О'Генри - Искатели риска
Обзор книги О'Генри - Искатели риска
О'Генри
Искатели риска
О. Генри
Искатели риска
Рассказ
Перевод с английского Е. Суриц
Пусть наша история и потерпит крушение на разбегающихся рельсах Non Sequitur, Лимитед, что тут поделаешь; но вы все-таки займите место в экскурсионном автобусе "Raison d'etre". Буквально на минуточку, только чтобы рассмотреть одну тему, ну, назовем ее, скажем: "Что поджидает нас за углом". Omnius mundus in duas partes divisus est - одни носят галоши и платят подушную подать, другие - открывают новые континенты. Континентов для открывания, увы, не осталось, зато к тому времени, когда выйдут из моды галоши и подушная подать разовьется в подоходный налог, те, другие, будут разъезжать по железным дорогам вдоль каналов на Марсе. Фортуна, Удача и Случай названы в словарях синонимами. Но знаток в них отметит различия. Фортуна - это назначенный вожделенный приз. Удача - дорога к нему. Случай затаился в тенях при этой дороге. Лицо Фортуны - сияющее, призывное; лицо Удачи горит отвагой. У Счастливого Случая лицо прекрасное, безупречное, рожденное снами. Мы еще видим это лицо на дне нашей чашечки кофе, пока перевариваем и критикуем свою утреннюю котлету. Искатель риска - это тот, кто по дороге к Фортуне не спускает глаз с летящих мимо изгородей, лугов и рощ. Этим он отличается от искателя удачи. Рекорд рисковости был поставлен давным-давно - тем, кто скушал запретный плод. Найти доказательство того, что это действительно имело место, - высшая цель искателя удачи. От обоих типов одна морока. А мы с вами, люди простые, законопослушные, раскурим-ка лучше трубку, угомоним детишек и кота, устроимся в плетеном кресле под мигающей газовой горелкой у холодного окна и рассмотрим небольшой рассказ про двух искателей риска. - Слышали анекдот про эскимоса? - спросил Биллинджер в малой дубовой гостиной, сразу слева, если вы проникнете в Виргинский клуб. - Конечно, - ответил Джон Реджиналд Форстер, вставая и выходя из комнаты. Форстер взял у служителя свою соломенную шляпу (солома выйдет из моды и, возможно, снова войдет задолго до того, как все это будет опубликовано) и вышел на улицу. Биллинджер привык, что его анекдотов не слушают, и, конечно, не мог обидеться. Форстер был в своем любимом настроении и хотел сбежать отовсюду. Для душевной гармонии человеку нужно, чтобы его мнения разделял и настроению сочувствовал кто-то еще. (Я написал было безличную форму "сочувствовали", но один телеграфист некогда призвал меня не употреблять лишних слов ради экономии денег. Тут случай обратный.) В своем любимом настроении Форстер всегда воображал себя искателем счастья. Он был прирожденным искателем риска, но происхождение, воспитание, традиции и вредное влияние Манхэттенского племени не давали ему развернуться. Все торные большие шоссе он истоптал и не одну боковую тропку из тех, что призваны облегчать скуку жизни. Но напрасно. А все потому, что он знал, что ждет его в конце каждой улицы. По опыту и логически рассуждая, он почти точно знал, куда его заведет любое бегство от будней. Самые причудливые и прихотливые личные вариации на общие темы жизни казались ему монотонными и нагоняли на него смертную тоску. Он не сумел убедиться, что, хотя мир создан круглым, квадратура этого круга исчислена и самое интересное поджидает нас за углом. Форстер шел и шел все дальше от клуба, стараясь не замечать и не выбирать улиц. Он бы с удовольствием заблудился; но на это не было никакой надежды. Фортуна и Удача в нашем большом городе всегда к вашим услугам. Но Случай восточный гость. Он невидим и неуловим, как прекрасный принц в паланкине, защищенный взводом драгоманов от любопытных глаз. Вы проходите одну улицу, проходите другую, третью, а Случая все не видно. Так пробродив целый час, Форстер остановился на углу широкого, гладкого проспекта, безутешно глядя на живописный старый отель напротив с мягко, но светло озаренными окнами. Безутешно - потому что он чувствовал, что пора ужинать; а ужин в этом отеле не сулил ни малейшего риска. Он знал это место наизусть, и обслуживание здесь было так бесшумно и быстро, а выбор блюд так изыскан, что буквально жаль было голода, укрощаемого со столь безжалостным совершенством. Даже музыка здесь, казалось, всегда играла на бис. И тут ему пришла фантазия поужинать в каком-нибудь полупочтенном, даже подозрительном заведении подальше от центра, где лихие повара всех стран предлагают свою рискованную кухню всепожглощающим американцам. А вдруг там ждет его что-то необыкновенное: исключение без правила, вопрос без ответа, средство без цели, субъект без предиката, Гольфстрим в соленом океане жизни... А вдруг?.. Форстер не переоделся к ужину; на нем был темный деловой костюм, который не привлек бы к себе вниманья даже там, где официанты разносят спагетти в расстегнутых жилетках. И Джон Реджиналд Форстер стал искать у себя деньги; ведь чем дешевле ваш ужин, тем безусловней вам придется за него платить. Он тщательно обследовал все тринадцать больших и малых карманов своего делового костюма, но не нашел ни единого цента. Его банковский счет выражался пятизначной цифрой, но... Форстер заметил, что некто неподалеку с удовольствием за ним наблюдает. Человек как человек, лет тридцати, прилично одетый, он стоял так, будто ждал трамвая. Но по данной улице трамваи не ходили. А потому это стоянье рядом и откровенное любопытство показались Форстеру некоторой навязчивостью. Однако, будучи постоянным искателем риска, он предпочел не оскорбляться и ответил смущенной улыбкой на веселую усмешку незнакомца. - На нуле? - спросил тот, подходя еще ближе. - Да, похоже,- сказал Форстер.- Я думал, доллар-другой обнаружится... - Понятно, - засмеявшись, сказал незнакомец. - Ан нет. Я только что, заворачивая за угол, произвел ту же процедуру. Нашел в верхнем кармане жилета - и как они туда попали? - два цента. Не знаете, как могут покормить за два цента? - Так вы не ужинали? - спросил Форстер. - Нет. А хотелось бы. Знаете, у меня к вам предложение. У меня есть предчувствие, что вы не откажетесь. На вас хороший костюм. Простите мою нескромность. Мой, полагаю, тоже не вызовет подозрений у метрдотеля. Что, если мы зайдем в этот отель и поужинаем вместе? Закажем все как миллионеры или, если угодно, как господа в стесненных обстоятельствах, вдруг решившие кутнуть. А в заключение используем мои две монетки, чтобы решить, кому придется принять на себя всю грозу хозяйского гнева и мщенья. Моя фамилия Айвз. Полагаю, мы с вами жили примерно на одинаковом уровне, пока денежки наши не испарились. - Идет! - сказал Форстер весело. Затея обещала вход в таинственное царство Риска, во всяком случае, сулила кое-что кроме опостылевших изысков здешней кухни. Скоро они уже сидели за угловым столиком в ресторане отеля. Айвз послал Форстеру по скатерти одну из своих двух монет. - Киньте-ка, кому заказывать,- сказал он. Форстер проиграл. Айвз засмеялся и стал называть официанту яства и пития, с такой спокойной непринужденностью вычитывая их из меню, будто это его настольная книга. Форстер слушал и кивал одобрительно. - Я из тех,- говорил Айвз, заглатывая устриц,- кто всю жизнь ищет неожиданностей. Я - не авантюрист, грезящий о призе. И не игрок, который знает, что либо выиграет, либо проиграет свою ставку. То, о чем я мечтаю, это напасть на приключение, последствий которого сам не смогу предугадать. Главная моя задача - вечно бросать вызов слепой, увертливой судьбе. Мир нынче так изучен и расчислен, что не осталось вероятности вдруг выйти на тропу случая, которая вся не будет изуродована указателями предстоящих поворотов. Я - как тот служащий Министерства Околичностей, который возмущался, когда кто-то приходил к нему за справкой: "Ему надо, знаете ли, знать!" Так вот, я не хочу знать, не хочу анализировать, не хочу догадываться - я хочу давать руку на отсечение, закрыв глаза. - О! Я понимаю, как я вас понимаю! - сказал Форстер.- Как часто я мечтал сформулировать свои ощущения. Вам это удалось. Я тоже люблю бросать вызов судьбе. Не заказать ли нам мозельское к следующему блюду? - Почему бы нет? - сказал Айвз.- Я вижу, вы ухватили мою мысль. Тем яростней будут те громы и молнии, которые обрушатся на голову проигравшего. Если вам еще не надоело, вернемся к нашим баранам. Всего раза два-три случалось мне встречать истинного искателя случая, который пускается в дальний путь, не попросив у судьбы ни расписания, ни карты. Но по мере того как мир делается цивилизованней и умней, все трудней напасть на приключение, конца которого сам не предвидишь. Во дни Елизаветы вы могли напасть ну хоть на часового, взломать ворота, обнажить шпагу и поставить на кон жизнь. Теперь попробуйте-ка нахамите полицейскому, и самые смелые ваши фантазии не пойдут дальше догадок, в какой именно участок вас поволокут. - Да-да, - приговаривал Форстер, одобрительно кивая. - Я сегодня вернулся в Нью-Йорк, - сказал Айвз, - после трехлетних странствий. Всюду то же, не стоило мотаться. Мир перегружен умозаключениями и выводами. А меня волнуют только предпосылки. Я пробовал охотиться в Африке на крупную дичь. Я знаю, как с такого-то расстояния бьет по цели такое-то ружье; когда слон или носорог падет от пули. Удовольствие при этом я испытываю примерно такое же, как в школе, когда, оставленный после уроков, решал скучнейшие задачки на доске. - Да-да,- приговаривал Форстер. - Разве что аэропланом попробовать управлять,- продолжал Айвз задумчиво.- На аэростате я летал. Скука, голый расчет на авось: куда ветер дует. - Остаются женщины, - улыбнулся Форстер. - Три месяца тому назад, - сказал Айвз, - я бродил по одному базару в Константинополе. Дама, под чадрой, разумеется, но с прелестными глазами, перебирала жемчуга и янтарь на лотке неподалеку. Ее охранял огромный нубиец, черный как смоль. Скоро он незаметно приблизился ко мне и сунул мне записку. Улучив минуту, я в нее заглянул. Торопливые карандашные каракули: "У арочных ворот Соловьиного Сада, сегодня вечером, в девять". Увлекательная предпосылка, не правда ли, мистер Форстер? - Ну а дальше, дальше-то что было? - сказал Форстер. - Я навел справки и выяснил, что этот Соловьиный Сад принадлежит одному старому турку, великому визирю или что-то в таком духе. Естественно, ровно в девять я был возле арочных ворот. Тот же нубиец проворно их открыл, я вошел и сел на скамью подле душистого фонтана рядом с таинственной незнакомкой. Мы с ней мило поболтали. Она оказалась некоей Миртль Томсон, журналисткой, которая писала для чикагской газетенки о турецких гаремах. Оказывается, она отметила на базаре столичный чекан моих брюк и поняла, что я должен просветить Нью-Йорк на ту же тему. - Понятно, - сказал Форстер. - Понятно. - Я путешествовал по Канаде на каноэ, - сказал Айвз, - сквозь водопады и водовороты. Но и там я не нашел того, чего хотел, так как я знал, что в результате может произойти только одно из двух: либо я выплыву, либо пойду ко дну. В какие я только карточные игры не играл! Но математики почти совсем испоганили это занятие, просчитав шансы. Я заводил знакомства в поезде. Я отвечал на объявления. Я звонил в чужие двери. Я не успокаивался, я искал. Но конец бывал всегда один: логическое следствие посылки. - Я знаю, - сказал Форстер. - Все это я и сам испробовал. Но у меня было меньше случаев попытать случай. Есть ли где еще в мире город, столь бедный невозможностями, как Нью-Йорк? Казалось бы, столько путей в неизвестное; но ни один из тысячи не доставит вас не туда, где вы предполагали очутиться. Хорошо бы подземка и трамваи нас так же редко подводили. - Рассвет, - сказал Айвз, - встал над ночами Шехерезады. Нет больше халифов. Горшок рыбака превратился в термос, гарантирующий температуру кипения или замерзания в течение сорока восьми часов для любого джинна. Жизнь идет как заведенная. Наука убила случайность. Нет уже тех возможностей, какие были у Колумба и у того, кто съел первую устрицу. Известно только то, что нет ничего неизвестного. - Да, - сказал Форстер. - Мой опыт - ограниченный опыт горожанина. Я не повидал мир так, как вы. Но, кажется, мы сходимся в его оценке. Тем не менее я благодарен судьбе, подарившей нам хоть это маленькое приключение. Нам обеспечен один захватывающий миг - когда принесут счет. В конце концов, наверно, пилигримы, странствовавшие без сумы, острее ощущали жизнь, чем рыцари Круглого стола, разъезжавшие со свитой и с чеком от короля Артура, вшитым в подкладку шлема. Ну а теперь, раз вы допили кофе, используем же ваши недостаточные средства, чтобы узнать, кто из нас примет на себя удар судьбы. В какой руке? - В правой, - сказал Айвз. - В правой, - сказал Форстер, разжимая ладонь. - Я проиграл. Мы забыли разработать план, как смыться выигравшему. Предлагаю: когда подходит официант, вы говорите, что вам надо позвонить. Я удерживаю форт и счет, пока вы успеваете взять шляпу и исчезнуть. Спасибо вам за необычный вечер, мистер Айвз, и хотелось бы как-нибудь еще повторить этот эксперимент. - Если память мне не изменяет, - расхохотался Айвз, - ближайший полицейский участок на Макдугал-стрит. Я тоже получил большое удовольствие, смею вас уверить. Форстер пальцем подманил официанта. Тот буквально с противоестественным проворством скользнул к столу и положил счет рядом с прибором потерпевшего. Форстер взял его и заботливо приписал несколько цифр. Айвз привольно откинулся на стуле. - Простите,- сказал Форстер,- но вы ведь собирались позвонить Граймзу насчет театральных билетов на четверг? Забыли? - А... - сказал Айвз, устраиваясь еще уютней. - Успеется. Официант, принесите мне воды. - Хотите присутствовать при смертном часе? - спросил Форстер. - Надеюсь, вы не против? - попросил Айвз.- Не часто увидишь, как в ресторане зацапывают джентльмена, пытавшегося поужинать на шармачка. - Отлично, - сказал Форстер, - вы увидите жизнь христианина на арене, иссякающую вместе с вашей запивкой. Официант принес воду и стоял с отрешенным видом неумолимого мытаря. Форстер повременил несколько секунд, потом вынул вечное перо и написал под чеком свою фамилию. Официант с поклоном взял чек и удалился. - Дело в том, - объяснил Форстер, смущенно хмыкнув, - что меня едва ли можно назвать отважным рыцарем удачи. Я должен вам кое в чем признаться. Я вот уже второй год несколько раз в неделю ужинаю в этом отеле и всегда подписываю чеки. - Тут голос его окреп, и он прибавил: - Но вы, вы большой молодец! Знали, что у меня нет денег, и не оставили в беде, рискуя, что вас тоже схватят. - Увы, я тоже должен вам кое в чем признаться, - улыбнулся Айвз. - Это мой отель. То есть я, естественно, им не управляю, но всегда держу апартаменты в третьем этаже на случай, если судьба меня закинет в этот город. Он подозвал официанта и сказал: - Внизу все еще мистер Джилмор? Хорошо. Скажите ему, что мистер Айвз тут и просит, чтобы приготовили и проветрили его комнаты. - Ну вот, опять не повезло,- сказал Форстер.- Боже мой! Где же выход? Неужели нет головоломок без ответа? Если хотите, поговорим еще немного на эту тему. Не так уж часто встретишь человека, который понимает твои трудности. Через месяц я женюсь. - Я воздерживаюсь от комментариев, - сказал Айвз. - И правильно делаете. Я кое-что прибавлю к своему сообщению. Я глубоко предан этой даме. Но не могу решить: красоваться ли мне в церкви или удрать на Аляску. Тут опять то, что мы с вами обсуждали, - жаль отменять варианты. Каждый знает схему: после завтрака ты получаешь отдающий цейлонским чаем поцелуй; потом идешь на службу; возвращаешься домой, переодеваешься к ужину; дважды в неделю - театр; счета; весь вечер маешься, подыскивая тему для разговора; время от времени возникают мелкие стычки; потом - крупная ссора; и потом развод, а то и медленное сползание в безропотную старость, что еще хуже. - Да, я понимаю, - задумчиво кивал Айвз. - Эта определенность, - продолжал Форстер, - и останавливает меня. Уже ничего не будет поджидать за углом. - Да, после остановки "Церковь". Я вас понимаю. - Поверьте, - сказал Форстер, - в своих чувствах к ней я совершенно не сомневаюсь. Я люблю ее глубоко и верно. Но что-то в самом составе моей крови противится всякой предсказуемости. Я не знаю, чего хочу; но знаю, что хочу этого. Я, наверно, болтаю как идиот, но самому мне все понятно. - Я вас понимаю, - сказал Айвз с несколько вялой улыбкой. - Но мне, пожалуй, пора идти к себе. Если вздумаете снова со мной здесь отужинать, мистер Форстер, я буду рад. - В четверг? - предложил Форстер. - В семь, если вам удобно, - ответил Айвз. - В семь так в семь, - согласился Форстер. В полдевятого Айвз сел в такси, которое доставило его к дому на одной из Западных Семидесятых. Его визитная карточка открыла ему доступ в старомодную приемную, куда в жизни не посмели бы сунуться Фортуна, Удача или Случай. Стены украшали офорты Уистлера, гравюры Имярека, натюрморты с виноградной кистью, садовой тележкой, такими арбузными косточками, рассыпанными по столу, что их не отличишь от настоящих, и головка Грёза. Это был - уклад. Были даже медные подставки для дров. На столе лежал альбом, в сафьяне, с потемневшими серебряными наклепками. Громко тикали часы на камине и без пяти минут девять издали предупредительный щелчок. Айвз удивленно поднял глаза и вспомнил, как столь же предупредительно щелкали часы в доме у его бабушки. А потом по лестнице спустилась Мэри Марсден. Ей было двадцать четыре года, и я оставляю ее вашему воображению. Скажу одно: молодость, здоровье, искренность, смелость и сине-зеленые глаза всегда прекрасны, и она обладала этим всем. Она протянула Айвзу руку с милой сердечностью старой дружбы. - Ты не можешь себе представить, как приятно, - сказала она, - раз в три года тебя здесь видеть. Полчаса они разговаривали. Каюсь, я не в состоянии повторить их разговор. Вы его найдете в любом светском романе. Когда с этой частью было покончено, Мэри спросила: - Ну как, нашел ты то, чего хотел, за время своих странствий? - То, чего я хотел? - спросил Айвз. - Ну да. Ты же всегда был странный. Еще в детстве не хотел играть в камешки, в бейсбол, ни в какую игру, где есть правила. Нырять хотел только в тех местах, где могло оказаться и полметра, и десять. А вырос, остался тем же. Мы часто обсуждали эти твои чудачества. - Боюсь, я неисправим, - сказал Айвз. - Мне претит учение о предопределении, тройное правило, закон всемирного тяготения, о налогах и тому подобное. Жизнь всегда мне казалась чем-то вроде детективного сериала, где к каждому выпуску прилагается краткое изложение следующей главы. Мэри залилась веселым смехом. - Боб Эймз мне рассказывал, - сказала она, - об одной твоей проделке. Вы ехали в поезде на юг, и вдруг ты вышел в городе, где и не думал останавливаться, только из-за того, что кондуктор вывесил в конце вагона название следующей станции. - Помню, - сказал Айвз. - Эта "следующая станция" всегда для меня была понятием, от которого хотелось удрать. - Я знаю, - сказала Мэри. - И это очень глупо. Надеюсь, ты не нашел того, чего хотел не найти, и выходил на станции, где станций не было, и ничего такого, чего ты ждал, не случилось с тобой за все эти три года. - Кое-чего я хотел еще до того, как уехал, - сказал Айвз. Мэри ясно взглянула ему в глаза с легкой, но совершенно прелестной улыбкой. - Да, - сказала она. - Ты хотел меня. И ничто этому не препятствовало, как ты сам прекрасно знаешь. Не отвечая, Айвз медленно обводил взглядом комнату. С тех пор как он был здесь три года назад, она ничуть не изменилась. Он живо вспомнил свои тогдашние мысли. Предметы в этой комнате незыблемы, как вечные холмы. Тут невозможны никакие перемены, кроме тех, что внесет безжалостное время. Этот альбом с серебряными наклепками так и будет лежать на том же углу стола, так же будут висеть по стенам эти картины, стулья будут дежурить на своих местах каждое утро, каждый полдень и вечер, покуда держится этот уклад. Эти медные подставки для дров - воплощение стабильности. Кое-где вкраплены реликвии столетней старины, и они здесь пребудут еще столетья. Тому, кто будет покидать и вновь обретать этот кров, никогда не придется мучиться предчувствием или сомнением. Он найдет все таким же, каким оставил. Прекрасный принц Случай никогда не постучится в эту дверь. А перед ним сидела прекрасная дама, под стать этому укладу. Нежная, прохладная, неизменная. Никаких сюрпризов. Тот, кто проведет с ней век, не заметит перемены, пусть она даже станет морщинистая и седая. Три года его не было, а она все его ждет, такая же, как этот дом, незыблемая, постоянная. Тогда он был уверен, что она любит его. Уверенность, что так будет вечно, и погнала его в дальние страны. Так текли его мысли. - А я скоро замуж выхожу, - сказала Мэри. В четверг, днем, Форстер запыхавшись явился к Айвзу в отель. - Прошу прощенья, старина, - сказал он. - Наш ужин придется отложить этак на годик. Я уезжаю. Пароход отчаливает в четыре. Мы с вами тогда так славно поговорили, и это все решило. Поболтаюсь по свету и, может быть, избавлюсь от кошмара, терзающего меня и вас, - от этого страха узнать, что будет дальше. Я сделал одну вещь, которая слегка мучит мою совесть. Но так будет лучше для нас обоих. Я написал той даме, с которой был помолвлен, и все ей объяснил откровенно признался, почему я уезжаю: не перенесу размеренности брака. Как по-вашему: правильно я поступил? - Не мне судить, - ответил Айвз. - Поезжайте, поохотьтесь на слонов, если считаете, что это внесет в вашу жизнь элемент непредсказуемого. Такие вещи каждый сам за себя решает. Только одно скажу вам, Форстер. Я нашел свой путь. Я напал на самый большой риск в мире, на игру случая, которая никогда не завершится, приключение, которое может вознести тебя на седьмое небо, а может швырнуть в самую мрачную бездну. И ты будешь в вечном напряжении, покуда комья земли не упадут на твой гроб, потому что ты никогда ничего не узнаешь, до смертного часа своего не узнаешь, и даже потом не узнаешь. И мотаться тебе по волнам, без компаса и без руля, и ты сам себе капитан, и команда, и рулевой, и стоять тебе на вахте день и ночь, не зная ни отдыха ни срока. Я нашел РИСК. А насчет Мэри Марсден пусть совесть вас не мучит, Форстер. Вчера в полдень мы с нею обвенчались.
