажете "да", то тогда не произойдет того, чего вы не хотите, - просигнализировал я. - Отречение от себя - это путь к миру". "Не существует мира без свободы", - был его ответ.
Я сказал: "В стране, где правит тирания, тюрьма является почетным местом".
Он сказал, что потерял Бога.
Я ответил: "Никто не может потерять Бога. Мы все - потерянные. Если мы найдем самих себя, то найдем Божественное в нас. Время, проведенное в тюрьме, может помочь нам в этом поиске". Он сказал, что хочет попробовать.
Спустя два дня Михалахе был переведен в другую камеру. До этого он сообщил мне, что женщина, крики которой мы слышали, была женой прежнего премьер-министра Иона Гигурту. Она прекратила кричать оттого, что на нее надели смирительную рубашку, и заткнули рот кляпом. Когда я снова постучал в стену, то не получил никакого ответа. Михалахе уже там не было.
Незадолго до этого меня опять начали допрашивать. Допрос вел обычно лейтенант Греку, молодой человек, твердый, интеллигентный, самоуверенный. Его политическое образование дало ему возможность быть уверенным в том, что своей службой он помогает строительству лучшего мира. Вопросы, которые он задавал мне, снова возвращали нас к тому периоду, когда я был связан со скандинавской еврейской миссией. По-прежнему ли я отрицаю, спросил Греку, что деньги миссии использовались для шпионажа?
"Если вы считаете Америку и Англию способными поддерживать шпионаж в нашей стране, то я могу это понять. Но какой интерес заключается для Швеции и Норвегии в таких организациях?" "Обе страны являются орудием империалистов", - ответил он. "Но Норвегия известна своим демократическим образом мыслей, а Швеция, уже с сороковых годов, имеет социалистическое правительство".
"Вздор, - сказал он, - они - такие же фашисты, как и другие". При нашей следующей встрече Греку сказал, что он проверил дело и подумал о том, что я мог бы оказаться прав.
Затем он осведомился о распространении Евангелия среди русских. Я упомянул, что в связи с этим, пожалуй, можно было бы установить связь с директором библейского общества по имени Эмиль Клейн. Он хотел знать, почему я неоднократно в то время посещал город Яссы (один из центров этой работы). Я сказал, что меня пригласили посетить тогдашнего патриарха, который тогда занимал должность митрополита.
На следующее утро меня снова вызвали. Греку сидел за своим письменным столом с резиновым кнутом в руке. "Ваша история - ложь, - закричал он. Эмиль Клейн умер еще до того, как вас арестовали. Потому-то вы его и назвали! Мы проверили даты ваших поездок в Яссы. Патриарха Юстиниана почти никогда не было там в то время".
Он повернулся вместе со своим стулом "Теперь - конец! Здесь - бумага для письма. Нам известно, что с помощью азбуки Морзе вы связывались с другими заключенными, включая Михалахе. Теперь мы должны совершенно точно знать, что говорил каждый из них. Во всяком случае, мы хотели бы знать, как и когда вы нарушали и другие правила тюрьмы. А теперь говорите правду, а не то..."
Он ударил кнутом по письменному столу. "У вас есть полчаса времени", сказал он и покинул помещение.
Я уселся, чтобы писать. Первым словом должно было стать "Объяснение". Мне нелегко было начать, в течение двух лет я не держал в руках никакого орудия для письма. Я признался, что нарушал правила тюрьмы: я отстукивал в стене послания из Евангелия, я собирал таблетки, чтобы убить себя, я сделал из куска жести нож, а из хлеба и мела - шахматные фигуры. Я объяснялся с другими заключенными, но их имена мне небыли известны (я не упоминал о том, что с помощью азбуки Морзе принимал исповеди грехов и даже привел людей ко Христу). Я писал дальше: "Никогда я не выступал против коммунистов. Я ученик Христа, а Он подарил нам любовь ко врагам. Я понимаю коммунистов и молюсь за их обращение. Мне хотелось бы, чтобы они стали моими братьями по вере. О том, что мне говорили другие, я не могу дать показаний. Служитель Бога никогда не может быть свидетелем обвинения. Я признан, чтобы оправдывать, а не предъявлять иск".
Помахивая кнутом, снова появился Греку, с точностью до минуты. Вероятно, он только что выпорол заключенного.
Он схватил мое объяснение и начал его читать. Через некоторое время он отложил кнут в сторону. Когда он прочитал все до конца, то посмотрел на меня огорченно и сказал: "Господин Вурмбрандт! - раньше он никогда не обращался ко мне со словом "господин", - Зачем вы сказали, что вы меня любите? Эта одна из христианских заповедей, которую ни один человек не в состоянии выполнить. Для меня было бы невозможно любить тех, кто годами держит меня в заключении, бьет и заставляет голодать!"
Я сказал: "Здесь идет речь не об исполнении заповеди. Когда я пришел к вере в Христа, то заново родился и стал совершенно другим человеком. Мое существо наполнено любовью. Как из источника может изливаться только вода, так и любящее сердце порождает только любовь"
.В течение двух часов мы говорили о христианской вере и его отношении к марксистским доктринам, на которых он был воспитан. Греку был поражен, когда я сказал ему, что первым произведением Маркса было его толкование на Евангелие от Иоанна. Это утверждает Рицанер, директор института марксизма-ленинизма в Москве. А он должен это знать. Я привел ему несколько цитат, особенно из ранних произведений Маркса, в которых он положительно относился к христианству, а особенно к Лютеру [12] .
После этого разговора, Греку почти каждый день заставлял приводить меня к себе на час или два. Он установил, что приведенные мной цитаты действительно соответствовали истине. Это было введением к ряду долгих дискуссий о христианской вере, в которых я постоянно особенным образом подчеркивал демократические и революционные черты раннего христианства.
