Лилия Фонсека - Современная африканская новелла
Этот новый мир пугал Чарли, но и соблазнял его. А что сказал бы обо всем этом Оу Клаас? Оу Клаас, который всегда говорил, что бог создал отдельно белого человека и отдельно черного, что белый человек — это баас, господин, а остальные — слуги. Но новые речи больше притягивали Чарли, чем поучения дяди.
Он напряженно думал, хмуря брови. На помосте толпились ораторы. Белые сменяли черных, черные — белых. И все они вели себя непринужденно. Словно не разного цвета была у них кожа. Вот белая женщина в голубом платье предложила сигарету Нксели, который из профсоюза. Чарли тоже захотелось курить, он вытащил из кармана смятую пачку дешевых сигарет. Там, дома, старик Латеган пришел бы в ярость, если бы Нксели вдруг осмелился угостить его дочь сигаретой. Потом Чарли на мгновение представил себе, как дядя Оу Клаас предлагает закурить Аннете Латеган. Это было настолько нелепо, что Чарли даже рассмеялся. Несколько человек из толпы удивленно оглянулись на него. Чарли смутился, закурил; право же, в голове у него не умещается подобная картина… Да у Аннеты и нет такого красивого платья, как у женщины на помосте. На белой леди голубое узкое платье с короткими рукавами и белыми манжетами.
Если все, что говорил оратор, справедливо, то выходит, что Чарли такой же человек, как и все другие. Он хотел было сказать себе, «как и белые», но спохватился. Однако новый оратор тоже говорит об этом. А почему бы и не согласиться с ним? Чарли вспомнил, что однажды в газете он видел фотографии людей, которые не подчинились законам, ибо они считали их несправедливыми. Он сказал тогда об этом Оу Клаасу, тот пожал плечами. Люди на фотографии улыбались, когда их вели в тюрьму. Это казалось странным, сбивало с толку.
Чарли продолжал внимательно слушать. Оратор говорил убедительно, заботливо подбирая слова.
«О, это великий человек! — подумал Чарли. — Он выше, чем старик Латеган или даже священник Домини, а ведь Домини — белый!»
Теперь говорила леди в голубом. Белая леди в голубом платье с красивыми белыми манжетами. Она сказала, что не надо выполнять законы, в которых утверждается, что один человек ниже другого.
— Садитесь на любое место в поезде! — воскликнула она. — Идите в любой ресторан.
Белые полицейские сыщики торопливо делали заметки в своих блокнотах. Но она-то почему так говорит? Ведь она белая! Она может ходить в лучшие кинотеатры, отдыхать на самых дорогих пляжах, жить в прекрасном доме. Она куда красивее Аннеты Латеган, ее волосы так и переливаются на солнце… Чарли предостерегали еще до отъезда из Бьетесвлея, что в Кейптауне порядки другие. И действительно, в Шестом районе[19] он видел цветных головорезов. Он знавал таких и дома и понимал, чего от них можно ждать. Не удивила его и Ганновер-стрит, и вообще все было не так уж страшно, как ему предсказывали.
Но никто, даже Оу Клаас, но предупредил его о том, что он увидит и услышит здесь, у помоста. Это было нечто новое, заставлявшее человека задуматься. Леди сказала, что надо просто не подчиняться законам… Страшное решение начало созревать в голове Чарли. Настолько страшное, что вначале он отбросил его и даже мысленно высмеял себя. Но оратор продолжал говорить, и Чарли все больше и больше утверждался в своем решении, Да, он откажется выполнять законы. Он, Чарли, не будет замечать их. Вот уж удивятся и старик Латеган, и Оу Клаас, и Аннета, и Нелли! С горячностью новообращенного он решил, что будет поступать так, если даже это приведет его в тюрьму. Он будет улыбаться, как те люди на фотографии в газете!
Митинг заканчивался, и Чарли стал пробираться сквозь толпу. Слова ораторов не выходили у него из головы. Это были страшные, непривычные слова, но он уже видел в них большой смысл. Да, такое никогда не случится в Бьетесвлее. Или это возможно и там?..
Внезапно раздался резкий скрип тормозов. Чарли вздрогнул и отскочил в сторону. В окошко машины высунулось злобное лицо белого человека.
— Ты что, ослеп?! Не видишь, куда прешь, скотина!
Чарли ошалело уставился на белого, слишком ошеломленный, чтобы отвечать. Конечно, этот человек не видел, как белая леди предлагала сигарету Нксели. Белая леди никогда бы не накричала на Чарли так грубо. Все это озадачило. Лучше уж сесть в поезд и там обо всем хорошенько подумать.
Чарли со смешанным чувством разглядывал железнодорожную станцию. Масса народу. Белые, попадаются и черные, несколько коричневых, как и он сам. Здесь все толпились вперемешку, но настороженно оглядывали друг друга: одни смотрели со страхом, другие с презрением. У каждого была своя собственная, только ему предназначенная дорога. «Этому порядку нужно бросить вызов! — говорил оратор. — И каждый пусть делает это по-своему». Но как «по-своему»? Как бросить вызов закону?
Взгляд Чарли упал на скамью, и он понял: вот подходящий случай. Скамья. Обыкновенная вокзальная скамья, на которой четкими белыми буквами выведено: «Только для европейцев».
В мгновение ока эта скамья стала для Чарли символом всех несчастий многострадального народа Южной Африки. Да, эта скамья отнимает у него все человеческие права. Вот она стоит перед ним, обыкновенная вокзальная деревянная скамья, как сотни тысяч других по всей Южной Африке. Но это его скамья, его вызов!
Сейчас для Чарли в этой скамье сконцентрировалось все зло того порядка, которого он до сих пор не понимал. Скамья — это преграда между ним и остальным человечеством. Если он сядет на нее — он человек! Если побоится — сам откажет себе в праве быть человеком, Чарли представилось, что стоит ему только сесть на скамью, и наступит конец всему этому пагубному порядку.
Да, это удобный случай, и Чарли не упустит его. Он бросит вызов!
Опускаясь на скамейку, он казался совершенно спокойным, но сердце его бешено колотилось. Два противоречивых чувства владели им, столкновение их было неизбежным. Одно твердило: «Ты не имеешь права сидеть на этой скамейке». Другое возмущалось: «А почему ты не имеешь на это права?» Первый голос шел из прошлого, от жизни на ферме, от раболепных фигур отца и деда, рожденных быть мулами, живших как мулы и умерших как мулы. Второй голос был голосом надежды и шел из будущего. Он говорил: «Чарли, ты человек. Ты отважился сделать то, на что никогда не решился бы твой отец. И если тебе суждено умереть, ты умрешь человеком!»
Чарли достал сигарету и закурил. Казалось, никто не замечал, что он сидит на этой скамье. Напряжение его прошло. Мир продолжал идти своим обычным путем. Люди жили, дышали, умирали. Никто не кричал: «Чарли, ты победил!» Просто он — обыкновенное живое человеческое существо, он сидит на вокзальной скамье и курит сигарету. А может быть, именно в этом, в том, что он просто обычный человек, и есть его победа?
Нарядно одетая белая женщина шла вдоль платформы. Сядет ли она на эту скамейку? И опять этот предательский голос: «Встань, чтобы этой белой женщине не пришлось сесть рядом с тобой». Глаза Чарли сузились, он еще сильнее затянулся сигаретой. Женщина прошла мимо, даже не взглянув на него. Она признала за Чарли право быть человеком?! А может, ей просто наплевать на него?
Только сейчас Чарли понял, как он устал. Теперь подкрадывалась третья мысль, примиряющая: «Ты здесь не потому, что решился бросить вызов. Ты просто устал. Вот почему ты сидишь здесь». Но где же все-таки истина: вызов это или усталость?
К платформе подошел поезд. Из вагонов повалили пассажиры. Станция вмиг заполнилась людьми, спешащими, толкающими друг друга, но Чарли по-прежнему никто не замечал. Это был его поезд. На нем он мог бы уехать домой. Самым простым на свете было войти сейчас в вагон и уехать от всего на свете: от этих вызовов, от скамеек, на которых нельзя сидеть, от митингов под палящим солнцем. Но это значило бы сдаться, признать свое поражение, отказаться от протеста и согласиться с тем, что ты не человек.
И Чарли остался сидеть. Лениво потягивая сигарету, он размышляет. Мысли уносят его далеко от митинга и от этой скамейки. В памяти всплывает поселок Бьетесвлей и старик Оу Клаас. Чарли делится с Оу Клаасом своей мечтой: поехать бы в Кейптаун, сверкающий в вечерних огнях, познакомиться с красивыми коричневыми девушками! Оу Клаас посасывает трубку и лукаво улыбается. Он мудрый старик, он много знает, он говорил, что надо поехать в Кейптаун доглядеть на других. Когда он говорит о Кейптауне, он всегда многозначительно сплевывает и лукаво улыбается, вспоминая о девушках из Шестого района, коричневых, оливково-коричневых, о малайских девушках. Старый Оу Клаас все знает. Он говорит: «Бог создал отдельно белого человека, и отдельно — черного, и поэтому каждый должен знать свое место…»
— А ну, проваливай отсюда!
Чарли не слышал.
…Оу Клаас, наверно, сидит сейчас у себя дома в ожидании своего стаканчика дешевого вина…
— Ты слышишь, что я сказал? Убирайся с этой скамейки, свинья!
