Паскуале Ферро - Неаполитанская мафия. Рассказ щенка
— Паккьяна, Паккья! Куда ты запропастилась? — на этот раз рассказ Сузумеллы прервал голос Наташи. — Иди сюда, красавица, мы должны подготовиться к празднику, — и пока девочка уносила меня, я успела в последний раз взглянуть на Сузумеллу и ее морщинистое лицо в «шрамах любви».
Наташа принесла меня в ванную комнату всю в мраморе, с позолоченными ручками и огромными зеркалами, поставила меня на пол и открыла краны в ванне во французском стиле 1830 года. Не знаю почему, но меня охватил страх и, как оказалось, не напрасно: Наташа, как только ванна наполнилась, с силой швырнула меня прямо в этот пенящийся кипяток. Я стала барахтаться, захлебываться пеной с восточными ароматами и подумала: «Я умираю! Прощай мир!» Как говорил Оскар Уайльд…
Хор нимф лесных
На горке игр не водит…
Сребрист и тих,
Осенний день уходит.[13]
Я погибала на дне этой чрезмерно надушенной ванны. Я уже представляла, как все будет выглядеть после смерти. Меня обнаружат бездыханной на руках у плачущей Наташи, и папа будет утешать ее нежными словами:
— Папочка просит, не плачь… умерла одна собачка — купим другую. Твой папочка сейчас поедет и купит тебе нового щеночка.
И все. Наташа бросит меня в ванну и с радостью побежит с отцом покупать следующую несчастную жертву. Пока я предавалась этим мыслям, рука Катены вырвала меня из этого ада, взяла полотенце и стала вытирать.
— Тебе что, доставляет удовольствие убивать собачек?
Оглушительный вой, похожий на рев сирены, вырвался изо рта Наташи. У этой девчонки десяток легких, что ли? Услышав душераздирающий крик, прибежала синьора Марителла.
— Что здесь происходит? — спросила она, обняв дочку. — Кате, что ты постоянно придираешься к ребенку? Мне кажется, ты преувеличиваешь.
Милая девочка перестала плакать и сказала:
— Мамочка, Катена обвинила меня в преднамеренных и многократных убийствах щеночков. И еще она сказала, что меня не выпустят из тюрьмы, даже если выйдет новый закон о помиловании и амнистии.
— Эй! Эй! — вступила Катена. — Посмотрите, что за словечки вылетают изо рта маленькой девочки. Так вас воспитывают, этому вас учат в школе… и здесь в доме.
Сначала лицо синьоры Марителлы стало красным, как спелый арбуз, а потом она начала орать словно подзаборный мужик и налетела на бедную Катену с угрозами:
— Сейчас я тебе объясню, что такое воспитание, научу и покажу, как воспитывать. И не дай тебе Бог еще раз посметь говорить такое! Я выбью все зубы из твоего поганого рта, ты меня хорошо поняла? Иди отсюда и не показывайся мне на глаза, пошла вон!
Мы с Катеной ушли, уже на лестнице нас настигли слова: «Этот говеный гомосек», брошенные благовоспитанной хозяйкой. Катена открыла дверь в мою комнатушку, бросила меня на пол и ушла.
Наконец я осталась один на один со своими мыслями, но о чем я могла думать? Дети, использующие лексикон взрослых, взрослые, ведущие двойные, тройные жизни, чрезмерное, выставляемое напоказ богатство. Вот какая жизнь ожидала меня! И судьба моя навсегда связана с девочкой — серийной убийцей щенков? Возможно, единственным мудрым и воспитанным человеком в этом доме была Сузумелла. Пока я была погружена в такие размышления, за дверью я услышала голос Марителлы:
— Любимый! Любимый, не бросай меня, умоляю, я сделаю все, что ты хочешь… нет! Сегодня вечером нет! Сегодня день рождения Наташи… завтра, да, и мы все выясним с глазу на глаз, завтра я повезу собаку к ветеринару, чтобы вычистить глисты… у собак ведь бывают глисты? Нет! У нее ничего нет, но я сделаю так, чтоб они появились, иначе как нам с тобой встретиться? Конечно, если Наташа не убьет ее сегодня… тогда я точно сделаю так, чтоб у нее появились глисты. Я слишком сильно хочу увидеть тебя, до встречи, любовь моя… пока.
Я услышала удаляющиеся шаги Марителлы, а в голове у меня пульсировала только одна фраза: «Конечно, если Наташа не убьет ее сегодня». Могла ли я спокойно жить с этим ужасом в душе? Пока я думала, хозяйка открыла дверь, взяла меня на руки и, поглаживая, отнесла к себе в комнату. Она принялась расчесывать меня и к каждому хвостику привязывала бантик: сначала серебряный, после золотой, потом красный или желтый; в общем я стала похожа на проститутку из борделя двадцатых годов, на рождественскую елку, наряженную к Пасхе. Жестоко расправившись с каждым волоском, она поставила меня на пол и ушла.
Я пошла к Сузумелле и устроилась рядом с ней, я была потрясена ее историями, и она не преминула продолжить свой рассказ:
— «Сарачена»[14] — единственная, с кем я разговариваю, знаешь, кто такая «Сарачена»? Ты должна знать, что этот дом принадлежал моему первому мужу и у него была сестра по имени Маруцелла. Она была красива, как солнце, красива, как поле желтых ромашек, красива, как сарацинка.
В юности она влюбилась в парня, нищего лоботряса. Брат Маруцеллы, мой муж, не одобрял этих отношений. Для своей сестры он желал хорошей партии, мужчины из высшего общества. Маруцелла рыдала дни и ночи напролет; и то ли ее девичьи слезы, то ли мои слова убедили моего мужа уступить этой любви.
Муж нашел для парня работу и пообещал, что если тот будет хорошо работать и проявит себя, то он выдаст за него Маруцеллу. Не прошло и недели, как горе-жених бросил работу, сказав, что ему мало платили, а работать приходилось слишком много. Тогда муж нашел ему другое место, и на этот раз парень продержался там всего три дня, а на третьем месте — едва ли несколько часов. Мой супруг очень разозлился и высказал все:
— Красавчик! — сказал он ему. — Ну, и что нам делать? Если ты хочешь жениться на моей Маруцелле, тебе придется вкалывать, иначе тебе не поздоровится.
Молодой выскочка не растерялся перед напором уважаемого человека и ответил:
— Вы, быть может, ничего не поняли? Я женюсь на Маруцелле, позволите вы мне это или нет, потому что она меня любит, а вы будете нас содержать, ну чего вам стоит. У вас все в порядке, вы богатые, у вас есть этот огромный дом, ну же! С чего это мне вдруг работать, надрываться, если ваша семья такая обеспеченная?
Мой муж долго смотрел на него, а затем спросил:
— А ты-то ее любишь?
Парень выдержал длинную паузу и отрезал:
— Главное, она меня любит, да еще как.
Муж тоже долго молчал, а потом подвел черту:
— Через месяц вы поженитесь.
Он произнес эти слова с равнодушным безразличием, ничто не выдало его жестокого замысла. Подготовку к роскошному бракосочетанию взял на себя мой муж, который выписал из Канту[15] десять вышивальщиц для создания свадебного платья, необычайно красивого: с нижней юбкой из тончайшего шелка, буранским ручным кружевом, английским тюлем и фатой с цветами. Лучшие кондитеры, заказанный ресторан, фарфоровые бонбоньерки из Каподимонте, выполненные искусными и опытными руками ремесленников. Все было готово в течение десяти дней. Но муж чувствовал, что Маруцелла не слишком счастлива, а когда он спрашивал, довольна ли она, девушка отвечала:
— Не беспокойся, родной мой, я всем довольна.
При этом она опускала голову, чтобы спрятать блестевшие от слез глаза. Мой супруг был неглупым человеком, иначе он бы не смог стать главным каморристом квартала, в общем, он повсюду разослал своих шпионов и узнал от близкой подруги Маруцеллы всю правду:
— Этот хмырь сказал вашей сестре, что он женится на ней, так как у вас много деньжат, а ему они страшно нравятся, а что до любви, то он к ней ничего не испытывает.
Таковы были слова ее подружки. Мой муж выслушал все, не проронив ни единого слова. Настал день свадьбы, Маруцелла сияла своей печальной красотой. Она прибыла к церкви в карете, запряженной восьмеркой белых лошадей, но один из гостей подошел к карете и сказал:
— Сделайте еще один кружок, жених пока не приехал.
Экипаж кружил и кружил час за часом со своей пассажиркой, одетой в белоснежное кружево. Потом они остановились, чтобы дать передохнуть лошадям. Какой-то голос из толпы зевак долетел до незадачливой невесты:
— Да вы что, ничего не знаете? Этот женишок вчера вечером сбежал с гладильщицей из Мираколи и сегодня утром их обоих нашли мертвыми по дороге к Сан Джованни, точнее на пересечении сточных канав.
Ему вторил другой голос:
— Вот так история, бедняжка Маруцелла, она совсем такого не заслуживает.
Карета удалилась в полной тишине в сторону Кастель делль Ово.[16] Прекрасная «Сарачена» медленно спустилась и пошла к террасе, туда, где блестели дула пушек, и бросилась вниз. Какая ужасная смерть. Ее привезли домой и положили на кровать в кружевном одеянии. Не прошло и месяца после похорон, как мой муж, раздираемый гневом и скорбью, последовал за сестрой. Но Маруцелла по прозвищу «Сарачена» никогда меня не оставляла, она все время здесь, и только я могу ее видеть, потому что она знает, что я ее люблю. Эй! Это так, Маруце? — и порыв ледяного ветра пробежал по моей спине, увешанной бантиками.
