Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни
Собственно, он не был уроженцем наших мест. Он поселился в нашей деревне вместе с женой, Алинг Исанг, и двумя детьми всего за год до войны. Их дом стоял по соседству с нашим, и я первым узнал его не совсем обычные замашки: даже своим детям он выговаривал по-английски! Нам было известно, что до того, как поселиться в нашей деревне, он служил коком на американском военном корабле и за это получил пенсию — шестьдесят долларов или сто двадцать песо в месяц. Отсюда и его прозвище.
По тем временам это были немалые деньги, и поэтому Пенсионер сразу же оказался зачисленным в разряд местных богачей. В лавочке Чонг Ли, которому была должна поголовно вся деревня, он пользовался неограниченным кредитом и платил обычно раз в месяц.
Обстановка в мире становилась все более тревожной, и в парикмахерской Манга Кардо международное положение обсуждалось особенно бурно. Пенсионер никогда не пропускал этих сборищ и задавал тон в дискуссиях. Слушали его внимательно и по любому вопросу старались узнать его мнение.
— Как ты думаешь, Пенсионер, — спросил как-то Президент, — будет война между Америкой и Японией?
— Нет, не будет, — уверенно ответил Пенсионер. — Видишь ли, Президент, Япония боится Америки. А если война все же начнется, то нам-то какое дело до этого? Американцы покончат с Японией в несколько часов.
— Тогда почему же Япония все время задирает Америку? — спросил Манг Тикионг.
Тут Пенсионер напустил на себя важный вид и снисходительно пояснил:
— Ты должен знать, Маэстро, что в политике, как и в покере, всегда блефуют. Вот Япония и пускает пыль в глаза — авось, мол, Америка испугается... Но, друзья мои, Америку им не запугать! Двадцать лет я служил в военно-морском флоте США, и я знаю, что нет страны сильнее Америки!
Ему никто не возражал: все понимали, что уж кто-кто, а Пенсионер знает, о чем говорит.
Даже когда японцы напали на Перл-Харбор и натворили там дел, Пенсионер не изменил своего мнения.
— Нечего нам беспокоиться, — сказал он. — К вечеру Макартур вдребезги разнесет весь Токио. И война кончится не позже чем завтра.
Но война не кончилась ни завтра, ни послезавтра, а вместо этого японские самолеты начали бомбить Манилу. Но Пенсионера и это не смутило. Во время налетов он забирался на крышу и наблюдал за воздушными боями над Манилой.
— Вон Вилламор! — кричал он, будто и вправду узнавал знаменитого филиппинского аса. — Сейчас он им покажет!
Скоро, однако, стало ясно, что положение серьезно осложнилось. Японская армия приближалась к Маниле. Все, кто мог, перебрались из нашей деревушки поглубже в провинцию. Манг Кардо, парикмахер, сделал это первым. Мы, ребятишки, как раз играли напротив парикмахерской и видели, как Манг Кардо сваливал свои пожитки на телегу, когда подошел Пенсионер.
— Эй, Манг Кардо! — сказал Пенсионер. — Похоже, ты собираешься эвакуироваться?
— А почему бы и нет, Пенсионер? Мы слишком близко от Манилы. Когда придут японцы, нам несдобровать.
Пенсионер покачал головой, выплюнул табак, который он постоянно жевал, и сказал:
— Несдобровать тебе не из-за японцев, а из-за того, что ты не хочешь поверить мне. Японцы никогда не войдут в Манилу!
— Но ведь они уже в Тарлаке!
— Ну и что? Неужели ты не понимаешь, что это тактика Макартура? — сказал Пенсионер с таким видом, словно он сам выработал эту тактику. — Мак хочет заманить их поглубже. А когда они войдут в Пампангу, он их прихлопнет!
— Хорошо, если так, — мрачно заметил Манг Кардо, продолжая грузить вещи.
Манг Кардо сомневался не без оснований. Сразу же после Нового года через нашу деревню прошли японские войска. Они шли на Манилу. Несколько дней мы сидели, не высовывая носа из дома: мы уже наслышались о жестокостях японцев. Но пока дело ограничилось тем, что кое-где поставили часовых. Тогда японцы еще старались завлечь филиппинцев в «Сферу совместного процветания»39. Беженцы начали понемногу возвращаться из провинции, и скоро жизнь потекла более или менее нормально.
Не было лишь прежних сборищ в парикмахерской Манга Кардо. Там разместились японские солдаты, и, таким образом, этот своеобразный клуб прекратил свое существование. Но старики не могли обойтись без своей «говорильни» и стали собираться у дома Пенсионера, которому тоже приходилось теперь обрабатывать клочок земли, чтобы обеспечить семью продовольствием. Занятия в школе прекратились, поэтому мы тоже собирались у дома Пенсионера, чтобы послушать мудрые речи.
— Это только до пятнадцатого января, друзья, — уверенно говорил Пенсионер.
— А что случится пятнадцатого? — спросил Президент.
— Вечно ты отстаешь от жизни, Президент! Разве ты не слышал, что пятнадцатого января Макартур будет завтракать в отеле «Манила»!
Но прошло пятнадцатое января и пятнадцатое февраля, а Макартур, вместо того чтобы завтракать в отеле «Манила», удрал на подводной лодке в Австралию.
— Рузвельт уже послал сюда флот, просто он немного задержался в пути, — объяснял Пенсионер, — но как только он придет сюда, морской десант соединится с сухопутными войсками и они войдут в Манилу.
Батаан пал. Пал и Коррехидор, а флота все не было. Пенсионеру уже не верили, как прежде. Постепенно встречи у его дома становились все реже и реже, а потом и вовсе прекратились. Манг Тикионг, Маэстро, стал работать плотником у японцев. Президент действительно стал «президентом» — его назначили старостой. Все пытались как-то приспособиться, кроме Пенсионера.
Еще в начале войны ему выдали пенсию за три месяца, но он сразу все истратил. Чонг Ли, китаец, удрал перед самым приходом японцев и не вернулся — может быть, погиб где-то. Занимать было не у кого, но Пенсионер не унывал и поначалу даже радовался: получит сразу кучу денег за несколько месяцев, когда Макартур выполнит свое обещание и прибудет на завтрак в «Манилу».
Но время шло, и ему приходилось туго. Алинг Исанг, которая прежде нанимала прачек, теперь стирала сама. Как-то раз Маэстро предложил Пенсионеру поступить поваром к японцам.
— Будешь готовить самому полковнику, — уговаривал он. — Это не шутка! Четыре песо в день, сам сыт, да и домой принесешь кое-что.
Пенсионер отказался наотрез.
— Спасибо за предложение, Маэстро, — сказал он, — но я не могу. Если я стану работать на японцев, меня будут считать предателем, и я лишусь пенсии. Японцы долго не протянут. Я лучше потерплю.
Как они тогда жили — я просто ума не приложу. Знаю только, что Пенсионер задолжал всем соседям. На второй год оккупации жить стало полегче: многие неплохо зарабатывали на поставках японской армии. К таким-то людям и обращался Пенсионер.
— Как только все это кончится, — убеждал он, — я отдам тебе долг настоящими деньгами, а не этим мусором. Ты же знаешь, моя пенсия все растет и растет.
То ли из жалости, то ли в надежде получить долг «настоящими деньгами» ему почти не отказывали.
Шел уже 1944 год, а те, кого он так ждал, все не шли. Жить стало еще труднее. Риса почти не было, и даже тот, кто имел кое-какие деньги, перебивался сладким картофелем да кокосовыми орехами. Но хуже всех приходилось Пенсионеру и его семье. Риса они вообще не видели: ели только кокосовые орехи, картофельные очистки да кое-какие съедобные коренья. Исхудали все страшно: остались только кожа да кости. Деревня притихла, и никто уже не верил, что можно пережить это бедствие. Один Пенсионер по-прежнему не унывал.
— Американцы непременно придут, — говорил он, — вот увидите! И будет у нас вдоволь риса, мяса — всего!
Вообще-то мало кто верил его «новостям», но странное дело, от его слов становилось легче, и, когда он так говорил, частичка его веры передавалась слушателям.
На третий год оккупации американцы высадили десант на Лейте. Наконец-то его надежды начали сбываться.
Через несколько дней в воздухе появились американские самолеты.
— Вот они! Здесь! Они здесь! — заорал Пенсионер.
Как и в первые дни войны, он опять торчал на крыше, наблюдая за воздушными боями.
— Эй, Имо! Спустись, ради бога! — кричала ему Алинг Исанг из убежища, но он не обращал на ее слова никакого внимания и ни разу не залез в щель.
Наша радость смешивалась с тревогой. Мы были рады, что Пенсионер оказался прав и что американцы возвращаются. Но бомбы не различали японцев и филиппинцев, а найти смерть от американской бомбы вовсе неутешительно.
Как погиб Пенсионер, я не видел. Заслышав рев самолетов, я вместе со всеми укрылся в убежище. Пулеметные очереди разрезали воздух у нас над головами. Я прижался к земле и горячо молился. Через несколько минут сирены возвестили отбой. Еще не выбравшись из убежища, мы услыхали голос Алинг Исанг:
— Имо! Боже мой! Имо!
Пенсионер, нелепо раскинув руки, лежал на крыше, а из-под него вытекала струйка крови.
