Гаральд Мюллер - Тихая ночь
Обзор книги Гаральд Мюллер - Тихая ночь
Мюллер Гаральд
Тихая ночь
Гаральд Мюллер
Тихая ночь
Леонард Бухов, перевод с немецкого
Действующие лица
МАТЬ, 68 лет
ВЕРНЕР, 45 лет
Комната для двух человек в доме для престарелых. Ее половины являются зеркальным отражением друг друга. Посредине комнаты стол, умывальник и шкаф-гардероб, предназначенные для совместного пользования. Одна половина комнаты имеет нежилой вид. Там стоит кровать без постельных принадлежностей с пружинным матрацем, рождественский венок из еловых веток.
Примечание:
Хор из 6-10 пожилых людей репетирует под аккомпанемент фисгармонии рождественскую песню "Тихая ночь" (нем. "Stille Nacht", песня сочинена в Австрии в 1818 г., музыка Франца Грубера, слова Йозефа Мора). Поющие не видны. Пение доносится из большого помещения, - например, из столовой дома для престарелых, - расположенного на достаточно большом расстоянии от комнаты Матери. Режиссер может включать фонограмму чаще или реже, чем это предлагает автор. Но это обязательно должна быть специально записанная фонограмма с голосами неумело поющих пожилых людей, которые репетируют в течение всего времени действия. Обрывки случайных разговоров во время репетиции могут быть включены в фонограмму, но они не должны иметь отношения к сюжету пьесу. Использование готовой пластинки с этой песней будет противоречить замыслу автора.
Мать спит в одежде на голом матраце, укрывшись темным одеялом. Пение стариков. Стук в дверь. Мать не реагирует. Стук повторяется. Никакой реакции. В комнату входит Вернер, ставит на пол картонную коробку, садится и наблюдает за спящей. Закуривает сигарету. От щелчка зажигалки Мать шевелится. Тогда Вернер агрессивно щелкает зажигалкой несколько раз подряд. Мать открывает глаза и смотрит на Вернера.
МАТЬ. Вернер...
ВЕРНЕР. Здравствуй мама.
МАТЬ. Что-нибудь случилось?
ВЕРНЕР. С чего ты взяла?
МАТЬ. Но ты приехал уже сегодня?
ВЕРНЕР. А почему нет?
МАТЬ. Но ведь обычно - за три дня до праздников. Обычно ты приезжаешь за мной только за три дня до праздников.
ВЕРНЕР. Да, да, конечно... Все не так просто.
МАТЬ (садится, надевает домашние туфли и замечает картонную коробку). Что это там, в коробке?
ВЕРНЕР. Рождественский подарок.
МАТЬ. Рождественский подарок?
ВЕРНЕР. Это сюрприз.
МАТЬ. Вернер, что случилось?
ВЕРНЕР. Ничего.
МАТЬ. Мальчик мой... (Целует его, подходит к зеркалу, поправляет одежду и прическу.) Ты бы хоть позвонил. А теперь у меня совершенно ничего не собрано. Блузка не поглажена, туфли не почищены... (Подходит к шкафу, на котором лежат два чемодана.)
ВЕРНЕР. Мама, послушай...
МАТЬ. Мне большой взять или маленький? Ах да, сперва кровать Хельги. Ты мне совсем заморочил голову. (Аккуратно расстилает темное одеяло поверх матраца.) Здесь я сплю только днем. Так меньше возни. Сними пальто. Не то помнется.
ВЕРНЕР. Не помнется.
МАТЬ. Ты все так же много куришь?
ВЕРНЕР. Да.
МАТЬ. Вернер! Ты опять вырос. Боже, какой большой у меня сын.
ВЕРНЕР. В мои годы уже не растут.
МАТЬ. Да? Ну тогда я стала меньше ростом. (Смеется.)
ВЕРНЕР. В тебе погиб комик, мама.
Короткая пауза.
МАТЬ. Вернер, ты чем-то озабочен?
ВЕРНЕР. А где фрау Кох?
МАТЬ. Но я же вам написала. У нее отказало сердце. Еще на прошлой неделе. Я же написала вам.
ВЕРНЕР. Возможно. У меня голова занята другим.
Пауза.
МАТЬ. Хельга Кох была моложе меня на пять лет.
ВЕРНЕР. Неужели?
МАТЬ. Да, я старше ее на целых пять лет. (Указывает на коробку.) Убери это с дороги. Не то я споткнусь.
Вернер послушно выполняет ее просьбу.
Утром мы еще ели рогалики. В кафе "Лоренц", тут, напротив. Рогалики с кофе. Как обычно. Ах, нет, она же не захотела рогаликов. Как странно. А всегда брала рогалики. Только в то утро не захотела. Заказала кофейно-сливочное пирожное. Должно быть, уже что-то предчувствовала и ей захотелось еще раз попробовать вкус пирожного. В последний раз. Очень странно. Да, такое бывает. А когда мы вернулись, она легла. Ей было как-то не по себе. И через два часа умерла. Иногда это происходит как по расписанию.
ВЕРНЕР. Жаль, она была милая женщина.
Пауза.
МАТЬ. Ты без шапки?
ВЕРНЕР. Моя шляпа в машине.
МАТЬ. На таком холоде.
Пауза. Мать выглядывает в окно.
Новый "мерседес"?
ВЕРНЕР. С иголочки. Хорош, да?
МАТЬ. Ты опять меня привяжешь?
ВЕРНЕР. Пристегиваться нужно обязательно. Здесь нет пепельницы?
МАТЬ. Нет. Разве только вот это...
Негромко - хор. Мать берет с подоконника подставку от цветочного горшка, старательно моет, вытирает и ставит на стол. Вернер стряхивает пепел и затягивается.
Я теперь иногда хожу на кладбище.
ВЕРНЕР. Из-за фрау Кох?
МАТЬ. Нет. Подышать воздухом.
Пауза.
ВЕРНЕР (тушит сигарету, раздраженно). Да кто это там все время поет?
МАТЬ. Это те, кто на Рождество остается здесь, сынок. Они в сочельник смогут спеть для самих себя. Репетируют уже целых две недели. Постоянно одно и то же. Ничего не могут запомнить. Склероз.
Оба прислушиваются.
ВЕРНЕР. Что ж... теперь у вас даже есть лифт...
МАТЬ. И что тут такого?
ВЕРНЕР. Ну... не нужно взбираться по лестнице. И центральное отопление, ковры повсюду. Здесь стало совсем уютно.
МАТЬ. Уютно? Благодарю покорно.
ВЕРНЕР. Но почему? Некоторые даже не хотят уезжать.
МАТЬ. Какая ерунда. С чего ты взял?
ВЕРНЕР. Мне так показалось.
МАТЬ. Ему, видите ли, так показалось. На Рождество каждый хочет быть дома. Знаешь почему? Потому что это праздник любви. (Достает сверток с подарком.) Ну-ка, для кого это?.. Нет, пусть это пока останется тайной. Вообще-то, ты не заслуживаешь подарка. Является - ни того, ни с сего - на четыре дня раньше обычного, озорник.
ВЕРНЕР. Да, мама, видишь ли...
МАТЬ. Хватит об этом. Я уже не сержусь. Но ведь у меня... совсем ничего не собрано. Блузка не поглажена, туфли не почищены...
ВЕРНЕР. Мама, если тебе хочется остаться здесь...
МАТЬ. Не беспокойся, я поеду. Несмотря на Ильзу и все прочее. Все мы порой странно себя ведем. (Снимает домашние туфли и влезает на стул, чтобы достать со шкафа чемоданы.)
ВЕРНЕР. Ты напрасно суетишься, мама. Выслушай меня сперва.
Чемоданы едва не падают на голову Матери.
МАТЬ. Неужели ты не можешь помочь своей старой матери?
Вернер снимает чемоданы. Мать садится.
Совсем голова закружилась. Нет, в Рождество Христово человек должен быть в кругу своих самых любимых.
ВЕРНЕР. Что, что, что?
МАТЬ. Ничего, мне уже лучше. (Кладет на стол меньший чемодан и открывает его.)
ВЕРНЕР. У меня к тебе важный разговор.
Мать раскрывает все дверцы шкафа: половина, принадлежавшая покойной, пуста.
МАТЬ. Посмотри, дитя мое, - это была Хельга Кох. Скоро и здесь будет так же пусто. Знаешь, Вернер...
ВЕРНЕР. Мама!..
МАТЬ. Не перебивай меня, пожалуйста. У меня к тебе тоже важный разговор. Да-да-да, очень важный... Прогнали... Выбросили, словно мусор... Ты виноват. (Приносит к столу белье.) Ах да, вот что: ни за что не соглашайся идти в приют, если уж до этого дойдет дело.
ВЕРНЕР. Но, мама!
МАТЬ. Это тебя убьет.
ВЕРНЕР. За такие-то деньги?!
МАТЬ (осторожно выглядывает в коридор, затем - негромко). А наш новый управляющий?!
ВЕРНЕР. Он толковый человек. Столько усовершенствований. Для вас же старается.
МАТЬ. Старается. Чтобы мы в половине одиннадцатого были в постели. Этот Лемке настоящий тиран. Как Сталин. Постоянно изобретает что-нибудь новенькое. В половине десятого - в постель. Что мы, дети? Мы уже достаточно взрослые, чтобы смотреть телевизор. И еще пристает ко мне, этот фрукт.
ВЕРНЕР (мягко). В половине одиннадцатого, мама.
МАТЬ. Что?
ВЕРНЕР. Вам полагается быть в постели в половине одиннадцатого.
МАТЬ. То есть, как? В половине десятого. Что ты болтаешь? Разве я стала бы говорить? Уже в двадцать один тридцать. Половина одиннадцатого - какая ерунда. Это же двадцать два тридцать. (Пауза. Укладывает вещи.) Вы совсем не читаете моих писем.
ВЕРНЕР. Ну мама, знаешь что...
МАТЬ. Да-да-да. У меня пальцы болят от писанины, а вы ни строчки не читаете.
ВЕРНЕР. Разумеется, читаем. Но ты же сейчас сама сказала: половина одиннадцатого.
МАТЬ. Это когда же.
ВЕРНЕР. Вот только что.
МАТЬ. Вздор. Только что я укладывала вещи, Вернер, я пока что в своем уме. А в письме я написала - половина десятого. Черным по белому. Вот на этом столе. Двадцать один тридцать. Именно в это время Лемке отправляет нас в постель. В двадцать один тридцать. А теперь ответь: когда заканчиваются телеспектакли? Я имею в виду длинные. Вот видишь. Именно поэтому. Именно поэтому здесь все не выносят его. Мы его терпеть не можем. Ну что уж такого можем мы натворить? Почти все - за семьдесят. Нет, на Рождество Христово нужно буквально бежать отсюда прочь. Хоть в праздники ничего не видеть и не слышать. И все эти безобразия из-за нового управляющего. Он опасный человек. Позволяет себе в чем-то нас подозревать. Мы же старые люди. Просто смешно. Да все уже давно и думать забыли о таком. Пусть сам отправляется на боковую в половине десятого. Мы и без него знаем, что нам можно и чего нельзя. Весенние настроения глубокой зимой! Пусть на себя посмотрит. А что касается меня... Нельзя такому доверять дом для престарелых. Запретить по закону.
